Он потянул барбоса к кругу из разложенных вещей. Тот нехотя повиновался.
— Ищи, ищи, — твердил, словно заклинание, начальник кинологов. — Ищи, я сказал.
Барбос действительно опустил морду к земле и стал втягивать воздух ноздрями. Он деловито обежал куртки. Обнюхал каждую. Все замерли, лишь только слышалось жужжание кинокамеры. Видно было, что Барбос что-то выбирает. Неужели все сработает? Но в следующий момент я понял, что он выбирал.
Пес подошел к одной из курток (она была явно не Зинченко). Еще раз деловито обнюхал ее напоследок, задрал ногу и сделал свои дела прямо на нее.
От громогласного смеха залаяли собаки в вольерах. Ржач согнул всех пополам. И только Митрофанов, налившись пунцом и матюгаясь, тащил непослушного пса обратно в вольеру.
Горохову тоже было не до смеха.
— Твою мать! — скрипел зубами он. — Это же куртка начальника кадров…
Глава 22
Я тоже еле сдерживал смех, давился в собственное плечо, глушил звуки из уважения к Горохову. Никита Егорович был мрачнее тучи и явно мысленно распрощался с перспективами удачного проведения эксперимента.
Но первый блин всегда лучше отдать врагу. Не получилось с Барбосом, да и хрен с ним. У нас еще целый питомник в запасе. Собака совсем как человек — прибор тонкий и капризный, реагирует на погоду, природу и прочие сбивающие факторы. Поэтому расстраиваться рано. Будем дальше пробовать.
— Товарищи! — я махнул рукой. — Прошу успокоиться. Соблюдайте, пожалуйста, тишину. Мы продолжаем.
Смешки сначала превратились в сдержанные фырканья, потом в шипение и, после единичных похрюкиваний, наконец, совсем заглохли. Всё… Можно работать.
Один из “ассистентов” брезгливо убрал куртку с подмоченной репутацией подальше от исследуемых объектов. Ее заменили резервной ветровкой, что пожертвовал нам кто-то не столь именитый, из дежурки.
Пошла вторая собака. Ее вел молодой кинолог. И видно было, что пес ему достался совсем недавно. Не так давно был лопоухим щенком. Собака нетерпеливо тянула поводок, успевая нарезать круги возле провожатого, обнюхивая каждую травинку и каждый интересный камушек.
Приблизившись к нам, псинка обгавкала нас для порядка, но, не найдя поощрения со стороны кинолога, быстро потеряла к нам всякий интерес.
Я дал занюхать толстовку. Пес с любопытством поводил по ней носом, после чего деловито побежал по своим делам. Но рывок поводка заставил его двигаться в нужном нам направлении — к разложенным на земле вещам.
— Ищи! — скомандовал молодой сотрудник, нахмурившись так, будто отправлялся на самое важное задание в его жизни.
Но песик деловито проскакал мимо вещей, не удостоив их своим вниманием. И снова рывок поводка заставил его вернуться в круг из шмоток. Кинолог дергал поводок, и глуповатый пес принял это за игру. Начал скакать, вилять бубликом хвоста (видать, кто-то из его родителей согрешил с дворнягой), весело и звонко гавкать. В ответ ему раздался лай из близлежащих вольеров. Собаки тоже захотели вырваться на волю и поиграть.
— Убирайте его! — махнул я кинологу. — Следующего будем пробовать!
Парень вздохнул с облегчением, что больше не надо позориться на людях, и поспешил утащить питомца в сторону вольера.
— Черт! — Горохов закурил.
Он предусмотрительно сделал несколько шагов назад, чтобы дымом не “сорить” и нюх собачкам не сбивать, и оказался у меня за спиной:
— Ничего не выходит… Все зря, получается?
— Терпение, Никита Егорович, — успокоил его я. — Собаки для таких дел не надрессированы, это для них в новинку. И потом, вы же видите, нам почему-то подсунули не самых покладистых барбосов. Им вообще пофиг на кинологов – то есть, простите, безразлично. Надеюсь, здесь не все собаки такие невоспитанные.
— Какой хозяин, такой и пес, — буркнул Горохов.
— Согласен. Посмотрим, как дальше дело пойдет. Уверен, найдутся здесь хорошие ищейки и поймут, что нам от них надо.
Я махнул рукой, и пошел третий пес. Уже не молодой, с седой мордой. Его не интересовали ни камушки, ни новые люди, что столпились впереди. Он многое повидал в этой жизни и теперь хотел от нее лишь хорошей кормежки и теплого вольера. Чтобы люди побыстрее от него отвязались, пес послушно понюхал предложенную мной толстовку и, сообразив, чего от него хотят, неспешно подошел к разложенным вещам. Принюхивался к каждой куртке и планомерно переходил к следующей. Все замерли. Горохов даже сопеть перестал и осторожно подошел поближе. На цыпочках, будто боялся спугнуть собаку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Пес, наконец, дошел до куртки Зинченко, понюхал ее и уже было побрел дальше, но остановился и замер на секунду. Постоял, подняв лапу, развернулся и взял куртку в зубы. Есть!
— Обратите внимание, товарищи понятые! Собака выбрала предмет! — я подошел к псу и взял из его пасти куртку. Вытащил из ее кармана клочок бумажки и показал его присутствующим. На обрывке химическим карандашом крупными печатными буквами выведено: “ЗИНЧЕНКО Е.С.”
— Витя, ты заснял? — повернулся я к криминалисту, почему-то державшему камеру не у глаза.
— Нет, — развел руками тот. — Я думал, опять собака куртку метить будет, и не стал снимать. У нас так пленки на всех гадящих не хватит.
— Это ты явно зря, мы же не в кино и по заказу сцену еще раз не провернем! В следующий раз снимай все подряд. Потом, если что, вырежем, а пленку надо было запасную взять…
Витя хмуро кивнул на мою отповедь, а мы продолжили. Четвертая собачка оказалась немного пугливой. Мне пришлось дать ей кусочек сухарика, что вручил мне кинолог, чтобы она безбоязненно подошла хотя бы к толстовке.
Собака прижала уши и все-таки понюхала кофту, а затем послушно поплелась за кинологом к вещам. При слове “ищи” она покорно припала мордой к земле и обошла вещи два раза по кругу. На третий раз все-таки остановилась возле куртки болотного цвета. В зубы брать побоялась, но демонстративно уселась возле нее и пару раз негромко гавкнула. Это тоже знак, что она выбрала именно этот предмет.
— Товарищи понятые! — на душе у меня становилось все радостнее, — обратите внимание, собака указывает своей посадкой на выбранную ею вещь.
Я подошел и еще раз вытащил из кармана записку, показав ее уже на камеру. Присутствующие одобрительно загудели. Горохов даже разулыбался и энергично полировал взмокший лоб носовым платком. Он молчал, суеверно боясь нарушить счастливый ход событий, как-то незаметно полностью предоставив руководство экспериментом мне.
Я дал отмашку, и пошла следующая собака. А потом еще одна. Все они сработали четко и выбрали куртку Зинченко. После чего я решил больше не испытывать судьбу и во избежание возможных казусов объявил об успешном завершении эксперимента. Четыре собачки подряд указали на вещь, принадлежащую подозреваемому.
В современной экспертизе запаховых следов, насколько я помню, используются три собаки. Так что у нас получилось даже с запасом – прекрасно для первопроходцев.
***
— Товарищи, — на следующий день Горохов начал планерку как-то торжественно. — У меня две новости, хорошая и обычная. Начну с хорошей. Предложенный Андреем Григорьевичем эксперимент с собаками удался. Пленку вчера экстренно проявили и показали местной прокуратуре. Та готова поддержать обвинение против Зинченко-младшего в суде. Сегодня я официально предъявлю подозреваемому обвинение, и дело из нераскрытого превратится в светлое. Я вас поздравляю и благодарю за самоотверженный труд. Два месяца вы работали почти без выходных. Я буду ходатайствовать перед Москвой о вашем поощрении. Кроме того, мое руководство и руководство МВД СССР заинтересовалось нашим новым методом. Они запросили копию пленки с эксперимента. Сегодня переснимем и отправим. Возможно, в скором времени товарищ Петров Андрей Григорьевич станет основоположником нового вида судебных экспертиз. Назвал он ее одуроническая.
— Разрешите, Никита Егорович? — вмешался я. — Я хотел бы уточнить по поводу названия. Не одуроническая, а одорологическая.
