Вот текст письма.
Старшему следователю прокуратуры московской области младшему советнику юстиции В. В. Гагарскому.
Уважаемый Владимир Васильевич!
21 сентября 1971 года у меня при обыске была изъята библиотека машинописных изданий, содержащая различные художественные произведения (стихи, проза, эссе), мемуары, философские и юридические работы.
4 октября мне было объявлено, что я подозреваюсь в хранении в целях распространения литературы, содержащей клевету на советский государственный строй, и отобрана подписка о невыезде.
Это подозрение вызвано, как я понимаю, показаниями арестованного в г. Пущино физика Р. Фина, который в зачитанном мне Вами протоколе от 14 июля с.г. показал, что брал у меня поименованные им литературные произведения. Я продолжаю настаивать, что никакой клеветнической литературы не распространял, в том числе, и через Фина.
Как я уже заявил на допросах 4 и 6 октября с.г., отобранную у меня литературу я не считаю криминальной. Назвать же имена людей, у которых я ее брал для прочтения или покупал, я отказался. Мне не известны какие-либо законы, устанавливающие критерий уголовной криминальности для идеологически неортодоксальных по своему характеру произведений. Частные судебные оценки отдельных произведений в частных решениях судов, во-первых, мне не известны, а, во-вторых, не являются законами РСФСР или СССР. Таким образом, нет точного критерия криминальности, установленного законами. Моя и Ваша точка зрения на отобранные у меня произведения могут разойтись. Поэтому я по совести не считаю возможным подвергать людей неприятностям без достаточных к тому оснований.
Приобретать же эту литературу со стороны в машинописном исполнении мне приходилось потому, что к ней нет доступа в публичных библиотеках без специального разрешения.
Интерес к мемуарной, социальной и политической литературе связан с некоторыми особенностями моей биографии. Еще в детстве я слушал, как мой пра-прадед по материнской линии Денис Давыдов, несмотря на бесспорные заслуги перед Россией, всю жизнь находился в опале за вольнодумные стихи, направленные против самодержавия, и за родственные связи с декабристами. Отец мой в 1936 году был репрессирован, а я с 17 лет ушел на фронт.
Я воевал в составе войск Первого Белорусского фронта, имел правительственные награды и закончил для себя войну на Одере, где был вторично ранен и остался инвалидом на всю жизнь.
По возвращении с фронта я поступил в Тимирязевскую академию и увлекся исследовательской работой. В 1949 году моя студенческая научная работа была доложена на Всесоюзной конференции, удостоена первой премии и почетной грамоты ЦК ВЛКСМ. В том же 1949 году я был арестован органами безопасности, потому что не мог примириться и согласиться с тем, что профессора, привившие мне вкус к науке, были объявлены «лжеучеными». Я открыто осуждал травлю людей за их научные убеждения. В 1956 году меня реабилитировали.
В местах заключения я увидел, что большинство людей, обвиненных в антисоветской агитации, сидят на самом деле ни за что, так же, как и я, что достаточно быть несогласным с любыми взглядами властей, чтобы тебя объявили врагом народа.
Я защищал свою родину в годы опасности, я не мог не задуматься о том, почему происходило все то, что происходило. Будучи по складу ума исследователем, я не мог удовлетвориться готовыми объяснениями и пытался выработать свой собственный взгляд на вещи. Поэтому я и собирал художественную, историческую, социальную и мемуарную литературу, как изданную в СССР, так и выполненную в машинописном исполнении. Я хранил произведения острые, дискуссионные, книги, спорящие между собой и со мной самим, для того, чтобы найти объяснение как парадоксу собственной судьбы, так и всего пережитого мною времени.
Закон предусматривает, что распространение клеветы является преступлением только тогда, когда обвиняемое лицо сознает, что распространяемые им произведения являются ложными и порочащими.
Что же за литературу Вы у меня взяли? Было ли у меня основание сознавать, что имеющиеся в ней сведения заведомо ложны? Попробуем разобраться. Вы взяли мемуары старого большевика, ныне реабилитированного, Газаряна (в протоколе обыска он значится за № 36), где он описывает сталинские лагеря и заканчивает описанием суда над своими мучителями. Как в любой мемуарной литературе, здесь могут быть некоторые субъективные трактовки событий, однако у меня нет ни малейшего сомнения в отсутствии клеветы, так как в местах заключения я слышал громадное количество подобных рассказов.
Работа Авторханова, также бывшего большевика, слушателя ИКП, «Технология власти». В первой части (№ 21) она носит, в основном, мемуарный характер. Со многими утверждениями автора можно серьезно спорить, можно не соглашаться с его трактовкой событий, но ставить под сомнения описываемые им события у меня нет оснований. Вторая часть (№ 26) посвящена анализу политического курса нашей страны во время правления Н. С. Хрущева. Она пестрит различными цитатами из постановлений КПСС и других материалов, опубликованных в советской печати. На них Авторханов строит свои заключения, с которыми, опять-таки, можно серьезно спорить. Однако подвергать сомнению в поисках клеветы цитируемый им материал — вопрос, согласитесь, довольно щекотливый и опасный.
Работа Н. Бердяева (№ 11) «Истоки и смысл русского коммунизма». К сожалению, я ее успел прочесть менее чем на половину, что, если верить популярной юридической и детективной литературе, легко устанавливается дактилоскопическим анализом. Однако из прочитанного могу заключить, что она не может содержать клеветы на наш строй, так как представляет историко-философское исследование формирования религиозных и философских воззрений еще в дореволюционный период, когда советский строй еще не существовал. Сам Бердяев умер где-то в 40-х годах, следовательно, клеветать на наш современный общественный строй он никак не мог.
Статья И. А. Бунина «Гегель, фрак, метель» (№ 16) и ремарки к его сочинениям, опущенные в имеющемся у меня сборнике, — вещи, перепечатанные из полного собрания сочинений этого автора.
В папке, занесенной в протокол обыска под № 22, были изъяты: Гесин «О диктатуре пролетариата». Эту работу я, к сожалению, не читал. Пытался это сделать во время обыска, но не успел, так как Вы ее взяли из рук раньше, чем я успел прочесть первую страницу.
Копия письма П. Г. Григоренко В редакцию журнала «Вопросы истории КПСС». «Сокрытие исторической правды — преступление перед народом». Автор полемизирует по поводу книги Некрича «21 июня 1941 г.» В работе приводится ряд аргументов, как из опубликованных источников, так и личные соображения бывшего генерала и крупного ученого, указывающие на просчеты нашего командования в первые месяцы войны. Письмо написано в духе любви к своей родине, беспокойства за ее судьбу и с принципиальной уверенностью в своей правоте человека.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
