– Мне нравятся худые высокие брюнетки.
– Но все ваши помощницы – светловолосые…
– Я же говорю, нарочно таких подбирал. Чтобы не соблазняться. Я мужчина… могу увлечься. Только блондинки меня не заводят. И это хорошо! На работе надо заниматься работой, а не крутить романы.
– Значит, вы противник служебных романов?
– Абсолютный противник, – подтвердил доктор. – Я психоаналитик, моя профессия обязывает к некоторым ограничениям. Не скрою, девушки мне симпатизировали… но я вел себя безупречно.
– А они жаловались на вашу грубость.
– Я не имею в виду вежливость. Я об интиме. Ничего подобного я себе не позволяю на рабочем месте.
– Вы не из тех, кто заваливает секретарш прямо на столе? – усмехнулся Лавров.
– Нет…
Оленин отвел глаза. Ему не верилось, что все это происходит с ним. Он сидит на грязном полу в подвале, где гниет мусор и стоит трупный смрад… и вынужден выворачивать душу наизнанку. Его руки болели, в желудке образовался тугой ком. Потревоженное мертвое тело, до того укрытое тряпками и картоном, издавало ужасный запах.
– Почему бы вам не нанимать толстушек, чтобы уж совсем притупить инстинкты? – осведомился Лавров.
– Толстушки вызывают у меня неприятие, – признался Оленин. – Рядом с ними я не могу чувствовать себя комфортно. Вы же не повесите у себя в доме картину, которая вам неприятна?
– А какая картина висит у вас?
Эта по сути случайная фраза произвела неожиданный эффект. Оленин дернулся, и возникла пауза.
– Портрет Иды Рубинштейн…
Почему он не смог солгать? Придумать что-нибудь иное? Ляпнуть про «Девочку с персиками», например, или про «Венеру, выходящую из вод»…
Его ум спасовал перед мощным импульсом подсознания, которое выдало его с головой. Впрочем, этому мужлану наверняка невдомек, что за Ида Рубинштейн.
– О-о! – в изумлении воскликнул его мучитель. – Несравненная Ида! Как же, как же… наслышан.
Лавров лихорадочно вызывал в памяти все, что говорила Глория об этой необычной танцовщице. Кажется, доктор дал ему ниточку. Теперь главное – суметь потянуть за нее.
– Вы… знаете?
– Кто же не знает Иды Рубинштейн? – расплылся в улыбке Лавров. – Вот, значит, каков ваш идеал женской красоты: худущая чернявая дылда, которая танцует стриптиз.
– Эротика имеет мало общего со стриптизом. Это подлинное искусство, а стриптиз – фальшивка…
– Что у вас общего с Идой Рубинштейн, которая давно умерла?
– Мне нравится такой тип женщин…
– Опять врете!
– Это правда. В данном случае мой вкус совпадает с общественным мнением. Разве внешность Иды не соответствует образу современной модели?
– Поэтому вы повесили на стене ее портрет?
– Я образованный человек, – с достоинством произнес Оленин. – Не украшать же мне свое жилище фотографиями голых барышень из «Плейбоя»? Это дурной тон. – Можно с вами поспорить, но… вернемся к Ларисе Серковой.
– Мне больше нечего добавить.
– Тогда расскажите, как вы убили Марину Стешко…
Глава 24
Оленин тяжело вздохнул, исподлобья глядя на мнимого пациента. Уже ясно, что тот явился на сеанс не с целью разобраться в своих комплексах, а ради тесного общения. Вблизи многое становится понятным.
– Я устал повторять, что никого не убивал…
– За что вы уволили Марину?
– За нерадивость. Она была неряшлива и забывчива. Не умела толком вести журнал посещений. Я терпел, надеялся приучить ее к порядку. Увы! Девочка оказалась непригодной к нормальной работе.
– Она тоже была влюблена в вас?
– Полагаю, да…
– И вы не воспользовались ее чувствами, чтобы склонить к сексу?
– У вас пунктик с сексом! – вскипел доктор. – Вам следовало бы продолжать лечение.
– Врачу, исцелися сам! – парировал Лавров.
Оленин насупился и промолчал.
– Снимите с меня наручники, – попросил он через минуту. – Я не убегу, обещаю.
– Простите, нет.
– Идиотизм какой-то… – пробормотал доктор, шевеля затекшими кистями. – Полнейший абсурд!
– А чем вам не угодила Настя Яроцкая?
– Тем же, что и две ее предшественницы. Нерадивостью.
– Вам трудно угодить.
– У меня сложный характер, – признал Оленин. – И повышенная требовательность. Я предупреждал об этом каждую из девушек, но они захотели попробовать. Свои придирки я компенсировал хорошей зарплатой. Надеюсь, они не в обиде…
Он осекся, осознав цинизм своих слов.
– Вы пощадили Яроцкую или просто не успели с ней расправиться? Убийство требует подготовки. Вам не хватило времени?
– Слава богу, хоть Настя жива! Это говорит в мою пользу.
– Ошибаетесь, – возразил Лавров. – Настя уехала в другую страну и стала недосягаемой для вас.
– Вы не там ищете…
– Что вас привело в этот подвал?
– Меня не тянуло на место преступления, если вы об этом, – раздраженно ответил пленник. – Повторяю, я искал Айгюль… чтобы поговорить. Я следил за ней…
– Зачем?
– Я уже говорил: в какой-то момент мне пришло в голову выяснить, где она живет. Я отправился следом… она долго петляла, пока я не потерял ее. Так повторялось пару раз…
– Айгюль ходила пешком? Не пользовалась такси или собственной машиной? – удивился Лавров. – Она ведь довольно состоятельна, если ей по карману ваши сеансы.
– Пациенты порой ведут себя неадекватно… у них особая логика, продиктованная бредовыми внутренними установками. В общем, мои попытки раздобыть ее адрес провалились. Потом меня избили… Айгюль перестала посещать сеансы, но крутится рядом с моим офисом… Вот я и решил поговорить с ней.
– Ну да… если гора не идет к Магомету… Насколько мне известно, вы гарантируете инкогнито вашим посетителям. По их желанию. Нет?
– Профессиональная необходимость вынуждает, – заявил Оленин. – Люди часто отказываются от помощи психоаналитика из-за страха, что их объявят сумасшедшими. Это может отразиться на их репутации, карьере, семейных отношениях. Они до последнего скрывают свои проблемы. В таких случаях болезнь может зайти слишком далеко… и стать необратимой.
– В самом деле? Вы сами-то обращались за помощью?
Доктор отвернулся и направил свой взгляд в темный угол, где лежал труп. Ужасный запах усиливал трагикомизм ситуации. Не верилось, что все это всерьез – скелет, наручники, допрос. Чем может закончиться подобная сцена? Арестом? Смертью? Безумием? Пробуждением в собственной постели или на больничной койке?
– Что вы собираетесь сделать со мной? – угрюмо спросил он.
– Пока не решил, – честно признался Лавров. – Ваша участь зависит от вас более, чем от меня. Будьте откровенны, и я это учту.
– Вы загнали меня в угол…
– Боюсь, вы сами постарались.
Оленин вяло выругался. Он устал, у него болела спина от неудобной позы. Желудок свело от мерзкого зловония. Еще час в этом жутком подвале он не выдержит.
– Что вы хотите услышать? Признание в убийстве? Извольте…
Почему-то долгожданное предложение не обрадовало Лаврова.
– С какой стати вам пришло в голову следить за пациенткой? Вы и раньше так поступали?
– Нет… Айгюль – особый случай. Исключение.
– В чем же ее исключительность?
– В том, что… – Он смешался, подбирая слова. – В общем, она рассказывала о своих галлюцинациях… Их содержание задело меня.
– Задело вас? Каким образом?
– Сначала она болтала обычную чепуху… про женские истерики, сексуальную неудовлетворенность… но постепенно ее истории обретали некий сюжетный стержень. Как в романе. Постепенно я втянулся в эту странную игру. Каждый раз пациентка обрывала рассказ на самом интересном месте. Я даже мысленно прозвал ее Шехерезадой! Я ловил себя на том, что погружаюсь в мир чужих фантазий… больных фантазий, заметьте. Я не мог дождаться ее следующего прихода… как будто мне, а не ей, стали необходимы сеансы. Кто из нас двоих был психоаналитиком? Она будто бы открывала мне мои же тайны… приподнимала завесу, за которую я не смел заглянуть… Она называла себя Зобеидой. Распутной женой шаха из арабских сказок. Хотя подразумевала совсем другое…
– Что же?
– Она объявила себя… моей женой. Самое поразительное, что наступил миг, когда я ей поверил!..
Париж, 1910 год
– Самойлович, ты ли это? – воскликнул граф, выскакивая из-за стола. – Садись же, рассказывай! Как ты здесь? Какими судьбами?
– Рад видеть тебя, Оленин. Где Эмма?
– Осталась дома… ей нездоровится.
– Тебя можно поздравить?
– С чем?
– Эмма беременна?
Граф сделал отрицательный жест и подозвал официанта.
– Нам еще бутылку шампанского, любезный, – сказал он по-французски.
– Ты просто сияешь, – отметил Самойлович. – Скоро станешь отцом? А потом опять и опять? Будешь коротать дни в окружении кудрявых малюток…
– Вряд ли. После того выкидыша… ты помнишь, – доктора сомневаются, что Эмма сможет зачать. Она постоянно хворает. Угнетена, взрывается по любому поводу… плачет. Смеется без причины.
