– Вы же сами сказали, что Айгюль…
– Она называет меня своим мужем. Во всяком случае, в ее больных фантазиях я являюсь таковым.
– Это всего лишь фантазии? – уточнил Лавров.
– Думаете, я мог забыть о собственной женитьбе?
– Всякое бывает…
– Но не со мной! Я принципиально не собираюсь жениться.
– Однако вы признались, что поверили ей.
– Она каким-то образом воздействовала на меня… Полагаю, применялся гипноз. Это внушение.
– Получается, пациентка гипнотизировала вас?
– Не совсем… то есть да… наверное…
– И заставила вас поверить, что вы ее муж?
Оленин угрюмо качнул головой, расписываясь в своем поражении.
– Но вы же специалист! У вас что, нет способов защиты от подобных атак?
– Есть, разумеется… но в этом случае они не сработали. По-видимому, Айгюль обучалась гипнозу у искусного суггестора. Когда она уходила, я… не мог собраться с мыслями. Все еще находясь под ее влиянием, я начинал следующий сеанс… едва понимая, что происходит.
– Зачем ей делать вам внушения?
Если бы на Оленине не было железных «браслетов», он бы развел руками.
– Понятия не имею… Эта женщина очень опасна. При ее психической возбудимости еще и способность к суггестии! Поэтому я решил проследить за ней. Узнать, где она живет, чем занимается. Побеседовать с ее близкими, наконец.
– Только потому, что она опасна?
– Да…
– Для окружающих или для вас?
– У нее навязчивые видения, которые она умудрилась внедрить в мое сознание…
– Внедрить?
– А как еще это назвать? Я попал под влияние ее галлюцинаций и потерял свое Я. У меня возникло как бы раздвоение личности…
– Ого! Так серьезно?
В углу подвала раздалась возня. Две мыши, не обращая внимания на присутствие людей, прошмыгнули мимо доктора, и он брезгливо подогнул ноги. Его туфли были куплены в фирменном магазине и стоили уйму бабок. Лавров заметил, что подошвы почти новые, не изношенные. В тюрьме Оленину придется забыть об обновках и комфорте.
– Мыши…
– Они обычно обитают в таких местах, – подтвердил Лавров. – Вы продолжайте, не отвлекайтесь. Что еще говорила вам Айгюль?
– Она твердила, что я ее муж… что я женился на ней по расчету, из-за денег ее отца. Что я никогда не любил ее и своей черствостью и холодностью погубил ее душу. Я заставил ее страдать, толкнул на измену… переспал с ее горничной… в общем, полный бред.
– Вы действительно переспали с ее горничной? – заинтересовался Лавров.
– Представьте, нет… вернее, у меня возник протест по сему поводу. В той реальности, которую навязала мне Айгюль, я волочился за ее горничной, но…
Он замолчал, дергая подбородком. У него начался нервный тик.
– Но… что?
– Поймите, это ведь всего лишь внушение…
Лавров не позволил ему сбить себя с толку. Он привстал с ящика и грозно навис над пленником.
– Вы волочились за горничной… и что? – повторил он свой вопрос.
– Я… она… я принял ее за другую…
– Кого? Горничную?
– Д-да…
Лавров чувствовал, как у него самого натурально «едет крыша». Он тряхнул головой и глубоко вдохнул.
– За кого вы ее приняли?
– За… Иду Рубинштейн. Я страстно любил ее… до сих пор люблю. Это умопомрачение, затмение рассудка! Горничная вдруг показалась мне Идой – чем-то она неуловимо походила на нее… фигурой, маленькой грудью, худобой. Мне показалось, что я ощущаю ее запах… аромат амбры и мускуса… Моя кровь вскипела, я себя не помнил! Внезапно во мне как молния вспыхнула: это не Ида!.. другая!.. я жестоко обманут!..
На лбу доктора выступили капельки пота, вены на висках вздулись.
– Я чуть не задушил ее… – выдавил он, в ужасе от своих слов. – Я схватил ее за шею и принялся сжимать пальцы… я ощущал, как что-то хрустнуло у нее в горле… потом услышал шаги жены…
Они поменялись ролями. Здесь, в этом зловонном подвале, мнимый пациент проводил сеанс психоанализа доктору. Тот выговаривался впервые за несколько кошмарных месяцев.
– Я отпустил ее! – с облегчением произнес Оленин. – Горничная осталась жива… Видимо, я не успел нанести ей серьезного увечья. Она поехала с нами в Москву…
Он говорил о каком-то воображаемом человеке, как о себе, и не замечал этого. Было похоже, что он не лжет о «раздвоении личности».
– Но переезд только усугубил нашу семейную драму, – обреченно продолжал он. – Жена продолжала ревновать меня к служанке и одновременно изменять мне. Однажды я застал ее с любовником! Тот выпрыгнул из окна и был таков… Я не стал догонять его. Зачем? Чтобы избить? Вызвать на поединок? Я не отношусь к буйным ревнивцам, которые способны убить соперника или неверную подругу. Но такая откровенная наглость взбесила меня! Я впервые поднял руку на жену, ударил ее…
«Он просто струсил, – подумал Лавров. – Не рискнул драться с мужиком. Куда легче устроить расправу над женщиной…»
– Разыгралась позорная, дикая сцена… Жена схватила нож, грозила зарезаться… и выполнила свою угрозу. К счастью, она не задела жизненно важные органы… только нанесла себе резаную рану в грудь и упала на меня, истекая кровью…
– Она выжила?
– Ее удалось спасти… Но с тех пор она немного тронулась умом. Помешалась. Возможно, она и раньше была слегка не в себе, а постоянный стресс доконал ее.
– Какой стресс?
– Видите ли… она вбила себе в голову, что я спал с ее служанкой. Та имела глупость пожаловаться барыне, что я хотел задушить ее. Жена стала бояться меня… у нее развивался параноидальный синдром. Это такая форма безумия, когда формально у человека сохраняется правильное мышление, но на самом деле происходит бредовая переработка жизненных впечатлений и болезненное истолкование их.
– То есть внешне он как бы нормален… а на самом деле псих? – спросил Лавров.
– Можно и так сказать…
Казалось, в уме Оленина наступило некое просветление. Он даже перешел на профессиональный язык, но это длилось всего минуту. Пленник тут же вернулся к своим гипнотическим фантазиям.
– Нам пришлось обратиться к известному московскому психиатру, – сообщил он. – Тот обследовал жену и посоветовал полностью сменить обстановку. Мы решили уехать за границу, в Париж. Начали собираться…
– Почему именно в Париж?
– Там практиковал профессор Левинсон, большой авторитет в области душевных болезней. И кроме того… там блистала Ида! Я должен был хоть изредка видеть ее. Она овладела моим воображением, моим сердцем и душой. Она значила для меня слишком много, чтобы я мог существовать вдали от нее! – с воодушевлением воскликнул доктор. – Но наш отъезд едва не сорвался. В доме произошло убийство…
– Убийство, – мрачно повторил начальник охраны. – Кого же вы укокошили там, любезнейший?
– Прекратите… это не смешно. Убили нашу горничную…
– Ту самую?
Оленин подавленно кивнул. Он отдавал себе отчет, как могут быть истолкованы его признания, но уже не в силах был остановиться.
– Ту, с которой я… которую я пытался…
Он запутался, покраснел и замолчал. Он понимал, что свидетельствует против себя. Хотя речь шла о событиях вековой давности.
– Позвольте-ка, – оживился Лавров. – Правильно ли я понял? Вы все-таки довершили начатое? Убили бедняжку?
– Я ее не убивал…
– Что же с ней случилось?
– Ее нашли в коридоре у черного хода… мертвую…
– Задушенную?
– Да…
Лавров изумленно присвистнул, тут же устыдившись подобного проявления в присутствии трупа.
– И вас не отправили на каторгу? Как вы избежали наказания? Заплатили полицейским? Судье? Как это делалось тогда?
– Меня подозревали… но ничего нельзя было доказать. Вскоре выяснилось, что горничная связалась с каким-то революционером… он ее и прикончил, вероятно.
– Значит, точно неизвестно, кто убийца?
– Революционер скрылся…
– А вы с женой укатили в Париж?
– Да, – с сарказмом вымолвил Оленин. – Мы, как вы изволили выразиться, укатили.
– Что было дальше?
– Там болезнь жены обострилась… Когда она увидела повсюду афиши с изображением Иды Рубинштейн, у нее случился истерический припадок. Профессор Левинсон сделал неутешительный прогноз… и я с ним согласился.
– Вы сдали жену в психушку?
– Мне пришлось…
– Она буйствовала, пыталась покончить с собой?
– Ее болезнь протекала рывками. Обострения сменялись периодами ремиссии.
– Чем, простите?
– Ремиссия – это ослабление симптомов, – пояснил доктор. – Временное, как вы понимаете. Дело кончилось тем, что у нее произошел срыв.
– По какой причине?
– Убили нашу новую горничную, француженку…
– Опять?
– Ее нашли в бельевой…
– Задушенную?
– Нетрудно догадаться, – хмуро усмехнулся Оленин. – Девушку задушили веревкой, на которой сушились простыни. Жена указала на меня, но ее свидетельство не приняли во внимание из-за болезни. Ее признали невменяемой и поместили в клинику.
