– Я думал, что Иоканаан должен быть Мессией, – негромко сказал он, присаживаясь. – Я слышал, что ваш учитель Иисус не чурается ни общества женщин легкого поведения, ни пиров, которые в его честь устраивают служители Ирода. А вы, – добавил он с едва заметной улыбкой, – вы ведете себя так, как и должны вести себя ученики Иисуса, насколько я знаю. Например, вы не вымыли руки, прежде чем дотронулись до пищи.
Симон-Петр, уже собиравшийся отправить в рот, обрамленный всклокоченной бородой, маслину, положил ее обратно на тарелку. Женщины заволновались.
– Разве мы грязные, сын человеческий? – спросил он. – Разве один из нас страдает кожной болезнью? Разве ты заметил фистулу на моем лице или плешь на моей голове, свидетельство дурной болезни? Или же мы должны относиться к твоей пище как к священной? Следуешь ли ты обрядам фарисеев или же духу Второзакония?
– А разве мыть руки перед едой – это плохо? – спросил хозяин дома. – Разве плохо быть фарисеем? Разве наши священники – не фарисеи? Вы отвергаете наше духовенство?
– Мы никого не отвергаем, – продолжал Симон-Петр. – Однако не потому ли нас отвергают фарисеи, что чувствуют угрозу, исходящую от зари истины? Разве сова не улетает при первом же крике петуха?
– Я не ставлю под сомнение вашу веру, – мягко сказал хозяин дома. – Но страна буквально кишит пророками и кудесниками, о которых даже не знаешь что и думать. Я торговец и потому много езжу. За последние месяцы я не раз слышал о неком Симоне, который творит чудеса, например заставляет зеленеть сухие палки или высекает пламя подушечками пальцев. Меня даже уверяли, что по ночам этот Симон летает по воздуху и что он исчез в Сарепте на глазах своих учеников, чтобы появиться в Тире. В Дамаске я встретил замечательного человека по имени Досифай. Его окружали многочисленные ученики, среди которых были римские офицеры, набатейские князья, сирийские сановники и, поверьте уж мне на слово, иудеи. У меня не было ни желания, ни времени его слушать, однако меня заверили, что секрет его успеха заключался в том, что он учит, как достичь Божественного блаженства через то, что он называет – да простит меня Господь! – Высшим Духом Вселенной. Иудеи поклялись мне, что видели, как он парил над землей, а некоторые из них убеждены, что он будущий царь Израиля и мира. Они даже осмеливались называть его Мессией. Другие путешественники рассказывали мне о других учителях, например об Аполлонии из Тианы, которого встречали к востоку от Антиохии, и о неком Гермесе Сотере… Все эти люди творили чудеса и проповедовали знаменитые учения. Так чем же ваш учитель отличается от них? И зачем нам нужен новый учитель?
Симон-Петр и Матфей с волнением слушали эту скептическую тираду, произнесенную почти беззаботным тоном. Теперь они были вынуждены либо найти убедительный ответ, либо покинуть дом.
– В твоих словах уже содержится ответ на все заданные тобой вопросы, – начал Симон-Петр. – Появление всех учителей, которых ты назвал, доказывает, что люди ждут учителя. Однако ни один из них не является иудеем. Пусть они наделены всеми добродетелями, но они не говорят на нашем языке и не исповедуют нашу веру.
А почему люди ждут нового учителя? – продолжал Симон-Петр, положив руку на колено. – Потому что попран дух Закона, потому что мы живем под чужеземным игом и потому что Земля обетованная осквернена памятниками и статуями чужеземных культов. Неужели ты не понимаешь этого? Возможно, ты и много путешествуешь, но плохо знаешь свою страну.
– Вот ты упомянул имя Иоканаана, – подхватил Матфей. – Ты сказал, что думал, будто он Мессия. Но ведь Иоканаан сам объявил, что Мессия – это Иисус.
Хозяин дома покачал головой. Женщины вздохнули с облегчением, причем вздохи эти были хорошо слышны всем присутствовавшим. Матфею наконец удалось глотнуть вина. В кухне воцарилась тишина. Хозяин дома зашаркал ногами, и над полом взвилось т большое облачко пыли.
– Принесите еще вина моим гостям, – сказал он слугам, которые тут же бросились выполнять распоряжение. – Учиться можно всю жизнь.
– Да, учиться хорошо, – согласился Симон-Петр. – Ведь это означает, что ты всегда молод. Тебе, должно быть, известны слова из Мидраша: «Если нет детей, нет и последователей. А там, где нет последователей, нет и мудрецов. Без мудрецов нет учителей. Без учителей нет пророков, а там, где нет пророков, Бог не разрешает шехине[4] спускаться». Да опустится шехина Господня на сей дом!
Хозяин дома встал.
– Кушайте и благодарите Господа, что он привел вас в этот дом, – сказал он. – Это ваш дом до тех пор, пока вам будет угодно.
Женщины радостно захлопали в ладоши, но хозяин дома сделал вид, будто ничего не слышит.
– Я стану первым, кого вы окрестите, – сказал он.
В доме было девять человек. На следующий день они все окрестились. А поскольку пример подал богатый торговец, через день почти все соседи изъявили желание совершить обряд. Раввин, тот же самый, который несколько месяцев назад хотел воспрепятствовать Иисусу, попытался сдержать их порыв, но напрасно. Он с пеной у рта доказывал, что ни в одной Книге не говорится, что грехи можно смыть водой. Он рьяно убеждал, что этот обычай явно взят из языческого культа. На собрании старейшин Каны его голос сорвался, когда он предостерегал от новшеств, которые подрывают традиции.
Старейшины вежливо кивали, но при этом заметили, что обряды очищения существовали задолго до крещения, что нет ничего плохого, если их применять для смывания других грехов, например прикосновения к женщине, очищающейся от нечистот, или к трупу. Они также напомнили, что соблюдение традиций не спасло Иерусалим. Некоторые из старейшин нашли способ заставить раввина з молчать – они начали громко распевать стихи из Книги Исайи:
«Умножению владычества Его и мира нет предела на престоле Давида и в царстве его, чтобы Ему утвердить его и укрепить его судом и правдою отныне и до века».
…Престол Давида! Раввин понял намек: даже старейшины верили, что Иисус был Мессией. Раввин хорошо знал, какие стихи предшествовали тем, что читали старейшины: в них говорилось о приходе наследника, который займет трон Давида. Но для раввина испытания на том не закончились. На следующий день на празднике (праздники явно не были раввину показаны), который устроил приятель торговца, приютившего обоих учеников, раввин заметил Симона-Петра и Матфея и сразу же направился к двери. Матфей загородил ему дорогу. Раввин побледнел. Он не хотел ввязываться в драку. Все внимательно наблюдали за происходящим. И тут раздался голос Симона-Петра, повеселевшего от вина славного города Кана.
– «Святынь Моих ты не уважаешь и субботы Мои нарушаешь, – говорил Иезекииль голосом бывшего рыболова. – Клеветники находятся в тебе, чтобы проливать кровь, и на горах у тебя едят идоложертвенное, среди тебя производят гнусность».
Раввин яростно оттолкнул Матфея и вышел.
– «Наготу отца открывают у тебя, жену во время очищения нечистот ее насилуют у тебя», – гремел голос Симона-Петра.
Не один из присутствующих подумал, что услышит проклятия и на улице. Однако вино сморило победителей. Тот, кто смотрел на небо, видел на фоне луны облака, бежавшие, словно трусы.
Фома и Нафанаил отправились в Гиппос. Так предложил Фома, поскольку в Гиппосе говорили на греческом языке, а бывший ученик Аполлония испытывал ностальгию по умным, содержательным беседам на этом языке. Он вовсе не надеялся, что им удастся окрестить многих в этом языческом городе Декаполиса, однако сумел убедить Нафанаила, что один окрещенный язычник стоит двух иудеев.
– Ты презираешь иудеев? – спросил Нафанаил.
– Они стали такими провинциальными! – пробормотал Фома. – Подожди, вот увидишь Гиппос и все сам поймешь. Улицы чистые и освещаются по ночам, а жители города не считают невежество добродетелью.
Видя, что Нафанаил растерялся, Фома добавил:
– Да, брат, Иисус – просвещенный человек, но раввины не в состоянии провести разницу между Сократом и горшком.
– Кто такой Сократ? – спросил Нафанаил.
– Теперь ты понимаешь, о чем я говорил, жалкий иудей? – с нежностью в голосе проговорил Фома. – Это очень известный греческий учитель, который утверждал, что дух должен освобождаться сам.
– А твой, Фома, дух свободен? Не слишком ли давят на него твои обширные познания?
Фома резко остановился.
– Послушай, – пылко сказал он, – чем больше ты знаешь, тем живее твой разум, чем живее твой разум, тем справедливее суждения.
Нафанаил обдумывал ответ Фомы до самого Гиппоса. До города они добрались уже в сумерках. Розовым было не только небо, но и каменные монументы, и статуи. В лучах заходящего солнца ярко блестело золото, покрывавшее их. Широкую улицу, по которой шли Фома и Нафанаил, освещали сотни факелов, отсветы пламени которых смешивались со слабым светом опускающегося за горизонт светила.
