Порой в официальных выступлениях подчеркивалось единство действий союзников на разных фронтах — так, на антифашистском митинге работников искусства и литературы в ноябре 1942 г. композитор Д.Д. Шостакович заявил, что, «как это делают армии, сражающиеся под Сталинградом и в Африке, должны объединить свои усилия и художники всех демократических стран для того, чтобы помочь армиям, которые завтра встретятся для окончательного разгрома гитлеризма на полях Европы»{634}.
В информационных документах НКВД были отмечены высказывания советских граждан о том, что речь Сталина 3 июля 1941 г. была рассчитана на завоевание симпатии в Англии и Америке, «которых мы объявили союзниками». Были, впрочем, и обратные высказывания, например: «Надеяться на помощь Англии и Америки — безумие»{635}. Подобные настроения существовали и в офицерском корпусе. Так, генерал-майор М.И. Потапов, попавший в плен к немцам, на допросе в сентябре 1941 г. безапелляционно заявил, что «русские считают Англию плохим союзником»{636}.
В информационных сводках НКГБ за сентябрь 1941 г. приводятся высказывания москвичей относительно межсоюзнических отношений. Характерно, что все они носят критический характер. В частности, вступление советских и британских войск в августе 1941 г. в Иран вызвало следующие комментарии: «Наконец-то нашелся фронт, с которого мы можем получать победные сводки. И как ловко, с какой демагогией проделано все это: сначала мы перечислили все наши благодеяния, оказанные Персии, потом уже сделали вывод о взятии ее за горло. Самое же главное — проделали все это в союзе с Англией, спрятавшись за ее спину. За Англией не страшно. Наше командование может драться только на кулаках… Англичане уже одурачили СССР после вступления английских войск в Иран. Они держат под ударом Баку, который раньше или позже будет у нас отобран. Сейчас англичане нами командуют, они добились полностью того, о чем мечтали два года тому назад. Такой результат следует отнести за счет нашего слабого и неквалифицированного руководства и увлечения идеей мировой революции со стороны наших вождей{637}».
Иногда сама необходимость в создании антигитлеровской коалиции подвергалась сомнению.
Уже 23 июня 1941 г. А.П. Остроумова-Лебедева записывала в дневнике: «Утром была речь Черчилля. Англия обещает нам помогать деньгами и техникой… Мне, лично, их помощь кажется не очень существенной. Истощенный, утомленный народ. Да и многие примеры их помощи: Франция, Греция, Югославия… Неужели развязавшаяся война между нами и Гитлером вызвана коварной политикой Англии?.. Неужели это есть результат… политики «коварного Альбиона»? Неужели это они натравили разъяренного дикого быка — Гитлера на нашу страну?»{638}
В докладной записке Л.П. Берия, поданной И.В. Сталину в сентябре 1941 г., приводились следующие слова одного из работников Наркомата среднего машиностроения: «Я не хочу, чтобы в результате войны победителями оказались Англия и Америка, потому что в верхних слоях опять будут евреи, так как Америка — еврейская страна, и она старается, чтобы в России господствовал еврейский капитал. Пусть лучше владеет Россией Германия и Гитлер»{639}.
Подписание США и Великобританией Атлантической хартии[59] вызвало следующий комментарий московского режиссера П.: «Соглашение между Рузвельтом и Черчиллем без нашего участия доказывает, что мы только орудие в их руках. Англия добилась своего, мы своей плохой дипломатией и политикой получили разгром, а Англия снова вершит судьбами мира…»{640}
Есть свидетельства того, что союз СССР и демократического Запада негативно оценивался представителями интеллигенции и по другим, противоположным мотивам. Это было связано с их резко отрицательным отношением к советскому строю как таковому. Например, историк С.Б. Веселовский записал в дневнике 20 января 1944 г.: «К чему мы пришли после сумасшествия и мерзостей семнадцатого года? Немецкий и коричневый фашизм — против красного. Омерзительная форма фашизма — в союзе с гордым и честным англосаксом против немецкого национал-фашизма»{641}.
Более развернуто эта точка зрения изложена в дневнике Л. Осиповой, оказавшейся на оккупированной территории и сотрудничавшей с немцами. В феврале 1942 г. она отмечала: «Все упорнее идет шепоток, что союзники, американцы и англичане, оказывают громадную помощь большевикам…» А примерно через год, в январе 1943 г., последовал такой комментарий: «Какое несчастье для русского народа, что ему приходится ждать помощи от немцев, а не от настоящих демократических народов. Но эти демократические народы усиленно помогают большевикам, предают русский народ на издевательство и уничтожение. Неужели они не понимают, какую петлю они готовят на свою собственную голову?.. Говорят, что они понимают только свою выгоду. И этого нет. Всякому русскому колхознику ясно, что выгоднее было бы дать немцам разбить большевиков, а потом вместе с Россией разбить немцев»{642}. Характерно, что помощь союзников здесь явно расценивается как решающий фактор в ходе войны. Трудно сказать, насколько такая точка зрения была распространена; она, например, не встречается в высказываниях, зафиксированных в НКВД—НКГБ или в других опубликованных письмах и дневниках.
Достаточно распространенным и среди сторонников, и среди противников антигитлеровской коалиции, было скептическое отношение к мотивам поддержки, которую союзники оказывали (или обещали оказать) СССР. Практически никто не сомневался, что союзники заботятся прежде всего о собственных интересах. Как вспоминает известный философ А.А. Зиновьев, «мы знали о том, что западные страны вроде Англии, Франции и США гораздо больше боялись победы гитлеровской Германии, чем нашей… Мы были уверены, что страны Запада, враждующие с Германией, рано или поздно присоединятся к нам в борьбе с Германией и помогут нам разгромить ее»{643}. Московский журналист Н.К. Вержбицкий в ноябре 1941 г. записал в дневнике: «США, сбросившие фиговый листок нейтралитета, помогут во имя спокойствия и невероятных гешефтов»{644}.
Вместе с тем для большинства была характерна уверенность в экономической мощи союзников, их превосходстве в ресурсах, особенно с учетом возможностей СССР{645}. Как отмечал по поводу показаний пленных советских офицеров сотрудник «бюро Риббентропа» Г. Хильгер в августе 1942 г., «генерал Власов и особенно полковник Боярский[60] в своих высказываниях преувеличивали военные и экономические возможности США и Англии. Эти представления являются прямым следствием соответствующей советской пропаганды. Показательно, насколько интенсивно она способна воздействовать даже на критически настроенных людей» [курсив мой — авт.]{646}. Характерна убежденность немца в том, что представления достаточно осведомленных офицеров, занимавших в Красной Армии высокие командные должности, о превосходящем экономическом потенциале союзников объясняется исключительно пропагандой.
Впрочем, одной уверенности в экономической мощи США и Великобритании было недостаточно. Разноречивые отклики вызвал доклад И.В. Сталина 6 ноября 1941 г., где он впервые говорил о реальной помощи союзников. Наряду с удовлетворением и надеждами на скорое открытие второго фронта были и такие оценки: «Сталин теперь открыто расписался в полном бессилии СССР в войне с Германией. Из доклада следует понимать, что теперь все зависит от помощи Америки и Англии»{647}.
Даже вступление в войну США было воспринято неоднозначно. 10 декабря 1941 г. в блокадном Ленинграде И.Д. Зеленская записала в дневнике: «Вчера по радио — война между Японией и Америкой. Эта дьявольская война разливается, как океан. Является страх за дальневосточный фронт, за доставку американского вооружения. А с другой стороны, может быть и лучше, как широко вскрытый нарыв»{648}.
Подписание англо-советского и американо-советского соглашений в мае-июне 1942 г. вызвало следующие комментарии: «Договору с Америкой нельзя придавать существенного значения, так как он составлен в крайне запутанных выражениях и предусматривает главным образом выгоды Америки, а не интересы СССР… Договор означает предоставление американским банкирам концессий, а стало быть и расширение частной инициативы внутри Советского Союза… В нашей смертельной борьбе против Германии у нас нет другого выхода, чем этот тесный союз с Англией, но боюсь, что договор все же более выгоден Англии, чем нам. Англия основательно связывает нас по рукам и ногам не только на время войны, но и на послевоенное время…»{649}
Наибольшие опасения в качестве союзника вызывала Англия. Уже в октябре 1941 г. Н.К. Вержбицкий записал в дневнике: «На нас обрушилась военная промышленность всей Европы, оказавшаяся в руках искуснейших организаторов. А где английская помощь? А может быть, английский империализм хочет задушить нас руками Гитлера, обессилить его и потом раздавить его самого? Разве это не логично, с точки зрения английских империалистов? Весь мир знает, как тонко умеет “англичанка гадить”…»{650}
