Снегиреву стало не по себе. Он потянулся к сумке, достал гранату, положил рядом. В окуляре он снова увидел моджахедов: они стояли перед бэтээром, в руках одного из них был ручной противотанковый гранатомет.
Моджахеды, разговаривая меж собой, пошли по дороге. Пройдя метров тридцать, они остановились. Моджахед, у которого был гранатомет, положил его себе на плечо, приставил оптический прицел к глазу и стал целиться.
Снегирев закрыл глаза и опустился вниз. Через какое-то время сильно ударило по корпусу. Он подумал, что это конец. Позади машины раздался глухой взрыв. «Не попал!» — подумал он и посмотрел в окуляр. Моджахеды шли к машине. Остановились. Бородач, показывая рукой на бэтээр, что-то кричал на товарища, который стрелял. Снегирев понял, что тот ругает его за промах. Он повернулся к взводному.
— Моджахед по нам из гранатомета стрелял и не попал.
— Второй раз точно попадет, — будничным голосом отозвался Давыдов.
Моджахеды о чем-то мирно разговаривали. Тот, у которого был гранатомет, сидел на корточках.
— Товарищ старший лейтенант, у них больше гранат нет!
— Еще принесут. Ты, солдат, смерти не бойся. Если граната в нас попадет, мы взлетим в воздух и смерть будет мгновенной. Главное в этой смерти — мучиться не придется. Все просто и легко. И полетим мы с тобой в голубую бездну вселенной. Ты про небесный рай слышал?
— Слышал, — уныло отозвался солдат.
— То, что ты слышал от других, это чепуха. Теперь тебе предстоит самому предстать перед Господом Богом и раскаяться во всех своих земных грехах. У тебя много грехов?
— Не знаю.
— Ты еще молод, поэтому у тебя грехов нет. Хотя один грех у тебя уже есть: то, что ты здесь и своими сапогами топчешь чужую землю. Правда, и в этом тебя нельзя винить. Ты просто солдат…
Говорил лейтенант спокойным, будничным голосом, будто проводил политзанятия. Но вот Давыдов замолчал и устало закрыл глаза. Стало совсем тихо. Они ждали, когда моджахеды подорвут бэтээр. Томительно медленно тянулось время.
— Что-то медлят, — тихо произнес Олег. — Может, действительно нет гранат и они уйдут?
— Если у них действительно больше нет гранат, то могут уйти, — с надеждой произнес Снегирев.
— Навряд ли, — отозвался Давыдов. — Просто так они нас в живых не оставят. Снегирев, посмотри, что там.
Солдат прилип к окуляру.
— Никого нет. Неужели ушли?
— Никуда они не ушли. Сидят и ждут, когда мы выползем. Снегирев, у тебя нож есть?
— Штык-нож.
— А другого нет?
— Сейчас посмотрю.
Снегирев порылся в ящике.
— Нашел. Подойдет? — он протянул нож взводному.
Тот взял и пальцами потрогал лезвие.
— Подойдет. Подвинься ко мне.
Снегирев подвинулся к нему, подал нож. Давыдов спросил его:
— У тебя крепкие нервы?
— А что?
— Надо вот из этой раны вытащить пулю. Понял?
Солдат испуганно отпрянул от Давыдова.
— Нет, не могу!
— Да ты не бойся! Ты же не себя будешь резать. Снимай повязку.
— Товарищ старший лейтенант, не могу! — умоляюще произнес Снегирев. — Я…
— А ты через «не могу»! — резко оборвал Давыдов. — Я больше не в силах выносить эту адскую боль. Делай, что тебе говорят, а то по шеям получишь!
Солдат дрожащими руками стал снимать повязку. Бинт прилип к ране и он не мог его оторвать. Давыдов отвернул голову, стараясь не смотреть на рану.
— Снял?
— Нет. Бинт к ране прилип.
— Так сдери.
— Не могу!
Давыдов повернулся, схватил за бинт и резко дернул.
Из раны потекла кровь. При виде открытой раны у Снегирева закружилась голова, он отвернулся. Давыдов увидел, как у того побелело лицо.
— А ну, посмотри мне в глаза!
Снегирев нехотя повернул голову.
— Ты случайно в штаны не наложил? Бери нож и вытаскивай пулю. Только протри его хорошенько.
Солдат взял нож и кончиком его стал исследовать рану. Давыдов заскрежетал зубами и протяжно застонал.
— Ну что ты так долго копаешься? Вытаскивай!
— Я не могу найти пулю.
— Залезь поглубже.
Олег молча смотрел на них. Солдат сидел к нему спиной и он не видел его лица, но Давыдова он видел хорошо. На шее у того так вздулись вены, что, казалось, еще немного и они лопнут.
— Товарищ старший лейтенант, ее здесь нет!
Давыдов, тяжело дыша, слабым голосом произнес:
— Она внутри. Залезай ножом поглубже!
— Я и так все лезвие туда засунул.
— Тогда расширяй рану!
— Не могу.
Давыдов здоровой рукой ударил его по затылку.
— Режь!
Снегирев наклонился, вонзил нож в ткань и стал ее резать. Лезвие ножа коснулось ребра. Давыдов глухо зарычал.
— Нашел! — обрадовался Снегирев и поднес пулю к глазам Давыдова, но тот был уже без сознания.
Снегирев растерянно посмотрел на Олега.
— Ничего, он скоро придет в себя. Дай ему попить.
Обтерев окровавленные руки о свою гимнастерку, трясущимися руками он поднес фляжку к губам офицера. Вода потекла по его подбородку. А Снегирев все лил и лил воду.
— Эй, экономь воду! — остановил Олег. — Пока взводный без сознания, мочой промой ему рану.
— А где я мочу возьму?
— Ты что, дурак? Расстегни свою ширинку и в котелок. Можешь мой котелок взять.
Снегирев, промыв рану, перевязал ее. Давыдов не приходил в себя. Солдат притронулся к его шее.
— Пульса нет! — испуганно произнес он.
Олег, взглянув на лицо взводною, успокоил его:
— Не бойся, жив. А теперь посмотри, что у меня.
Тот подвинулся к сержанту.
— Куда тебя ранило?
— В спину. Переверни.
Снегирев осторожно перевернул сержанта. На гимнастерке была кровь. Он задрал гимнастерку и осторожно снял бинт. Чуть выше ягодицы, поперек спины, проходила глубокая рана. В ране пузырьками хлюпала кровь.
— Что там?
— Глубокая рана шириной в палец.
— Пули не видать?
— Нет.
— Поищи! Может, найдешь?
Снегирев пальцем потрогал рану. Он наткнулся на кость.
— Ее не достать.
— А ты попробуй!
— Сейчас посмотрю.
Олег ждал, что ему будет больно, но, к своему удивлению, боли не чувствовал. Он решил, что Снегирев еще не притронулся к его ране, и нетерпеливо спросил:
— Ну что ты тянешь?
Снегирев удивленно посмотрел на сержанта. Полпальца просунул в рану, а тот даже не застонал.
— Ты разве не чувствуешь?
— Что именно?
— Я же в ране твоей уже копаюсь.
— Ничего не чувствую, — ответил Олег, и туг же страшная догадка пронзила мозг.
— Неужели позвоночник задело? — спросил он.
— Не знаю, — отозвался Снегирев.
— А ну сильнее придави.
Тот пальцами надавил на рану.
— Больно?
— Нет! Наверно, нервы перебиты. Ты поищи пулю.
— А ее здесь нет. Видно, срикошетила.
— Тогда перевязывай.
Снегирев осторожно перевязал Олега, положил его на. спину, перебрался на свое место. Олег, лежа с открытыми глазами, смотрел перед собой. Он понял, что у него перебит позвоночник, но отнесся к этому совершенно спокойно: живыми из бэтээра им уже все равно не выйти. В машине было тихо.
— Снегирев, — позвал Олег, но тот не отзывался.
Он прислушался. Стояла гробовая тишина. Незаметно для себя Олег впал в дремоту. Сквозь нее он слышал, что рядом кто-то плачет. «Наверно, по мне плачут», — подумал он, с большим трудом открыл глаза и увидел Снегирева. Тот, головой упираясь о пульт управления пулеметом, тихо скулил.
— Дима! — позвал он.
Снегирев, рукавом гимнастерки вытирая глаза, повернулся к сержанту.
— Ты что, плачешь?
— Нет.
— А мне показалось, что ты плачешь. У тебя девушка есть?
— Какая девушка?
— Ты что, не понял? Я спрашиваю: на гражданке у тебя девушка была?
Снегирев отрицательно покачал головой.
— А почему?
— Дружил с одной. Но как только меня забрали в армию, через полгода она вышла замуж.
— Ты ее любил?
— Вроде любил.
— Это хорошо, что вроде. Раз вроде, значит, не любил. Ничего, вернешься домой, по-настоящему полюбишь. Тебе сколько лет?
— В январе будет девятнадцать.
— А мне знаешь сколько?
Тот неопределенно пожал плечами и тут же ответил:
— Лет двадцать пять.
— Не угадал. На два года ты ошибся. А вот у меня есть девушка и, знаешь, с какого класса она меня любит? С пятого класса! Понял? Она сейчас заканчивает одиннадцатый класс.
— Она что, в школе еще учится? — удивленно спросил тот.
— Раз в одиннадцатом классе, значит, учится в школе, Ты слышал такую фамилию — Наумова?
— Нет.
— Ты в газетах про спорт читаешь?
— Редко.
— Ну и зря. А спортом на гражданке занимался?
— Занимался.
— И каким видом?
— В футбол играл.
— Где?
— Край на край.
— Не понял?
— У нас в станице, где я живу, есть два края: Буденновский и наш, Фрунзенский. Вот мы и играли друг против друга.
