Я ругал себя за то, что привез ее сюда и, более того, оставил здесь одну. Отсюда, из Берлина, я хотел отвезти драгоценный груз Библий в Югославию, для церкви в Белграде, в которой было всего семь экземпляров Писания на весь приход. По прошлому опыту я знал, что лучше обратиться за визой в консульство в Берлине, чем в Гааге.
Но теперь, когда я смотрел на осунувшееся лицо моей молодой жены и ее усталые глаза, я понял, что поездка в Югославия послужит и второй цели. Там Корри сможет забыть ужасы лагерей, это прекрасная земля - лучшая из всего, что я видел. Поэтому я отвез оба наших паспорта в югославское консульство и оставшиеся дни провел в поисках Библий.
Корри опять спорила. В лагерях было столько работы, что ей нечего делать в Югославии - говорила она, как и раньше. Но на этот раз я настоял из-за ее здоровья, и мы впервые отправились за Железный занавес вместе.
Если бы не все ухудшавшееся самочувствие Корри, поездка была бы прекрасной. На этот раз таможенники на границе едва взглянули на наш багаж. Они сразу поняли, что мы молодожены, посоветовали посетить курорт на океане и подсказали хорошую дорогу. Тогда же я сделал открытие, полезное для будущих контрабандистских вылазок: путешествующие мужчина и женщина выглядят естественно и вызывают намного меньше подозрений, чем мужчина, разъезжающий один.
Джамиль и Никола приветствовали нас со слезами радости. Когда мы, прибывая в очередную церковь, вытаскивали из машины новые Библии, люди не верили своим глазам. Всем нужно было познакомиться с Корри; женщины обнимали ее, а мужчины хлопали меня по плечу. Шесть дней дела шли как нельзя лучше. Никола опять был моим переводчиком, несмотря на штраф и предупреждение, которые он получил после моего предыдущего приезда. Я поделился с югославскими церквами своим видением, которое было мне дано в Восточной Германии. В моем видении церкви за Железным занавесом не отступали, а наступали.
Но затем, на седьмой день, когда мы обедали в доме друзей в городе неподалеку от Сававехо, пришла полиция. Это произошло настолько внезапно, что в какой-то момент я не понял, зачем они появились. Мы сидели вокруг обеденного стола и ели рис и баранину - все, кроме Корри, которая чувствовала себя неважно и пошла прилечь, когда вдруг в дверь постучали и в дом вошли два полицейских в серой форме.
"Вы пойдете с нами", - сказали они.
"С вами? Куда?"
"Не разговаривать! Оставьте еду. Идите за нами".
Я посмотрел на друзей, сидевших за столом с поднятыми вилками и открытыми в страхе ртами. В дверях появилась Корри, бледная и растрепанная.
"Она с вами?"
"Да".
"Она пойдет тоже".
Очень скоро выяснилось, что полиция знала все о моем предыдущем приезде в Югославию. Они были достаточно вежливы, но
информировали нас о том, что нам немедленно придется покинуть страну. Моя виза была аннулирована. Возобновить ее нельзя. Пожалуйста, предъявите свои паспорта.
С большой неохотой я отдал паспорт, потому что не хотел, чтобы в нем появился штамп, который может вызвать подозрение в других консульствах. Офицеры внимательно исследовали мои документы, сверили их с каким-то своими бумагами и на моей визе поставили огромную красную печать. Теперь в Югославии я был persona non grata (Человек, присутствие которого в данной стране официально объявлено нежелательным).
Корри, чувствовавшая себя плохо физически, была потрясена арестом. "Андрей, я так испугалась! - повторяла она всю дорогу, пока мы ехали через Австрию в Германию. - Но эти люди были так вежливы!"
Мы хотели остановиться в Берлине только для того, чтобы забрать с собой двух беженцев, чей переезд в Голландию мы финансировали. Но я стремился быстрее отвезти Корри домой, к врачу. С ней происходило что-то неладное, дело было не только в усталости и напряжении. Все чаще мне приходилось останавливать машину и давать ей возможность полежать во весь рост, пока не пройдет тошнота. Но когда мы приехали в Берлин, меня ждал сюрприз. Поняв, что югославское консульство в Берлине более снисходительно, чем в Голландии, я обошел здесь консульства тех стран, которые хотел посетить, и всюду подал заявления. Теперь по возвращении меня ждало не одно, а два письма. Болгария и Румыния рассмотрели мои заявления и сообщали, что мне следует появиться в их берлинских представительствах, где я смогу получить документы на въезд.
Болгария и Румыния! Насколько я знал, в этих двух странах христиан преследовали больше всего. Наконец рука Божья широко распахнула двери во внутренний круг. Но Корри нужно было отвезти домой. Кроме того, необходимо было разрешить вопрос с красным штампом в моем паспорте. Естественно, что другие правительства захотят узнать, почему меня выставили из Югославии. Поэтому я не поехал в консульства, а отправился домой в Витте. Корри сразу легла в постель, а я позвал доктора. Он пробыл у нее долго, и все это время я сидел с несчастным видом на стремянке снаружи. Наконец врач вышел, осторожно спускаясь по лестнице. "Ваша жена в полном порядке, - сказал он, достигнув твердой земли, - я дал ей кое-какие таблетки от тошноты, и теперь ей нужно будет прийти ко мне через месяц".
"Но что с ней?" - спросил я с беспокойством.
"Что с ней?" - наконец он увидел, что я ничего не понимаю. Легким театральным жестом он снял с головы шляпу и поклонился:
"Поздравляю вас! Вы собираетесь стать отцом".
"Но ради Бога, - добавил он, надевая шляпу, - перестаньте таскать девочку по всей Европе и дайте ей возможность отдохнуть".
"И вот еще что, - сказал он, подходя к маленькому мостику, - избавьтесь от этих мешков с одеждой там, наверху! Она готовится стать матерью, а не альпинисткой!"
Мы вернулись из Берлина и Югославии в ноябре, а ребенок должен был появиться в июне. К январю Корри почувствовала себя настолько хорошо, что я начал всерьез подумывать о поездке во внутренний круг - конечно, один, при условии, что Корри останется под присмотром бдительного ока Гелтье. Если побыть в каждой из этих стран по три-четыре недели, я мог вернуться задолго до рождения ребенка.
Но нужно было решить вопрос с паспортом. Что мне делать с испорченной страницей? Вырвать? Это было невозможно, поскольку все они были пронумерованы. Выбросить его, сказав, что потерял, и подать заявление на новый? Но это было не по-царски. Служителям Царя нет необходимости изворачиваться. Я поехал в Гаагу, в отдел паспортного контроля, и поделился с офицером своей проблемой. Он понял меня. "Весьма сожалею, - сказал он, - но мы ничего сделать не можем".
"Видите ли, - сказал я, - я миссионер. Я хочу поехать в эти страны, чтобы наладить там контакты с христианами".
Он на минутку задумался. Затем покачал головой. "Я даже не могу намекнуть вам на то, каким образом можно быстро получить новый паспорт. Например, много ездить по близлежащим странам и настаивать, чтобы таможенники обязательно ставили вам свою печать, и тогда в вашем паспорте очень скоро не будет места и его придется заменить на новый. Мы не можем даже намекнуть вам на это, понимаете? Очень сожалею".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
