Настроеніе всего поволжскаго населенія — въ частности и нашего Головкинскаго, сначала паническое, вскорѣ превратилось въ злобно-подозрительное. Стали ходить всевозможные слухи объ отравѣ простого люда „господами” и „попами”, по наущенію которыхъ, съ ними заодно, дѣйствуетъ якобы весь врачебный и санитарный персоналъ. Начали учащаться случаи народнаго самосуда надъ отдѣльными лицами, заподозрѣнными въ лихихъ дѣйствіяхъ по распространенію заразы. То тамъ, то сямъ убивались доктора, фельдшера.
Въ Головкинѣ было также тревожно. Слухи ползли недобрые. Холера продолжала немилосердно свирѣпствовать, и на селѣ виднѣлось много домовъ съ забитыми ставнями Моръ шелъ сплошной... Говорили о господскомъ дворѣ, гдѣ останавливались врачи, начался со стороны насторожившагося населенія устанавливаться присмотръ за нимъ даемъ и особенно по ночамъ...
При подобномъ напряженномъ настроеніи Головкинскихъ обывателей случилось вдругъ событіе, повлекшее за собой рядъ тяжелыхъ и неожиданныхъ послѣдствій, оставившихъ глубокій слѣдъ на всемъ укладѣ моихъ мыслей.
Въ одинъ изъ іюньскихъ дней къ берегу Головкинскаго Борка прибило Волжскимъ теченіемъ трупъ неизвѣстнаго человѣка. Случалось это не разъ на нашемъ огромномъ водномъ плесѣ въ 30 верстъ длиной, а великая рѣка Волга, кому была родной матерью, а другому и злой мачехой сказывалась...
О прибитомъ къ берегу мертвомъ тѣлѣ узнало „начальство” раньше времени. Надо думать, что объ этомъ случайно на Борковскомъ хуторѣ узналъ кто-либо изъ мѣстныхъ полицейскихъ — десятникъ или сотникъ, сдѣлалъ приказъ о „сохранности” и донесъ уряднику, а тамъ дѣло пошло, какъ слѣдуетъ тому быть, „по начальству”. Становой приставъ, жившій въ то время въ с. Старой Майнѣ, въ 9 верстахъ отъ Головкина, узнавъ о „происшествіи”, приказалъ установить, согласно закона, надлежащій порядокъ охраненія обнаруженнаго трупа впредь до производства осмотра, дознанія и дальнѣйшаго слѣдствія. Устроенъ былъ около берега особо приспособленный ледникъ въ видѣ крытаго шалашика и положили туда полуразложившійся трупъ. Двое рыбаковъ были приставлены для окарауливанія и доставки изъ деревни льда. Въ Головкинѣ объ этомъ случаѣ мало кто зналъ, да и время было такое, что не до другихъ было — свое горе стояло выше головы... Холера продолжала свирѣпствовать безъ жалости и разбора. Пріѣхалъ, наконецъ, около полудня, въ село Головкино самъ становой для производства дознанія; остановился на „взъѣзжей”* и сдѣлалъ для сего черезъ урядника рядъ распоряженій, между прочимъ, и о вызовѣ съ Борка, расположеннаго въ 17 верстахъ отъ Головкина, для допроса обоихъ рыбаковъ, караулившихъ мертвое тѣло.
Напрасно „Его Благородію” докладывали, что время стоитъ недоброе, что вызывать съ Волги, за 17 верстъ, чужихъ людей, ”на ночь глядя”, опасно и т. д. Приказъ былъ данъ и больше становой слушать не хотѣлъ, а пока, въ ожиданіи „Его Благородіе” занялось „пріятнымъ времяпрепровожденіемъ” въ видѣ выпивки, закусокъ. А тамъ, глядишь, настала пора за ужинъ приниматься... Однимъ словомъ, время шло для „начальства” незамѣтно....
Тѣмъ временемъ, тамъ, за стѣнами „взъѣзжей”, происходило слѣдующее: караулившіе „тѣло” тетюшскіе рыбаки, получивъ поздно вечеромъ, почти передъ закатомъ солнца, срочный вызовъ „начальства” немедленно явиться въ Головкино ла „взъѣзжую” для дознанія, были сначала въ большой нерѣшительности, какъ имъ поступить. Люди они были „сторонніе”; слышали они про „неблагополучіе” Головкинскаго люда и про злобное ихъ настроеніе; время было позднее, придутъ ночью... „Какъ бы грѣха какого не случилось”?! — такъ говорили они между собой, да и нашъ лѣсникъ Алексѣй Тарасовъ склонялся къ тому, что не слѣдъ имъ обоимъ ночью въ чужомъ селѣ, да еще въ такое опасное время „путаться”.
Съ другой стороны, приказъ строгій начальства... Рыбакъ помоложе совѣтовалъ отложить до утра, а другой — старшій все жъ надумалъ идти „по закону” и послушаться начальства, а „тамъ, что будетъ”!... На все де „воля Божья”... Сказано — сдѣлано...
И вотъ, почти около полуночи изъ-подъ горнаго спуска, съ луговой стороны, появляются на церковной площади с. Головкина двѣ таинственныя фигуры, которыя натыкаются на ночного караульщика, приставленнаго населеніемъ исключительно въ виду „неблагополучнаго” времени и слуховъ о возможныхъ лихихъ людяхъ, распускающихъ среди народа страшную заразу... „Что за люди?!” останавливаетъ ночныхъ пришельцевъ окрикъ караульщика. Тѣ ему объяснили, что они „сторонніе”, и спросили, какъ имъ найти „взъѣзжую”, гдѣ ихъ ждетъ становой. Тотъ имъ по-своему поразсказалъ, гдѣ
[* Особая изба, нанимаемая для отправленія обязанностей служебныхъ лицъ.] находится эта изба: „Идите, молъ, прямо по селу, а затѣмъ, пройдя домовъ двадцать, заверните въ проулокъ налѣво”...
Все жъ этому дозорному такое появленіе „стороннихъ”, въ ночное время, да еще къ становому, показалось страннымъ. Пошелъ онъ за ними слѣдить... Несчастные рыбаки, чтобъ не: сбиться — стали подходить по дорогѣ къ избамъ, стучали и спрашивали все про одно и то же — „гдѣ найти взъѣзжую?” Такъ подошли къ одному дому, разбудили хозяевъ, дальше другихъ встревожили и не успѣли дойти до переулка, гдѣ. обрѣталась пресловутая ихъ „взъѣзжая”, какъ сзади ихъ образовалась многочисленная толпа Головкинскихъ крестьянъ, вс тревоженныхъ приходомъ въ неурочный часъ и такое страдное время „стороннихъ” людей.
Толпа росла ежеминутно. Народился самъ собой слухъ: пришли-де лихіе люди по наущенію „господъ” и „начальства” „пущать” заразу... Какъ пламя, разбушевавшееся по разлитому керосину, такъ и молва эта всѣхъ Головкинскихъ обитателей въ мигъ обуяла...
Бросились къ церкви,забили въ набатъ, и не успѣлъ заглохнуть послѣдній ударъ колокола, какъ на обрывѣ села, какъ разъ противъ котораго находился поворотъ въ злосчастный переулокъ, оказались бездыханные, растерзанные озвѣрѣлой толпой, два трупа несчастныхъ рыбаковъ, явившихся жертвенной данью жестокому холерному безвременью и дикому невѣжеству крестьянскихъ массъ.
Быстро вокругъ убитыхъ образовалось огромное скопленіе Головкинскихъ обывателей, взбудораженныхъ набатомъ, уличнымъ шумомъ и всевозможными тревожными слухами. Неизвѣстно, какъ были въ ночной темнотѣ убиты пришлые съ Волги рыбаки, но жестокая расправа совершилась. Первая вспышка народнаго гнѣва противъ „лихихъ” распространителей страшной заразы въ звѣрской формѣ была удовлетворена. Результатъ на лицо — растерзанные трупы, освѣщенные тусклыми фонарями, валялись у всѣхъ на глазахъ...
Но вотъ начала наступать реакція: среди обступившей толпы зародилась невольная жалость и закралось у многихъ сомнѣніе: виновны ли эти несчастные?.. Вѣдь шли они къ становому на взъѣзжую! Недаромъ же они спрашивали у нѣкоторыхъ, какъ дойти до нея!...Стали на эту тему разсуждать, народъ какъ бы опомнился и надумалъ отправиться самъ по пути, по которому пробирались злополучные жертвы его же дикаго самосуда...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
