— Извини, — согласился Флангер, — давайте лучше снова выпьем за дружбу.
И они снова выпили, однако теперь Гвинет с Шилом тоже пропустили тост. Жизнь в долине приучила их помнить о необходимости различать мушку пистолета — иначе конец.
Через какое-то время, когда музыканты спели все свои песни, обнаружилось, что трое гостей «барсуков» совсем пьяненькие.
Оттаявший боевик Серж требовал подробно рассказать о методах прицеливания, и Шило с удовольствием отвечал на его вопросы. Шмайссер угрюмо смотрел на бутылки и бурчал что-то о мести за друга Депо, а Флангер неожиданно пригласил Майка потанцевать.
— Но тут все танцуют только с женщинами, — заметил наблюдательный Майк.
— Тогда просто поговорим. А то на душе, знаешь… — Флангер ухватил себя за горло, иллюстрируя свое теперешнее состояние.
— Хорошо, — согласился Майк. Он решил пообщаться с Гуго, не ожидая, впрочем, никакой выгоды. Туки — это да, Майк прекрасно понимал, как из этого получаются деньги, а вот угольные бассейны никак не ассоциировались у него с достатком и материальным благополучием.
— Мы с тобою не знакомы, — произнес Гуго доверительным тоном, когда они уперлись в барную стойку.
— Теперь знакомы, мистер Флангер, — напомнил Майк.
— Да, — вынужденно согласился тот, — но не настолько, чтобы я тебя боялся.
— Конечно, сэр, — кивнул Майк, отмечая, что мистер Флангер выпил слишком много.
— Ты мне нравишься, потому что еще молодой, — продолжал Гуго, тыча пальцем в грудь собеседника, — у тебя все впереди, и вообще — ты еще не превратился в настоящую сволочь… Вон у тебя на куртке зверюшка нарисована, значит, ты любишь животных… Ты вообще золотой парень. Дай я тебя поцелую. — С этими словами Гуго облобызал Майка и, повернувшись к бармену, воскликнул: — Официант, горячего!
— Одну минуту, сэр, — отозвался тот и поставил на стойку пару вазочек с орехами.
— Спасибо, — поблагодарил Гуго. Он посмотрел на Майка и, хитро прищурившись, сказал: — А ты знаешь, что я здесь самый главный из всех людей «Клаус Хольц компани»?
— Нет, сэр, — честно признался Майк.
— А знаешь почему?
— Нет, сэр.
— А я тебе скажу, ведь ты — золотой парень. Я главный потому, что знаю все бассейны кванзинового угля, стоимость которого зашкаливает за триллионы кредитов. Усекаешь?
— Начинаю усекать, сэр, — медленно ответил Майк, пытаясь выловить суть из сказанных Флангером слов. — Так что же такое бассейн?
— Бассейн, братец, это территория, на которой, если снять несколько метров грунта, можно добывать окаменелый кванзин просто так — тупыми экскаваторами. — Гуго забросил в рот горсть орехов и, ожесточенно их пережевывая, продолжал: — Но беспокоит меня только одно, Майк. Знаешь что?
— Что?
— То, что руководство «Клаус Хольц компани» захочет меня убрать, как только я закручу здесь все дела…
— Как это убрать?
— А очень просто. — Гуго показал указательный палец. — Пух! — и нету.
Глава 66
Высоко, под самым потолком, еле слышно журчал кондиционер. В оконное стекло бились мошки, принимавшие отражение садившегося к горизонту солнца за электрический свет.
«Какие же вы глупые, — подумал Больцер, наблюдая за хороводом суетливых насекомых. — И как же вы похожи на людей. Та же целеустремленность и та же ошибочность в выборе цели».
В душевой перестала шуметь вода, и в комнату вошел сосед Больцера по номеру — Панопулос. Вчера его зацепило, но сегодня Панопулос снова был в хорошем настроении, хотя весь его правый бок выглядел одним большим посиневшим кровоподтеком.
— Хорошая здесь вода — мягкая. Теперь это большая редкость.
— Почему редкость? В любом рейсе мойся на здоровье дистиллированной водичкой — мягче ее не бывает.
— Нет, я имею в виду в стационарных условиях. Вот как сейчас — хороший номер, отличная жратва и горничные, которые не прочь заработать.
— Откуда информация про горничных? — спросил Больцер, приподняв голову. Женщины входили в перечень его интересов.
— Вчера Рыжий с Гунно истратили таким образом сто кредитов на двоих.
— Сто кредитов — это много.
— С доставкой в номер — совсем не много.
— Ты был у Сержа? — спросил Больцер, снова уставившись на бившихся о стекло мошек.
— Был. — Панопулос осторожно присел на свою кровать и, достав из сумки баночку с мазью, начал не спеша натирать бок.
— Что он сказал?
— А что тебя интересует?
— Мы будем глушить этих парней или нет?
— Серж сказал, пока нет. Нашли общий язык.
— Что это значит?
— Это значит, что дня через три все повторится снова.
— Понятно.
— А ты чего спрашиваешь? — неожиданно поинтересовался Панопулос.
— Тебя удивляет, что я задаю вопросы о работе?
— А может, ты дрейфишь!
Панопулос намеренно выводил новичка из себя, проверяя, на что тот способен. Вчера, в холле, он вел себя не слишком уверенно, что дало Панопулосу основание заподозрить Больцера в трусости.
Он ожидал, что сосед вспылит или, наоборот, начнет оправдываться, однако тот не отреагировал никак. Больцер просто лежал с закрытыми глазами, лишь нога подергивалась в такт какой-то, слышной одному ему мелодии.
— Между прочим… — Панопулос закончил намазывать отбитый бок и надел футболку, — между прочим, что за баллоны спрятаны в твоей сумке? Уж не средство ли для вытягивания пениса?
На этот раз Больцер открыл глаза, в его руках оказалось вдруг непонятно откуда взявшееся устройство, которое он и направил на неугомонного соседа. Тот ничего не успел сообразить, как сжатый воздух выплюнул заряженную парализатором стрелу, и она вонзилась в грудь Панопулоса.
Бедолага смог еще подняться с кровати, но тут же неловко взмахнул руками и, будто подломившись, с грохотом повалился на пол.
Больцер с минуту наблюдал погасавший за стеклом закат, потом встал и, подойдя к окну, стал смотреть на уродливые здания центра города. Они не подчинялись никакой архитектурной мысли — они просто существовали, как животные в джунглях, которым ни до кого нет дела, кроме врагов и жертв.
Больцер старался успокоиться, но ничего не получалось. Тогда он подошел к Панопулосу, выдернул капсулу и убрал ее в карман. Затем выволок из-под кровати свою сумку и, открыв потаенный кармашек, достал шприц, заряженный специальным отравляющим раствором. После такой инъекции человек гарантированно спал десять часов и просыпался с ощущением жесточайшего похмелья.
— Ну что, парень, давай дернем по маленькой. Отпразднуем нашу маленькую победу…
С этими словами Больцер нагнулся над Панопулосом и, нащупав вздувшуюся вену, ввел в нее полную дозу.
— Готов мальчик.
Больцер разогнулся и потер кулаком поясницу. Вчера, во время этой дурацкой перестрелки, ему пришлось попрыгать козлом, чтобы не получить верную пулю.
— Готов мальчик, — повторил он и, нагнувшись, несколько раз сильно ударил Панопулоса по лицу. Губы превратились в лепешку, а из разбитого носа хлынула кровь. Это будет означать, что Панопулос не только напился, но и нарвался где-то на крепкий кулак. Именно так завтра Стефано Больцер будет объяснять ему ситуацию. И понятно, что Панопулос уже не вспомнит о емкостях, которые заметил в сумке Больцера.
Глава 67
Утро выдалось светлое и солнечное, однако Серж Персоль, командир наемников, прибывших для поддержки миссии Гуго Флангера, выглядел мрачнее тучи. Он терпеть не мог, когда пьянствовали в неурочное время.
— А ты, Больцер, почему не остановил эту сволочь? — строго спросил он у новичка.
— Я увидел его уже таким, сэр, — пожал тот плечами. — Слышу, кто-то царапается в дверь — открыл, а это он. Морда разбитая, несет как из бочки, ну и все такое…
— Хорошо, — кивнул Персоль, затем приблизил лицо к растерянно моргавшему Панопулосу и прошипел: — Я должен бы пристрелить тебя, Фидо, но меня удерживает только то, что вместе мы прошли слишком длинный путь… Сукин ты сын.
С этими словами командир ушел, а Фидо Панопулос взъерошил слипшиеся волосы и уставил на Больцера мутные глаза:
— Слушай, но я же ничего не помню…
— Это неудивительно, — пожал плечами тот.
— Но я же раньше никогда так не напивался. Ну пропускал рюмочку-другую, но никогда… Ты мне веришь?
— Охотно верю, друг, но что ты от меня хочешь?
— Я… Я не знаю… — Панопулос глубоко вздохнул. — И башка трещит, как от прямого попадания…
— Вот видишь, — назидательным тоном произнес Больцер. — И с кем дрался, тоже не помнишь?
— Да в том-то и дело, что не помню! — воскликнул Фидо. — Ничего не помню!
— Ну, может, хоть какие-то мыслишки остались? — не сдавался Больцер, желая удостовериться, что ему ничто не угрожает.
— Ни-ка-ких, — по слогам произнес Панопулос.
