Неизвестный художник начала XIX в. Кавалергард Алексей Яковлевич Охотников, возлюбленный императрицы Елизаветы Алексеевны
Самодержец простил неверную жену, ибо сам был перед ней виноват. К тому же, зная, что маленькая великая княжна – не его ребенок, Александр I возблагодарил Бога за рождение девочки, благодаря чему сразу отпала щекотливая проблема передачи престола бастарду[284]. Но вдовствующая императрица не отличалась милосердием к невестке и при случае напоминала, что хорошо знает о прегрешениях той, которую считала недостойной высокого сана.
Правда, она никогда не забывала внешне сохранять декорум и ежегодно заботливо преподносила в дни рождения (13 января) и тезоименитства (5 сентября) Елизавете Алексеевне памятные подарки, как правило, созданные в мастерской Франсуа, а после 1816 года – А. Филиппена Дюваля.
В 1806 году супруга Александра I стала счастливой обладательницей «гранатного с бриллиантами убора». В диадеме в окружении сверкающих всеми цветами радуги бриллиантов затаенным, «глубинным» огнем «горела» триада громадных темно-вишневых камней. Хороши были и серьги. Однако через десять лет дивный венец стал казаться слишком скромным, и строгая свекровь 5 сентября 1816 года прибавила к нему четыре самоцвета, привезенных из Богемии. Но этим Мария Феодоровна не ограничилась, и уже 13 января 1817 года презентовала «новорожденной» еще четыре «богемские гранаты и бриллиантовые листочки». После смерти императрицы Елизаветы Алексеевны диадема гранатного гарнитура перешла к другой, на сей раз действительно любимой, невестке вдовы Павла I, супруге очередного российского самодержца Николая Павловича. После победы над Наполеоном и реставрации европейских монархий на Венском конгрессе, ранее «невыездные» члены августейшего семейства Романовых теперь все чаще наносили заграничные визиты своим родным. Когда императрица Александра Феодоровна в очередной раз приехала в Берлин, королевское семейство устроило для обожаемой дочери Фридриха-Вильгельма III пышный праздник Белой Розы. «Белый цветок», или «Бланшефлур», как называли принцессу Шарлотту в дни ее юности, была так тронута вниманием прусских родичей, что подарила на память о 29 мая 1829 года своей невестке, жене любимого брата – кронпринца Фридриха, прелестную и одновременно достаточно дорогую (в 28 000 руб.) бриллиантовую диадему с одиннадцатью богемскими гранатами. Что же касается оставшихся от дивного убора серег «с четырьмя богемскими гранатами и с брилиянтами», то в феврале 1830 года супруга Николая I получила их от своего любящего благоверного. И лишь среди «убора красного с бриллиантами» какое-то время оставался лежать между посверкивающих алыми рубинами украшений «цветок, составленный из одного граната и двух листочков брилиянтовых»[285].
Затем наступил черед изумрудов. В том же 1806 году Елизавета Алексеевна стала владелицей «зеленого гарнитура с бриллиантами»: диадемы с тринадцатью смарагдами разной величины и цепью-колье с тридцатью тремя травянисто-зелеными камнями. Согласно счету братьев Дюваль от 5 ноября, работа над сей цепью-колье, включая и стоимость украшающих ее ограненных «розой» алмазов, обошлась мастерам в 1100 рублей, а создание рисунка, восковой модели и окончательная отделка изумрудного венца оказались оценены в 1800 рублей. А затем становятся настолько модными фермуары, служившие звеном-застежкой для ожерелий-колье, что становятся самой парадной частью в цепочке камней, располагаясь на груди щеголих. 18 сентября 1813 года вдовствующая императрица Мария Феодоровна дарит старшей снохе фермуар с бриллиантами и четырьмя изумрудами, «из коих один круглой и три банделоками» – грушевидными панделоками. Пожалованный 15 сентября следующего года бриллиантовый фермуар с тринадцатью смарагдами был сделан «в виде Якоря» – символа надежды. А в 1815 году августейшая свекровь презентовала Елизавете Алексеевне два фермуара с теми же самоцветами. В центре одного из них виднелся якорь в окружении лир со стрелами. Другой составляли две раковины, намекающие на прозвище супруги Александра I, ибо ее называли при петербургском дворе «Психеей» – смертной девушкой, пленившей своей красотой, не уступавшей самой богине Венере, крылатого бога Амура, своими стрелами вызывавшего огонь любви даже в сердцах бессмертных небожителей.
На день рождения в 1816 году императрица-мать Мария Феодоровна подарила Елизавете Алексеевне фермуар, на сей раз дополняющий «антиковой» бриллиантовый убор. В середине его покоилась резная гемма, по обеим сторонам коей размещались пронзившие кольцо стрелы[286].
Если бы не другое описание одной и той же вещи, ни за что бы не догадаться, что под «цветком бриллиантовым в виде Сырена» скрывался эгрет, напоминавший веточку сирени. Императрица Мария Феодоровна потому и подарила невестке-имениннице 5 сентября 1817 года с таким завершением шпильки, что в это время вошла в моду именно сирень. А вдова Павла I столь заботливо следила за появлением новых растений в ее любимом Павловске, что держала в личной библиотеке каталог по ботанике и даже собственноручно выписала в тетрадь термины, касающиеся сей науки аристократов. Стены же апартаментов августейшей хозяйки украсили душистые красивые гроздья, пышно цветущие на раскидистых кустах, заодно давшие названия оттенкам фиолетового цвета – сиреневому и лиловому (поскольку по-французски сирень именуется lilas). Не случайно веточка сирени стала своеобразным знаком счастливых влюбленных, безмолвно говорящих друг другу: «Каждое выражение твоего лица и каждое твое слово говорят о красоте твоей души».
В следующем же году императрица-мать подарила старшей невестке на день рождения «накладку бриллиантовую головную, сделанную в виде цветков». Но на сей раз изящная гирлянда состояла из череды «больших и маленьких Астров», невольно заставляя вспомнить о девизе бесстрашных и настойчивых в достижении поставленной цели: «От терний к звездам», звучащим на латыни как «Per aspera ad astra». Цветки, от бриллиантов кажущиеся инеисто-белыми, действительно напоминали фантастические звезды, поблескивающие на небе, однако смысл их символики казался «новорожденной» весьма двусмысленным: «Твоя искренняя дружба смягчает муку моего несчастья». Даже в конце XIX века преподнесенная кому-либо астра означала на языке цветов «тайное намерение»[287].
В начале 1820-х годов в моду входят браслеты с бирюзой. В 1821 году именинница получила от августейшей свекрови дешевенькое (всего-то в 150 руб.) золотое зарукавье с замком «в виде змеиной головы», отданное после смерти хозяйки ее камер-медхен, или «комнатной девушке», Анне Эттер. Но все-таки при Дворе без алмазов не обойтись, а поэтому хотя и мелкие, зато переливающиеся всеми цветами радуги бриллианты соседствовали с отполированным до блеска небесно-лазоревым камнем в обоих браслетах, презентованных Елизавете Алексеевне от матери дражайшего супруга в дни рождения и тезоименитства[288].
А перед отправлением императорской четы в Таганрог вдовствующая царица вручила нелюбимой невестке своеобразный амулет, ибо Филиппен Дюваль изобразил на браслете по заказу августейшей патронессы Око Провидения – воплощение Божественного Промысла, окруженное анютиными глазками – скромными цветочками, однако служащими символом постоянных дум о благополучии близких и родных, не забыв о главном – надписи: «Сохрани, возврати», обращенной к милости Всевышнего. Вскоре после кончины императрицы Елизаветы Алексеевны в Белёве этот браслет, найденный в дорожном мешке усопшей, отправили в 1828 году к ее матери, маркграфине Баденской[289].
Благочестивый вклад вдовствующей императрицы в Казанский собор
Вдова Павла I, еще будучи цесаревной, полюбила делать благочестивые вклады в почитаемые храмы и украшать самоцветами чудотворные иконы, сими дарами благодаря Всевышнего за осуществление ее молитв, горячо возносимых за успешный исход важных событий. Да и став императрицей, Мария Феодоровна, будучи талантливой резчицей по кости и камню, продолжала с помощью мастера Николая Фая собственноручно вытачивать из этих материалов предметы литургических наборов, а лучшим ювелирам поручала оправить их в золото и серебро, не забыв добавить в декор драгоценные камни.
Для церкви Св. Марии Магдалины в Павловске она исполнила в 1794 году из слоновой кости и янтаря большое запрестольное паникадило на двенадцать свечей и литургический прибор. От всего комплекта до наших дней сохранились лишь золотая звездица с выточенным из кости дискосом, окантованный ободком из того же благородного металла, да чаша для причастия. Хотя на основаниях дискоса и потира великая княгиня гордо выгравировала по слоновой кости: «25 марта 1794 года. Мария», ей было не обойтись без помощи Якова Дюваля, ювелира Малого двора. Зато как хорош оказался потир. Блистательно отполированная литая золотая чаша не нуждалась в чеканке и гравировке, поскольку ее украшал овальный эмалевый образок с изображением Христа, окаймленный вереницей прекрасно подобранных алых рубинов, красиво перекликающейся с серебряными лучами сияния, сплошь унизанными нежно-голубыми, с легким зеленоватым прицветом отечественными аквамаринами[290].
