зависимость от наркоты или своего социального положения. Не важно быть «законопослушным», «благонадёжным» – это всё такая чепуха по сравнению с самым главным – быть свободным внутри себя! Мы думали, что мы сможем! Что мы точно будем жить по-другому! Перестанем когда-то употреблять, никогда не женимся, не залезем в долги, не будем брать кредитов, работать на ненавистных работах. Мы думали, что нас ждёт особенная участь, удивительные приключения, жизнь на полную катушку (горы денег и море женского внимания). Что всё само должно как-то так сложиться, ведь это же мы! Не лохи какие-то, а «прохаванные» пацаны.
Чинные отцы семейств, успешные бизнесмены, уважаемые люди, духовные авторитеты – все они когда-то были пацанами, стоящими в самом начале своего пути. У них тоже была компания ровесников, с которыми они слонялись по улицам. Только вот оказалось, что не все из них выбились в люди. Кто-то пополнил ряды районных алкашей, кто-то – неудачников, живущих от получки до получки, просиживающих свою жизнь на диване перед телевизором. Неправильный выбор? Жизненная неудача? Отсутствие пресловутого стержня? Воля случая?
Да и чем отличается феновый торчок от бизнесмена, помешанного на бабках. Чем алкаш хуже того, кто погряз в разврате? Я ещё тогда понял, что порой человек, находящийся на самом дне, таит в себе источник небывалой жизненной мудрости и праведности. А внешняя порядочность и материальный успех могут изнутри так прогнить, что, вскрыв его душу, ужаснёшься вони.
Получается, дело не в том, кто от чего зависит. Все мы от чего-то зависим: от денег, своего положения, женщин, удовольствий, телевизора, нужды… здоровья, в конце концов. Дело ведь в том, как мы пройдём этот путь из утробы в могилу. Чем наполним свою жизнь: какими мыслями, словами, поступками. И выбор – он не в том, чтобы решить: работать тебе сантехником или пойти в лучший университет мира. Выбор – в ежедневной маленькой борьбе с самим собой. Поступить так, как хочется или как «правильно». Соврать или сказать как есть. Помочь или найти отговорку. Вот эта борьба делает человека Человеком, где бы он не прожил свою злосчастную жизнь. А жизнь ведь в любом случае злосчастная, потому что весь наш мир – это борцовский ринг, и заправляет всем сила. Суть не в том, чтобы выиграть, а в том, чтобы в этой борьбе не участвовать. Отказаться от неё внутри самого себя, не ставить её призрачные трофеи целью своего существования, ведь все бойцы, так или иначе, встретятся в могиле.
Район был лишь уменьшенной копией мира. В нём тоже было место обычному человеческому геройству, подлости, маленьким войнам. Место свободе и условному рабству. И я видел, что величие человека вовсе не измеряется его состоянием, оно измеряется широтой и глубиной его души. И чем темнее взгляд, чем тише разговор – тем глубже будет простор открытого в какой-то момент сердца.
Шашлыки на обочине… апреля
И почему московская весна мало чем отличается от зимы? Серое небо, серые стены окружающих домов, грязный серый снег. Слякоть словно осела в лёгких вместе со смолами всего того, что мы скуривали. Изредка выглядывало холодное ещё солнце, даруя короткие проблески надежды. И если март был ожидаемо невыносим и тосклив, то наступивший апрель в том году казался не лучше. Весна всё никак не могла вступить в свои права, и долгожданные три тёплых денька в самом начале месяца вновь сменились на серые тучи и ледяной дождь, разрезающий уставшую от холода, покрасневшую кожу. Как на зло, получалось так, что в редкие солнечные дни я работал, а в мои выходные была такая мгла, что, просыпаясь после полудня, я подолгу бездумно валялся в кровати, смотря в окно на серое небо, пересечённое наискосок тремя тонкими полосами проводов, мерно покачивающимися на ветру.
Ветер гудел в вентиляционной шахте, проходящей как раз где-то над моей комнатой. Озябшие голуби забивались в прямоугольные отверстия под самой крышей и курлыкали свои зимние песни днями напролёт. Хотелось верить, что всё это скоро переменится. И верилось.
В воздухе под конец месяца вдруг резко запахло подснежниками (х*р знает, как пахнут подснежники, но кажется, что именно так: талым снегом, бурыми проталинами, сияющим чёрной чистотой асфальтом, отмерзающей корой деревьев – всем тем, что наполняло воздух в последние дни апреля). Снега к тому моменту почти не осталось, он был размыт бесконечными дождями. Мы так ждали этих перемен, устав слоняться по подъездам, ёжась от холода даже в них. Все разговоры только и были, что о долгожданной весне. Все мысли только и были, что о ней.
Мы вспоминали прошлое лето и планировали чуть ли не каждый день грядущего. Казалось, оно будет длиться бесконечно, и в этом году мы уж точно не протупим, как в том. Будем гонять в футбол на новую «коробку» в соседний район, будем купаться в деревне Пирогово. Будем ездить тусить в центр, чтобы цеплять тёлочек. Обустроим внешний балкон в доме Грача. В их с Родей домах непроходные внешние балконы объединяли жильцов одной лестничной площадки, только у Роди балкон выходил на стоящие дома, а у Грача–на лес, и мы, скрытые от посторонних глаз, могли спокойно делать там свои «грязные делишки», заблокировав проход к нам черенком от швабры, вставленным в дверную ручку. Мы обсуждали, как сколотим столик и притащим скамейки, намутим где-нибудь диван, протянем электричество. Мы так ждали жизни, которая возможна лишь в тёплое время года. Наполненной, неспешной и яркой.
И вот, наконец, окончательно сошёл снег, сделалось так тепло, что зимние куртки на синтепоне можно было сменить на лёгкие спортивные, надетые поверх толстовок (только Димас сменил на кожанчик). Руки не хотелось прятать в карманы, хоть иные порывы ветра всё ещё обжигали кожу ладоней и щёк, забирались под капюшон и за воротник, растворялись в тепле тела, но оставляли в память о себе секундную дрожь.
И вот, наконец мы с пацанами собрались во дворе, а не в подъезде. Девчонки появились внезапно и с лёгкостью влились в нашу компанию, будто и не было тех недель, когда мы совсем не общались. Пришёл и Рыжий, которого тоже не было было всё это время. Казалось, он ещё больше похудел, взгляд бегал из стороны в сторону, словно стараясь не дать разглядеть постыдную правду о его обладателе. Тень под глазами стала ещё темнее и глубже, чем была во все прошедшие, лишённые солнечного света зимние дни. Спустились и Болоцкий с Димой (собрались мы как раз во дворе перед подъездом последнего).
Они спустились, и по постоянным переглядкам и обрывкам фраз всем было ясно, что у них с девочками есть общие темы,
