С посольскими донесениями Дж. Дэвиса из Москвы, не выдержавшими испытания временем, можно ознакомиться по его мемуарам «Миссия в Москву», вышедшим еще в 1941 г. Любопытно, что мемуары, рисовавшие «в высшей степени лестный портрет сталинской России»{418}, в советское время оставались малодоступными для читателей научных библиотек, будучи упрятанными в фонды специальных хранилищ. Из той же серии курьезов советского времени: моя попытка в аспирантские годы ознакомиться с рецензией на мемуары Дэвиса, опубликованной в политико-теоретическом органе Компартии США — журнале The Communist, не удалась. Как в Библиотеке имени В.И. Ленина, так и в Фундаментальной библиотеке общественных наук Академии наук СССР нужные страницы были аккуратно вырезаны, предположительно, по цензурным соображениям. Разгадка подобных тайн, как легко догадаться сведущему читателю, в той практике умолчания, которую вплоть до Перестройки советская власть использовала, чтобы скрыть теневые стороны своей внешней политики.
В глазах западных лидеров, если они хотели оставаться реалистами — а реализм американского президента Ф. Рузвельта общеизвестен, — сталинские репрессии, по причине их масштабов, предсказуемости последствий, делали более чем проблематичной, по крайней мере, на обозримый период, активность советской внешней политики в вопросе коллективной безопасности, ставили под вопрос ее антифашистскую направленность. Последствия не замедлили проявиться. С одной стороны, в советской внешнеполитической пропаганде все больше делался упор на ответственности Англии и Франции — «провокаторов войны» (Сталин) — за обострение положения в Европе, а с другой — с осени 1938 г. стали заметны определенные признаки разрядки в советско- германских отношениях.
Таким образом, отклонение инициативы Дж. Дэвиса вряд ли можно считать малооправданным, учитывая небогатый послужной список бывшего американского посла в СССР. Были, разумеется, и другие причины, обусловившие отрицательную реакцию американского правительства, в том числе внутренние (о которых говорится в ответной телеграмме К. Хэлла).
В рассматриваемый период советско-американские отношения в целом пребывали в состоянии застоя. С лета 1938 г., после отъезда Дж. Дэвиса, в Москве даже не было американского посла. Новый посол был назначен лишь в феврале следующего года, а его прибытия в советскую столицу пришлось ждать еще полгода. Американская левая и либеральная печать по-прежнему ратовала за развитие отношений с Советским Союзом, но большая часть средств массовой информации отражала преобладавшие в стране подозрения насчет надежности СССР как сторонника дела демократии и всеобщего мира.
Американский историк Т. Мэддакс в книге «Годы отчуждения», посвященной советско-американским отношениям в 1933–1941 гг., ссылается на целый ряд публикаций, раскрывающих причины недоверия к Советскому Союзу и его политике. Как это ни странно, пишет автор, «многие редакторы» периодических изданий в США, ссылаясь на фундаментальную общность тоталитарных режимов Германии и СССР, считались с возможностью их сближения. Так, газета Washington Post писала, что «глубокая общность в восхвалении государства и подавлении личности делают второстепенными различия между ними»{419}.
Из факторов советско-германского сближения американская пресса выделяла в прошлом масштабную торговлю между двумя странами, а также их тесное сотрудничество в военно-технической сфере. Еще большее значение периодическая печать США придавала политико-стратегическим расчетам сторон. Газета New York Herald Tribune (в то время выходившая в Нью-Йорке, позднее в Европе) в апреле
1939 г. следующим образом суммировала подозрения насчет Советского Союза: «Единственное, что интересует Советы в сложившейся ситуации, это не то, как остановить Гитлера, а как добиться того, чтобы державы Оси и демократические страны сошлись в смертельной схватке»{420}. Писательница и журналистка А.-Л. Стронг, неоднократно бывавшая в СССР, в номере журнала Asia за май 1939 г. опасалась того, что Советский Союз может объединиться с Германией с целью сломить капитализм и использовать итало-германский фашизм против западной демократии{421}.
Сближение с СССР, по мнению американской прессы, сулило определенные стратегические выгоды Германии и ее союзникам. Журнал Harpers (за июль 1939 г.) предполагал, что, заручившись советской помощью, Германия окажется способной разорвать кольцо окружения вокруг себя, Италия — расширить свои владения в Северной Африке, Япония — повернуть свою экспансию в сторону Голландской Вест-Индии, а Германия и СССР — вместе разделить Польшу{422}.
Конечно, далеко не все американцы верили в возможность сделки между Советским Союзом и Германией. Генеральный секретарь Коммунистической партии США Э. Браудэр, выступая в начале июля 1939 г. в одном из американских университетов, так ответил на вопрос о вероятности заключения советско-германского соглашения: «Такие слухи в основном исходят из Берлина, который надеется тем самым внести смятение в ряды демократических сил. У такого соглашения почти такие же шансы, как у Эрла Браудэра на избрание президентом Американской торговой палаты»{423}.[42]
Но означает ли все это, что США больше не пытались на официальном уровне довести до сведения советского правительства свою позицию в вопросе трехсторонних переговоров? Пытались, и неоднократно.
Неотвратимость угрозы безопасности самим США в случае масштабной войны вне Американского континента, несмотря на их отдаленное географическое положение, была и оставалась рефреном американского подхода к агрессии Германии в Европе и Японии в Азии. Это означает также, что и Ф. Рузвельт, и К. Хэлл исходили из того, что в долгосрочном плане интересы США совпадают с интересами стран, противостоящих агрессорам — с интересами как Англии с Францией, так и Советского Союза. Опросы общественного мнения показывали, что большинство американцев склонялось к выводу, что война в Европе неизбежно затронет их жизненные интересы. Поэтому от двух третей до трех четвертей американцев по опросам общественности институтом Гэллапа высказывались за поддержку Великобритании и Франции в случае их войны с Германией и Италией{424}.
Следует отметить, что в самой американской историографии постоянно дискутируется проблема ответственности Соединенных Штатов за возникновение войны в Европе в сентябре 1939 г. Обоснованной представляется точка зрения тех американских авторов, которые полагают, что США не использовали свои возможности для позитивного воздействия на ход событий в Старом Свете. Одну из таких реальных возможностей они упустили тогда, когда Конгресс отказался изменить законодательство о нейтралитете США таким образом, чтобы использовать его против агрессоров, лишив их доступа к американским ресурсам (что было сделано лишь после начала войны — в ноябре 1939 г.). К. Хэлл в мемуарах признает, что голосование в Конгрессе летом 1939 г. за сохранение в законе о нейтралитете положения об эмбарго на поставки вооружения воюющим странам без проведения различия между агрессором и его жертвой послужило «импульсом» для планов Гитлера{425}.
С марта-апреля 1939 г., когда завязались тройственные англо-франко-советские переговоры, США получали подробнейшую и, что не менее показательно, своевременную информацию из всех трех заинтересованных столиц — Лондона, Парижа, Москвы. Однако обращает на себя внимание следующее немаловажное обстоятельство: большинство помещенных в официальном многотомном издании «Внешняя политика Соединенных Штатов» американских дипломатических документов на тему московских переговоров — это депеши из Лондона и Парижа, а не из Москвы, где решалась судьба переговоров.
В первом томе этого издания документов за 1939 г. выделен раздел «Англо-франко-советские переговоры в попытке достичь соглашения против агрессии», охватывающий период с апреля по август и насчитывающий 68 документов, из которых только 15 из Москвы.
Это имеет свое объяснение. Американские послы в Лондоне и Париже Джозеф Кеннеди (отец будущего президента США Джона Кеннеди) и У Буллит получали сведения о переговорах, что называется, из первых рук: от премьер-министров Н. Чемберлена и Э. Даладье, министров иностранных дел Э. Галифакса и Ж. Бонне, иных высокопоставленных лиц из правящих кругов обоих западных государств. Разительный контраст с Москвой. Те сравнительно немногие депеши о переговорах, которые шли в Вашингтон из советской столицы, основывались на данных, полученных от английских, французских и даже немецких дипломатов в Москве. Но не от советскихдолжностныхлиц. Американский поверенный в делах США в СССР А. Керк, в мае 1939 г. сменивший Москву на Берлин, жаловался временному поверенному в делах СССР в Германии Г.А. Астахову на свою изоляцию в советской столице, где он так и не смог удовлетворить свой интерес к СССР как стране новой культуры: поговорить «было абсолютно не с кем»{426}.
