– Уходим!
Возвращаясь на аэродром, Михаил увидел несколько десятков танков, серые коробочки с белыми крестиками на башнях.
А бить их, считай, нечем…
– По двум дорогам к линии фронта идут танки и пехота, – доложил он на КП.
– Идите на аэродром. К вашему прилету группа будет готова.
Зря, ох, и зря они бомбами не увешались!
– Командир! Там пехота в балке! Много!
– Где? А, вижу… Атакуем!
Большой овраг внизу переполнен пехотой. «Илы» пронеслись на бреющем полете, поливая фашистов из пушек и пулеметов.
Оставляя сотни трупов, немцы бросились в голое поле, навстречу своим танкам. Будто «панцеры» могли их уберечь!
Штурмовики развернулись, заходя со стороны поля, и, как цыплят, загнали немцев обратно в овраг. В кровавую кашу.
Такого массового избиения Ерохин еще не помнил.
Небось гитлеровцам были памятны расстрелы с воздуха беженцев в не столь далеком июне? Вот и пусть испытают подобное на себе!
– Уходим!
…Готовясь ко второму вылету, «Дядя Миша» зашел на КП.
– Ерохин!
Комполка поманил Михаила к себе.
– Гляди! – мосластый палец прошелся вдоль красной линии на карте. – Где-то здесь орудует немецкий паровоз. Эта сволочь ломает пути! Надо его уничтожить. Приказ ясен?
– Так точно!
«Придумкуватые» немцы изобрели некое подобие сверхплуга из двух лемехов. Их цепляли к паровозу. Плуг ломал шпалы пополам, а рельсы, упираясь в покатые щеки, изгибались и лопались.
Паровоз за час уничтожал двенадцать-пятнадцать километров полотна.
Четверка «Илов» стала рыскать в поисках паровоза.
Сориентировались быстро, по «компасу Кагановича», то бишь по рельсовым путям, и вот он, след – развороченные шпалы, гнутые и ломаные рельсы.
– Ах ты сволочь…
Уже солнце садилось, добавляя багрянца, и тут-то «Дядя Миша» и углядел тень паровоза. Именно тень – большую, уродливую.
А где же сам паровоз?
– Нет, ну не сволочь ли?
Сверху на паровозе немцы смонтировали площадку, уложив на нее комья земли, кусты и снег – с высоты не увидеть!
– Атакуем!
«Дядя Миша» зашел сбоку, взял паровоз в прицел, нажал гашетки.
Промах!
Машинист, зараза, резко дал ход, и снаряды прошелестели мимо.
– Командир! Разрешите атаковать?
– Атакуй!
Лейтенант Виштальский дал очередь – и тоже мимо!
В будке паровоза сидел опытный гад. Лишь с четвертого захода снаряд угодил в котел – облако пара поднялось метров на двадцать, локомотив остановился.
Ерохин прошелся по нему из пушек и пулеметов, Виштальский угостил «эрэсами» – паровоз превратился в груду исковерканного металла.
– Припахали «пахаря»!
– Фотографируй, Аркаша, и возвращаемся.
«Дядя Миша» бросил взгляд на раскуроченный паровоз и усмехнулся: позади ломаного тендера тянулась полоса исковерканных путей, а вот впереди «пахаря» блестели целые рельсы.
Приятно посмотреть.
Глава 26
«Генерал Мороз»
Жилин прекрасно помнил зиму 1941-го, на редкость морозную и вьюжную. Бывало, от холодов деревья трещат, метель воет, а летчики улыбаются, да с ехидцей: подумаешь, лицо дубеет да пальцы не слушаются. Ноги-то в тепле!
Пилоты в унтах, пехота в валенках. А немцу каково?
Мерзнет небось высшая раса! Да пусть хоть вся вымерзнет, не жалко. Меньше народу, больше кислороду.
Шел ноябрь, однако задувало так, что и в тулупе ежишься.
Немцы, однако, угомону не знали – приспособились. Кончились перерывы, возобновились налеты. Ну так «Генерал Мороз» не сказал еще своего веского слова.
Да и Рокоссовскому, Черняховскому, Толбухину, Катукову – всей генеральской команде – тоже было, что сказать…
«В прошлой жизни» все было куда гаже – к середине октября немцы прорвали Брянский фронт, и командующий приказал своим армиям биться с «перевернутым фронтом».
А в эти самые дни, 10 ноября, Брянский фронт и вовсе расформировали бы, поскольку 3-я, 13-я и 50-я армии угодили в окружение. Но это было тогда.
Ныне же Красная Армия отступила до Мценска, потом до Тулы, не понеся больших потерь. Войска напоминали молодого боксера, сцепившегося на ринге с кандидатом в мастера – получив нокаут в первом раунде, он теперь уходил в защиту, внимательно следя за соперником. Чуть тот допустит слабину или приоткроется – сразу жесткий апперкот или прямой в голову.
Еще немного, еще чуть-чуть, и КМС «поплывет» в нокдауне.
Во второй половине ноября фронт остановился на линии Ржев – Вязьма – Калуга – Тула. И ни туда ни сюда.
Не сказать, что Жилин очень уж гордился своим участием в теперешних переменах – вся его заслуга в том была, что он поделился своим послезнанием.
Единственно – именно ему удалось привести ВВС Западного округа хоть в какую-то боеготовность. И его слабые усилия дали ход «курковой реакции»: легкое нажатие пальца, и пуля валит хоть слона, хоть эрцгерцога.
Прижали летчиков Люфтваффе хоть чуток, хоть по отдельным направлениям, а в итоге от гибели убереглись десятки дивизий, тысячи танков, самолетов, орудий.
И все эти сотни тысяч людей, что не сгинули, не попали в плен, а бились с лета до зимы, отражали атаки и сами переходили в наступление. Их отбрасывали, но они утирали кровавые сопли и снова кидались в бой.
А в итоге немцев притормозили гораздо дальше от Москвы, чем в том 1941-м, что был Жилину памятен.
Не сказать, что «Тайфун» выдохся в жалкий сквозняк – фашисты еще очень сильны. Просто красноармейцы подкопили опыта, все чаще брали в руки лучшее оружие, и командовать ими стали не «герои Гражданской войны», знавшие одну стратегию – переть буром, а настоящие боевые генералы, обученные нужнейшей профессии – Родину защищать.
Что интересно, не все командармы или члены Военного совета фронта уцелели. Кого-то снимали, заменяя более способными стратегами, а кое-кто просто исчезал.
Пропал генерал Власов. Куда-то делся Хрущев…
Но это были потери во благо. Нынче на поле боя сошлись две Силы, и ни одна не хотела уступать.
Гитлер визжал на своих фельдмаршалов, требуя взять Москву во что бы то ни стало, а Ставка Верховного Главнокомандования готовилась к переходу в контрнаступление…
…– Летный состав! На построение!
Трава на аэродроме чуть поседела от мороза, и унты впечатываются в нее с различимым хрустом. Полная тишина в небе, на земле ни малейшего дуновения. Над верхушками деревьев восходило крупное, свеже-розовое солнце.
– Первая и вторая эскадрилья – в полной готовности, третья – на прикрытие. Группа штурмовиков нанесет удар по немецким войскам южнее Тулы – там станция, а рядом аэродром. Все понятно?
– Понятно… – ответили два-три голоса, остальные пилоты просто кивнули.
– Прошу особо обратить внимание на линию фронта, – сказал командир полка. – В случае неприятностей тяните на свою территорию. В бою от группы не отрываться. Вылет через час. Разойдись!
Ровно через час эскадрильи вылетели, группируясь в четверки.
Жилин поморщился чуток – он не любил ноябрь.
Формально – тоже осень, но по факту – зима. Или предзимье.
Хорошо бывать в октябрьском лесу – солнце светит, но не греет, тихо вокруг, слышно, как листья опадают, шурша о ветви.
Очей очарованье.
Поневоле настроишься на светлую печаль, разделяя мысли и чувства Александра Сергеевича. А в ноябре слишком холодно для прогулок. Предзимье уныло и хмуро, три краски господствуют в мире – белая, серая и черная.
Небо затянуто хмарью, земля выбелена снегом, сквозь который проглядывает мерзлая чернота. Не грустно – скучно. И зябко.
Как его зять говорит: «Не комфортно-с». Да-с…
– Я – «Москаль». На два часа – «горбатые». Бауков, берешь снизу, я – сверху.
– Принял.
Дюжина «Илов» шла на полутора тысячах метров.
– Привет, «малышня»! – раздался в эфире жизнерадостный бас. – «Маленькие», следите, чтобы плохие дядьки не обижали «больших»!
– Уследим как-нибудь. Ты, «Кикимора»?
– Так точно!
Саша Митрофанов, с позывным «Кикимора», взлетал не с поля даже, а с замерзшего болота. Отсюда и позывной.
Правда, комэск сам его выбрал – с чувством юмора у Санька все было в порядке.
– Приготовиться к атаке!
Под крылом «МиГа» промелькнула линия фронта, отмеченная воронками и горевшими танками. Вскоре показалась железнодорожная станция, и самолеты тут же были встречены «праздничным салютом» – заговорили зенитки.
– Четверке Бегельдинова подавить зенитную артиллерию!
Две пары «Илов» отвернули, почти сразу же выпуская «эрэсы» – на позициях ПВО за полуразваленным депо заблистали разрывы.
Накрыли вроде.
Штурмовики выстроились в круг, завертелись, насылая на фрицев бомбы, «эрэсы», снаряды. В белом облаке пара скрылся черный паровоз. Немцы в серых шинелях бегали по путям, как мыши, то и дело пятная снег яркими красными мазками.
Лейте, лейте кровушку! За что боролись, на то и напоролись.
Но весь боеприпас «горбатые» не раздавали, берегли для «соседей».
