Самое большое, вялое, всеобъемлющее страдание доставляют нам не ясно определимые качества, а те поступки, слова, отношения к нам, которые и назвать-то однозначно трудно. Порок, имеющий имя — это ясная и отчетливая форма поведения' или души. Но мы живем отнюдь не в мире определившихся форм. Наш удел — постоянное вращение в смутных, невыразительных, удушающих касаниях бытия. Иногда кажется, будто люди вообще не поступают. Они только делают вид, что живут, на деле не придавая своей жизни никакой формы — ни порочной, ни добродетельной. Мир наполнен тихой и безымянной подлостью, укромным и заглазным злоречием, кротким отступничеством и благодушной черствостью. Все как будто нормально, все имеет неплохой вид, но каким безмолвным, стелющимся, тихо дышащим злом полны эта нормальность и этот хороший вид!
Невыносимость жизни проистекает не от злодеяний, не от ужасных проявлений порока. Между добродетелью и пороком, доблестью и низостью простирается необозримая равнина, окутанная глубоким туманом. Он недвижим, в нем не видны очертания предметов и даже звуки без следа исчезают в нем. Такова наша повседневность. Она не убивает — душит, не ранит — разлагает, не бросает вызов — отравляет. И мы — ее творцы.
Мы безмерно низки, ибо каждодневно совершаем то, что никто не назовет подлостью, но что на деле и есть самое подлое, что может быть. В наших поступках, мыслях и словах чуть-чуть лжи, немножко хитрости и лицемерия, капелька равнодушия и тупости, маленькая примесь жадности и едва ощутимая печать жестокости. Всего по чуть-чуть: в едва заметных, почти неразличимых дозах, нимало не нарушающих общей благопристойности, порядочности, ответственности. Но этими незаметными примесями испорчено все. И потому там, где как будто течет нормальная, даже хорошая жизнь, мы произносим в себе: "жизни нет". Мы не делимся этим сокровенным печальным знанием: потому что, во-первых, оно никому не нужно. И еще потому, что нечего назвать: нет имени, ясной формы и вида у той щелочи, которая разъедает нас — нет виновного, нет злодеяния, совершается только допустимое и дозволенное. И кому какое дело, что в дозволенных и допустимых вещах подчас больше бесчеловечности, чем в явных преступлениях. И, наконец, мы не делимся своим откровением, потому что всем оно известно и каждый открыл его в себе самом и вокруг себя.
Заключение
Когда я вижу, с каким самодовольством и самоуверенной небрежностью относится человек к тому, кто ему близок, сколь мало склонен он извинять другого, как жалко непрочны связи между людьми и сама человеческая жизнь, тогда хочется мне рассмеяться горько и отвернуться от мира людей, и презирать все, с людьми связанное. Словно на пустые, бездельные игрушки смотрю тогда на отношения человеческие, и кажутся они мне жалким шутовством, примитивным балаганом с бездарными актерами. Тогда, разуверившись в возможностях добродетели, видя ее бессилие, напыщенность и фальшь, я хочу попробовать хотя бы настоящего яду и устремляюсь к источникам его — порочным наклонностям человеческой натуры. Ведь если ядом сочится обычная жизнь людей, если им пропитана сама добродетель, то не лучше ли, отвергнув эти мутные смеси и суррогаты, припасть к чистому источнику дьявольского зелья? И сквозь фиглярские маски посмотреть в единственно истинное, сквозь них проступающее лицо смерти!
…Прошли, кривляясь, ухмыляясь и скорбя, перед глазами нашими десятки масок. Что расскажут они о человеке, чем помогут нашей жизни, как исказят ее? И нужна ли нам помощь, и важен ли собственный образ? Или давно и равнодушно махнули мы на свою судьбу рукой, и исчезла судьба, оставив после себя неуемную тоску или пустое безразличие. И нет нам спасения, и только бессмысленный шутовской хоровод втягивает нас в свой круг. И там, в смешении нелепых фигур и уродливых личин, пропадает наше смятение, и наши безответные вопросы, и чувства, и мысли, и желания. И нет уже скорби, и нет маяты, — веселая Смерть пляшет, улыбается, освобождает от бремени…
Я смотрю на многочисленные человеческие пороки и грусть охватывает меня, ибо в каждом ощущаешь нечто, себе родственное. Тогда я не знаю, как поступить с собой, в растерянности опускаю руки, не в силах остановить мятущиеся мысли. Может быть, какая-то новая реальность приоткрывается в этом чувстве, а может быть — моя ненужность на свете? Неспособный найти решение, я повинуюсь инстинкту спасения и…
(На этом обрывается рукопись дурака)
Алфавитный перечень пороков
А
Агрессивность
Алчность
Б
Бахвальство
Безволие
Беспринципность
Беспощадность
Бесчеловечность
Брюзгливость
В
Вероломство
Ворчливость
Вспыльчивость
Высокомерие
Г
Глупость
Гневливость
Гордыня
Грубость
Д
Двуличие
Детская порочность
Ж
Жадность
Жестокость
3
Зависть
Заискивание
Занудливость
Злоба
Злопамятство
Злоречие
И
Измена
К
Капризность
Коварство
Корыстолюбие
Косность
Л
Легкомыслие
Леность
Лживость
Лицемерие
Любопытство
Льстивость
М
Малодушие
Мелочность
Мнительность
Мстительность
Н
Наглость
Надменность
Назойливость
Нахальство
Неблагодарность
Невежество
Неведомый порок
Неверность
Нелюбознательность
Неопрятность
Непоследовательность
Непостоянство
Нерешительность
Нескромность
Несправедливость
Нетерпимость
Неучтивость
О
Опрометчивость
П
Педантизм
Пессимизм
Плутовство
Подозрительность
Подлость
Подхалимство
Пошлость
Р
Раболепие
Равнодушие
Раздражительность
Рассеянность
Ревнивость
Робость
С
Самовлюбленность
Самодовольство
Самонадеянность
Сварливость
Сентиментальность
Скабрезность
Скупость
Склочность
Сластолюбие
Слащавость
Снобизм
Спесивость
Строптивость
Суетливость
Суесловие
Сутяжничество
Т
Трусость
Тупость
Тщеславие
У
Угодливость
Угрюмость
Упрямство
Х
Хамство
Ханжество
Хвастливость
Хитрость
Ц
Цинизм
Ч
Чванство
Черствость
Честолюбие
Чопорность
Чревоугодие
Э
Эгоизм
