– Здравствуй, Сигизмунд… – раздался сзади него голос вошедшего графа Вельского.
– Здравствуй! – ничуть не смущаясь, сказал граф Стоцкий, в то время как графиня быстро вышла из гостиной. – Что ты сегодня такой сияющий?
– Еще бы… Чуть не первый раз в жизни выиграл…
– Да что ты… Днем?
– На бирже, друг, на бирже… Десять тысяч рублей… Сегодня они мне пригодятся у Инкова.
– Господи, как я рад!.. – казалось, с неподдельною искренностью воскликнул Сигизмунд Владиславович, с чувством пожимая руку графа Петра Васильевича.
– О, Сигизмунд, друг, как ты, стоит миллионы!
– Надеюсь, что ты имел случай убедиться в моей преданности. А впрочем, клевета может разъединить даже таких друзей… – меланхолически добавил он.
– Клевета. Да кто же станет клеветать мне на тебя?..
– Мало ли кто… Например, я знаю, что жена твоя ненавидит меня… Я все боюсь, что именно она внушит тебе недоверие ко мне. Женщины гораздо умнее и сильнее нас нравственно. Она и сегодня так оскорбила меня своим приемом, что я решил не бывать у тебя в доме.
– Полно, Сигизмунд, у женщин всегда есть свои неискоренямые предубеждения. Жена считает тебя моим соблазнителем… Но не лишаться же мне ради этого твоей дружбы.
– Я всегда останусь твоим другом. Но эти постоянные наущения против меня…
– Ну, этому никогда не бывать, что бы она ни выдумывала, – проговорил граф Вельский.
– Благодарю, благодарю тебя, мой друг! – с чувством пожал Сигизмунд Владиславович руку графа Петра Васильевича, – А теперь скажу, зачем я к тебе приехал… Я тоже собираюсь к князю Инкову, вчера получил приглашение и, знаешь, быть между этими людьми и…
– Не иметь денег? Тебе нужно?..
– Да, хоть несколько сотен рублей.
– И отлично, бери половину того, что у меня есть. Станем играть пополам – и выигрыш, и проигрыш общие.
– Отлично… По рукам… Славный ты товарищ.
– Пойдем в кабинет…
Оба друга вышли из гостиной.
Графиня между тем отправилась из гостиной к себе в будуар, где и сидела в немом отчаянии.
«Боже, Боже, – думала она, – чего только не насмотрелась и не наслушалась я за короткое время моего замужества! Мне никогда не думалось, что на свете может быть что-нибудь подобное!.. Но лишь бы мне удалось спасти его!»
Дверь будуара беззвучно отворилась, и горничная доложила, что приехала Ольга Ивановна Хлебникова.
Подруга графини вскоре после проведенного вечера у полковницы Усовой уехала в Отрадное к своим родителям, и несмотря на просьбы Надежды Корнильевны, не была отпущена ими на ее свадьбу.
Иван Александрович сам написал Алфимовым почтительное письмо, в котором уведомлял, что его дочь нездорова и не может пуститься в дорогу.
Будущая графиня была неутешна и каждый день писала письма своей подруге, в которых просила, как только она поправится, приехать погостить к ней, так как она положительно умирает от тоски по ней.
Хлебниковы, видя такую настойчивость, и думая, что с женитьбою молодого графа опасность для Оли миновала, и кроме того, получив сведения, что молодая графиня ведет затворницкую жизнь, решились наконец отправить дочь в Петербург.
– Оля, милая Оля! – бросилась графиня навстречу почтительно остановившейся у двери молодой девушки. – Да что с тобой, разве я все не та же, как и была в Москве и в нашем Дорогом Отрадном?
– Я глубоко тронута, графиня, что вы еще не забыли…
– Что за «вы»? Для тебя я та же Надя…
– Я думаю, что ты очень счастлива, Надя… – после некоторой паузы сказала Хлебникова, садясь по приглашению графини с ней рядом на маленький диванчик. – Я ведь знала, что раньше ты не хотела выходить за него, но теперь, когда ты его узнала ближе – ты, конечно, его любишь…
– Нет, Оля! Я многое знала и предчувствовала моим сердцем, но действительность оказалась хуже предчувствий.
– Значит, ты его не любишь?
– Тебе я могу сказать правду – нет…
– Несчастный, бедный! Да за что же?.. Он молод, хорош, богат…
– Одного нет – чистого сердца… И молод, и хорош, и знатен, и богат, но все это я бы отдала за то, чтобы сердце у него было чистое…
«Да, она говорит правду… – неслось в голове Ольги Ивановны. – Она его не любит… Мне следует его утешить, хотя дав ему ту дружбу, о которой он меня просил».
– Я просила тебя приехать так настойчиво потому, что мне страшно тяжело, – продолжала между тем Надежда Корнильевна с порывом безнадежной тоски. – Я ведь совершенно, совершенно одинока. Исполни мою просьбу, Оля, останься навсегда со мною. Ты будешь поддерживать, ободрять меня…
– Я останусь у тебя, Надя, с радостью, очень долго, сколько ты захочешь, если против этого не будут иметь ничего мои родители и, наконец, твой муж…
– О, он ни в чем мне не отказывает, а твоим родителям я напишу письмо, которое их тронет.
В это время в будуар вошел граф Петр Васильевич.
XIII
Дружба или любовь?
Ольга Ивановна Хлебникова, хотя была, как мы знаем, почтительная и любящая дочь, но в этом почтении и любви к родителям не было того рабского подчинения, которое подчас вырабатывается в детях, содержимых, выражаясь «по-московски», в ежовых рукавицах.
Единственная дочь у отца и матери, она была, конечно, кумиром своих родителей и ничего, кроме ласк и выражения самой нежной любви, от них не видала.
Добрая и честная по натуре, она не испортилась баловством отца и матери, не сделалась ни своевольной, ни капризной, но живя одна, почти без подруг, если не считать единственную Надю Алфимову, девушку без всякого характера, мягкую, как воск, «святую», как прозвали ее в институте, выработала в себе силу воли и характер, и подчинить ее чужой воле, если эта последняя не была основана на разумных и ей понятных причинах, было трудно даже для отца и матери.
Таким образом, если бы Ольга Ивановна пожелала бы присутствовать на свадьбе Нади Алфимовой и графа Петра Вельского, она была бы на ней, так как нездоровье было только предлогом вежливого письма ее отца к дочери своего хозяина, предлогом, выставленным с разрешения самой Ольги Ивановны.
Молодая девушка сама дошла до решения не быть на свадьбе и даже совсем не ездить более в Петербург. Это решение согласовалось с желанием ее родителей, которым она, однако, его не высказывала, а лишь последовала данному ими совету.
Какие же причины руководили молодой девушкой для такого разрыва с другом своего детства и с человеком, которому она дала слово быть другом – графом Вельским, ставшим мужем ее подруги?
Надо заметить, что после на первых порах так возмутившего Ольгу Ивановну почти насильственного увода ее с вечера полковницы Усовой ее дядей и перерыва разговора молодой девушки с графом Петром Васильевичем на самом интересном месте, она много передумала об этом происшествии.
Конечно, ни дядя, ни тетка не объяснили ей, чего они опасались от дальнейшего пребывания ее в доме полковницы Капитолины Андреевны и чему так обрадовались, что не опоздали увезти ее оттуда.
Она дошла до этого своим собственным умом.
Восстановив в своей памяти всю обстановку квартиры Усовой, общество, которое она там встретила, особенно дамское, вспомнив некоторые брошенные вскользь фразы и слова ее новой подруги Софьи Антоновны, она поняла, что попала, действительно, в такое место, где не следует быть порядочной, уважающей себя девушке, и внутренне была глубоко благодарна дяде за то, что он увез ее оттуда.
Вывод этот подтверждался тем, что Софья Антоновна после эпизода на вечере Усовой не появлялась более у Костиных.
Она канула, как в воду.
Образ графа Петра Васильевича Вельского восставал между тем в уме молодой девушки в таких соблазнительных красках, которые она считала не гармонирующими с ее дружбой с его будущей женой.
Вопрос, почему граф очутился в обществе лиц с сомнительной репутацией, разрешен был молодой девушкой легко и просто: «Он несчастен, не любим девушкой, которую любит, и на которой женится… Он ищет забвения… Ему это нельзя ставить в вину…»
Так всегда рассуждает женщина, когда хочет оправдать мужчину.
Что граф «несчастен» – это в глазах Ольги Ивановны Хлебниковой доказывал его разговор с ней.
Она припомнила все сказанное им, интонацию его голоса; и слова его, как тогда, так и теперь, находили отклик в ее сердце.
Она с ужасом даже додумалась, что ею руководит не одна жалость к нему как к человеку вообще, и поймала себя на ревнивом чувстве к Наде Алфимовой: ей стало казаться, что она могла бы вернее сделать графа Вельского счастливым мужем, чем эта «святая».
В первый раз она сама, даже мысленно, назвала свою подругу этим насмешливым институтским прозвищем.
Она чувствовала, повторяем, что готова полюбить жениха, а через несколько дней мужа своего единственного друга детства.
Она понимала, что о присутствии ее и графа Вельского на вечере у полковницы Усовой нельзя рассказывать Наде Алфимовой, ни теперь, когда она его невеста, ни тогда, когда она сделается женой графа.
