Некоторые из корреспондентов учат меня: «Возьми палку, надень котомку и походи пешечком, погляди…» Этого я не сделаю, у меня нет времени для прогулок. В своё время я достаточно погулял и не плохо знаю, в каких отчаянных, каторжных условиях, в какой нищете жило крестьянство. Знаю, что пятьдесят лет назад мужик ходил «с сошкой», а по пятам за ним — «семеро с ложкой», что в ту пору у него было очень много хозяев, а учителя не было; сам же он, прожив тысячелетия, ничему не выучился.
Теперь у него есть отличный учитель — рабочий-коммунист, он заменил соху трактором, серп и косу — комбайном, он освобождает крестьянство от каторжного труда, от нищеты и от вековой «власти земли», которая держала разум крестьянства в тьме всяческих суеверий, в тяжёлом, уродующем душу невежестве. Я знаю, как быстро растёт в крестьянстве грамотность, а вместе с нею сознание человеческого достоинства и сознание правды коллективизма.
Конечно, «в семье не без урода», а так как семья у нас — 162 миллиона единиц, — естественно, что и уродов в ней не мало. Уроды самолюбивы и обидчивы: урод считает себя человеком исключительным, и, разумеется, он имеет основание считать себя таким, поскольку он — урод.
Основа умственного уродства — лень разума, его нежелание изучать, знать, его самодовольство или удовлетворение ничтожностью знания. Это уродство обычно называется одним словом — глупость.
Вот, например, некий самодоволец пишет: «Если действительность против моего творчества, так я имею право отрицать её. Достоевский, что ли, сказал, что человек — существо фантастическое, и это правда. Я ставлю свою фантазию выше всех ваших достижений днепровских, магнитогорских, нижегородских». Возражать столь гениальному уроду бесполезно, ибо он, по-видимому, органически не способен понять, что в основе всех фантазий коренится действительность и что человек не может ничего выдумать, не опираясь на что-нибудь, сделанное до него, для него или против него. Можно и не отрицать, что «человек — существо фантастическое», но для этого необходимо взглянуть на него очень издали, даже «из глубин космоса», как на существо, которое зародилось и выросло на одной из незначительных по объёму точек вселенной и на этой точке в течение десятков тысячелетий путём неимоверных усилий достигло тяжким физическим трудом и напряжением творческой энергии разума невероятных успехов. Самое изумительное, чего он достиг, — это его наука, дерзновенная работа которой не знает пределов и не должна знать их. Затем — это его техника, возникшая на основе науки и всё более легко преодолевающая сопротивление инертной материи. Затем — это его искусство, позволяющее ему создавать из слова, звука, красок, камня и металла идеальные по красоте и силе образы, сочетания и формы.
Взятый так, человек действительно является фантастической величиной, а история его труда, история культурного творчества — самое фантастическое, что вообще можно вообразить. Но чтоб вообразить во всей его огромности такого человека, надобно вспомнить, что его имя — Человечество, и надобно знать историю его борьбы с природой и борьбы классов внутри его. Но «гениальности» юношей, подобных автору вышеприведенной цитаты, неизбежно сопутствует глубокое и тёмное невежество.
Юноша, уставший от идеологии, пишет: «Может быть, я отстал от жизни, оторвался от действительности, но мне очень нравятся переводы Жуковского, его сказки и легенды, опера «Руслан и Людмила» и многое такое, в чём под увеличительным стеклом не найти идеологии». Далее он спрашивает: «Не следует ли допустить к изданию литературу, не имеющую ничего общего с идеологией?» Ему нравится кинокартина «Страх», охраняющая устои буржуазной семьи, «нравятся комики Пат и Паташон, их идиотские положения всегда вызывают смех». Он хочет, «чтоб на полях росли не гвозди, а трава, и чтоб крестьянин обнимал не трактор, а крестьянку».
Общий смысл этого послания сводится к двум словам: надо развлекаться.
Я цитирую это письмо не потому, что считаю его глупее других — подобных, нет, имеются письма гораздо более глупые. Юноша, утомлённый идеологией, не так наивен, каким он хочет казаться, и протестует он не против всякой идеологии, а против некоторой, вполне определённой. Сам он глубоко идеологичен, и его лозунг «надо развлекаться» — старинный лозунг дармоедов и паразитов: пусть другие работают, а мы хотим развлекаться.
Ему, как видим, по душе поэзия «Озёрной школы» в переводах Жуковского. Байрон, лорд, но революционер, ненавидевший победоносное мещанство своей эпохи, о поэтах «Озёрной школы» говорил так:
Пускай места вам тёплые даны,И вам достались слава и богатство,В продажных мненьях всё же нет цены,Позорным я считаю ваше братство,Вам чужды убеждения и честь…
И ещё:
Вы скрыли под лавровыми венкамиИ наглость ваших лбов, и тайный стыд,Я зависти к вам не питаю: с вамиТот не пойдёт, кто честь и совесть чтит.
Роберт Соути, Вордсворт, Кольридж и другие поэты «Озёрной школы» были сторонниками министра Кестельри, а Байрон об этом Кестельри писал так:
О, Кестельри! Предатель и злодей,Ты обагрил кровавыми ручьямиИрландию и родины своейСтал палачом. Преступными деламиТы служишь тирании, и людейДержать ты хочешь скованных цепями…
У поэтов «Озёрной школы» есть одна, но не малая заслуга: они умели отлично пользоваться материалом устного «народного» творчества; этим они значительно обогатили английский язык, как говорят историки литературы, не забывая однако указать, что Соути, Вордсворт, Кольридж были поэтами средних талантов. Возможно, что колоссальнейший наш поэт Пушкин пользовался материалом народных сказок, следуя их примеру, но здесь нужно отметить весьма существенное различие «вкуса» и отношения к материалу.
Поэты «Озёрной школы» не касались таких тем, как, например, «О попе и работнике его Балде». Пушкин вообще не искажал подлинного смысла сказок, тогда как Вордсворт и его группа пользовались в народном творчестве мотивами «сверхчувственного», «чудесного», идеями и суевериями, которые в это здоровое, языческое творчество внесены были церковью, её лицемерием. Вкладывая в этот церковный материал своё толкование, они являлись именно примирителями социальных противоречий. Вордсворт отличался «враждебным и даже презрительным отношением к разуму». Кольридж — в юности либерал, а затем ученик немецкого мистика Якова Беме и реакционер. Соути тоже начал с радикализма, потом прославил себя дикой ненавистью к Байрону и Шелли и, наконец, опустился до такого мракобесия, что даже историк Маколей, консерватор, подверг его книгу «Беседы» резкой критике.
Все эти люди заражены учением Лютера о разуме как «дьявольской блуднице», учением саксонского крестьянина, предки которого на протяжении многих веков жили под невообразимым кровавым гнётом мелких князьков, церкви, рыцарства и поместного дворянства.
Этот гнёт и внушил Лютеру его изуверское учение, суть которого такова: «Христианин должен быть совершенно пассивен, должен терпеть, он должен чуждаться благ этого мира и помышлять только о сокровищах на небесах. Христианин должен терпеть, не оказывая ни малейшего сопротивления, если б даже с него стали кожу сдирать. Ко всему земному он равнодушен. Он дозволит грабить, резать, мучить себя, ибо он — мученик на земле». И, когда крестьяне под предводительством Фомы Мюнцера, Вендера Гейлера и других вождей, выдвинутых ими, восстали против угнетателей, Лютер закричал рыцарству и церковникам: «Спасайтесь! Колите, бейте, душите крестьян как можете! Их надо давить, как бешеных собак!»
Вот из какого источника почерпали основы своей идеологии поэты, которые так нравятся юноше, утомлённому идеологией рабочего класса. Остаётся сказать несколько слов о Жуковском. Так же, как Вордсворт и Роберт Соути, он был «придворным» поэтом, «лауреатом», то есть увенчанным лаврами. Он был воспитателем Александра Второго, сына царя Николая Первого, и автором статьи, в которой защищал и оправдывал применение смертной казни. Сентиментальный реакционер, он обладал талантом хорошо рассказывать в стихах чужие вещи, но сам был не очень крупным поэтом.
Итак, мы видим, что юношу утомляет не всякая идеология, а определённая и, должно быть, плохо знакомая ему. Весьма возможно, что его тяготение к балладам поэтов «Озёрной школы», к легендам и сказкам объясняется не его классовым вкусом, а его невежеством. Он, должно быть, ещё не знает, что баллады, сказки, легенды тоже скрывают за красивыми словами кое-какую, а иногда очень скверную идеологию и что даже тараканы, крысы, комары и прочие паразиты тоже, вероятно, обладают зародышами примитивной «идеологии», ибо паразитам свойственны некоторые, основанные на опыте, представления, например: земля устойчивей воды, железо несъедобно, кровь человека питательна. Идеологически, вероятно, не умеют мыслить только идиоты и кретины, но ведь здесь идёт речь не о них.
