В ее лице не было ни кровинки.
— Что «верно»? — рявкнул Кен.
Эллери поднялся.
— Кен, Рима — единственный человек в Райтсвилле или где бы то ни было, который когда-либо называл меня «шефом» или думал обо мне как о таковом.
— Но это делает Риму… — Кен не договорил.
— В Райтсвилле произошло семь смертей, — продолжал Эллери, — и все они следовали детской считалке. Сначала человек, оказавшийся богачом. Потом человек, оказавшийся бедняком. Далее человек, известный как нищий и пьяница, — вот какова цена наследственности. Затем человек, известный как вор. После этого доктор, адвокат и торговец. И наконец, покушение на меня — «шефа». Так как Рима пыталась убить шефа, значит, она также убила торговца, адвоката, доктора, вора, нищего, бедняка и богача. Вот кем это делает Риму, Кен.
— Погодите… — Кен, казалось, пытался сосредоточиться. — Прошлой ночью Рима была дома — со мной.
— Боюсь, — деликатно заговорил прокурор Шалански, — что ваше свидетельство, как ее мужа, доктор Уиншип…
— Только между нами, Кен, — сухо прервал шеф Дейкин. — Можете вы поклясться, что Рима прошлой ночью не оставила вас храпеть, не взяла вашу машину, не последовала за мистером Квином в Конхейвен, не подстерегла его по обратной дороге и не скользнула утром в постель, прежде чем вы проснулись?
Кен внезапно сел.
— Мы считаем, доктор Уиншип, что ваша жена… — Шалански кашлянул. — Я имею в виду эту историю со считалкой… По-моему, душевное заболевание — единственное объяснение, которое имеет смысл, во всяком случае, на данной стадии. Уверяю вас, что прокуратура учтет все обстоятельства, связанные с ее…
— Но вы же не можете всерьез думать… — пробормотал Кен. Внезапно он вскочил на ноги с криком: — Да вы просто спятили! Обвиняете мою жену на основании детской чепухи, выдуманной каким-то параноиком! Я привлеку вас к суду за необоснованный арест, клевету и…
Он умолк. В холле появился детектив и подал таинственный знак шефу Дейкину.
— В чем дело, Чарли?
— Вы можете выйти на минутку?
Дейкин вышел в холл. Детектив заговорил с ним вполголоса. Кен Уиншип обошел вокруг стола и встал рядом с Римой. Детектив у кухонной двери двинулся одновременно с ним. Рима, закрыв глаза, держалась за спинку стула. Губы Шалански шевелились, но он не произнес ни слова. Эллери переступил с ноги на ногу.
— Хорошо, Чарли, возьми машину на буксир, — сказал Дейкин.
При этих словах Шалански перестал кривить губы, Эллери выпрямился, а Рима открыла глаза.
Кен свирепо уставился на шефа полиции.
Дейкин вошел в столовую. Шалански поспешил к нему, а Эллери последовал за ним. Улыбнувшись, Дейкин что-то прошептал.
— Теперь все ясно, — устало произнес Эллери и вышел в холл, как будто ему было незачем оставаться в столовой.
— Ради бога, что происходит? — хрипло осведомился Кеннет.
Лицо Шалански стало суровым.
— Пожалуй, вам следует об этом знать, доктор Уиншип. Сравнение свежих следов шин, обнаруженных на месте покушения на мистера Квина, с шинами вашего «паккарда» показало их идентичность. Так как у вас только одна машина, то следовательно, ваша жена воспользовалась ею. Думаю, что несколько дней допросов в тюрьме вытянут из нее всю правду. Незачем говорить вам, доктор, что мы гарантируем ей защиту. В городе нервничают из-за этих убийств, и ходят малоприятные разговоры. Но я уверен, что мы не допустим никаких эксцессов. Так что на этот счет можете не беспокоиться. — Прокурор обернулся к шефу полиции: — Кончайте с этим.
Дейкин вынул из кармана бумагу.
— У меня имеется ордер на арест миссис Римы Уиншип, урожденной Римы Эндерсон, по обвинению… Думаю, мистер Шалански, мне лучше прочитать текст.
Шалански кивнул.
Дейкин начал читать бесстрастным голосом. Кеннет Уиншип шумно дышал. Рима снова закрыла глаза.
— Уведите ее, Крэбб, — приказал Дейкин.
Высокий детектив прыгнул, толкнув Кена плечом, так что тот чуть не упал. Прежде чем Кен обрел равновесие, послышался щелчок, и Рима уставилась на свои скованные запястья.
— Пошли. — Детектив начал подталкивать ее к выходу.
Рима вскрикнула от боли.
Кеннет Уиншип как молния бросился к двери и закрыл ее собой, раскинув руки.
— Дейкин!..
— Не ухудшайте положение, Кенни, — сказал шеф. — Позади вас вооруженный полисмен. Так что не будьте дураком и отойдите.
— Снимите с нее наручники! Она этого не делала!
— Знаю, Кенни. Прочь с дороги.
— Говорю вам, она не делала этого! Она не брала машину прошлой ночью, но догадалась, кто ее брал, и потому молчит!
— Не брала — вот как? — терпеливо осведомился Дейкин. — Тогда кто ее взял? Человек с луны?
— Я! Это я стрелял в Квина! Я убил пятерых из них — Эндерсона, Жакара, дока Додда, Холдерфилда, Уолдо! Я придумал весь этот чертов план!
* * *
— Мне пришлось так поступить, Рима, — сказал Эллери. — Не было никаких доказательств. У меня было только одно оружие — любовь Кена к вам. Поэтому мы все инсценировали — обвинение, появление Чарли Брейди с ложной информацией о сравнении следов шин, которых там не было, ваш арест… Это было жестоко, Рима, но у нас не было другого способа установить вину Кена.
В доме было тихо, словно здесь произошла очередная смерть и люди собрались на Алгонкин-авеню, ожидая, пока вынесут гроб. (Возможно, они в самом деле там собрались.) Рима неподвижно лежала на кровати.
— Кен думал, что он охотится за единственной вещью в мире, которая ему нужна, — продолжал Эллери. — Ему не удалось заполучить ее. Но он нашел вас. Это был величайший момент в его жизни, Рима, и если бы убийства можно было стереть, как следы карандаша, то, найдя вас, Кен нашел бы и себя. Но убийства стереть нельзя. Перейдя определенную грань, убийца теряет контроль над событиями, и они начинают контролировать его. Для него было слишком поздно, Рима. И для вас тоже. Рано или поздно вы бы поняли, что что-то не так, заподозрили истину и постепенно все узнали. — Эллери готовился сказать гораздо больше — как она молода, как время залечивает раны и тому подобное, но ее молчаливая отстраненность, как у умирающей птицы, заставила его умолкнуть. Он нерешительно поднялся. — Могу я что-нибудь еще для вас сделать, Рима?
Эллери понял всю двусмысленность своего вопроса, стоя над ее неподвижной маленькой фигуркой. Уходя, он со вздохом подумал, что его райтсвиллские «триумфы» никогда не оставляли ничего, кроме ощущения горькой иронии.
По крайней мере, в этом было постоянство!
Вторник, 13 июня
— Но мы не можем ничего вытянуть из Шалански и Дейкина, — сказала Мальвина Прентис. — Если им вообще известно что-нибудь важное, в чем я сомневаюсь.
— Единственный человек, кроме вас, — добавил Фрэнсис О'Бэннон со своим тщательно отрепетированным гарвардским произношением, — который может рассказать нам всю историю, это Уиншип, но он вроде бы отказывается говорить даже со своим адвокатом.
— Почему он это сделал, Эллери, и как вы это разгадали? Вот что хочет знать «Архив», прежде чем на вас накинутся Ассошиэйтед Пресс, Юнион Пресс и все остальные, так что если вы рассчитываете ускользнуть на этом поезде…
Была вторая половина дня, когда «Придорожная таверна» напоминала судно, попавшее в штиль в пустом море. Гас уныло читал бюллетень состязания в бридже, и в салоне ощущался запах мыльной пены. Увернуться было невозможно. Эллери уже изложил Шалански историю трагедии Уиншипа, с юридическими формальностями было покончено, его присутствие не требовалось до начала суда, так что, казалось, он может ехать на юг первым поездом. Однако у Эллери оставалось ощущение незавершенного дела. Его пугало положение Римы. Куда ей идти? Как жить? У нее не было ничего — ни дома, ни денег, ни друзей. Эллери долго размышлял над этой проблемой. Наконец он вспомнил о Музее естественной истории в Слоукеме и докторе Джозайе Булле. Но, вернувшись из Слоукема, Эллери даже не смог связаться с Римой. Она заперлась в доме Додда, не желая никого видеть, и отказывалась подходить к телефону. Поэтому Эллери отправил записку на Алгонкин-авеню с Хоузи Даулингом, пожилым посыльным из телеграфной конторы в «Блумфилд-блоке», и стал готовиться к отъезду. Но он медлил, так как не хотел уезжать из Райтсвилла, не повидавшись с Римой, и даже мечтал о вторичном совместном посещении Итайоа. Задержка оказалась роковой. Розалинд Расселл и ее мужчина Пятница[83] поймали его на вокзале, и теперь, чтобы вырваться из их цепких лап, ему предстояло заплатить выкуп на манер Шахерезады и вернуться на станцию к сданному в камеру хранения чемодану и следующему поезду, отправляющемуся в 18.02.
— Что меня мучило от начала до конца, — со вздохом заговорил Эллери, — это скучная проблема мотива. Чем больше я ломал голову над происходящим, тем сильнее убеждался, что эти преступления не были делом рук маньяка-убийцы. Маньяк не пытается скрыть свои злодеяния — он обычно щеголяет ими, — а тут вообще было неясно, являются ли эти смерти убийствами; каждая из них могла быть естественной или случайной. И когда стало очевидным, что смерти происходят в заранее намеченной последовательности, я пришел к выводу, что событиями управляет вполне рациональный ум. Ибо обычный маньяк не убивает по точной и неизменной схеме.
