— Позвольте, я за вами поухаживаю, — говорит мне какой-то мужчина. — Я — муж сестры Алины.
Мне сразу хочется отодвинуться от него. В самом деле, что они накинулись на меня? Я устала, только что с самолета. Я еще своего сына не видела, сюда приехала… чтобы такие нелепые предположения выслушивать?
— И вы тоже считаете, что я виновата в ее смерти?
Катя немедленно бросается на мою защиту:
— Это же надо такое придумать! Да если хотите знать, Ванессы вообще в городе не было.
— Ничего я такого не считаю, — успокаивающе машет на нее мужчина. — Я вон нарочно рядом сел, чтобы об этом сказать. Если так огульно всех обвинять… У меня в прошлом году лучший друг умер. Между прочим, главным энергетиком завода был. Решил что-то самолично проверить, полез в шахту подъемника, а кто-то возьми и включи рубильник… Вообще-то я его на эту работу устроил, а он на ней умер. Так, значит, это меня надо во всем обвинять?
Какая шахта, какой рубильник! Для чего вообще он это говорит? Я чувствую, как в голове моей будто включаются невидимые молоточки и начинают целенаправленно стучать по черепу изнутри. Точь-в-точь как в рекламе обезболивающего.
— Давайте выпьем, — вмешивается Катя, — слышите, тост за умершую предлагают.
Говорит вполголоса сама себе:
— Царствие небесное.
И залпом выпивает рюмку водки, кивая, чтобы и мы последовали ее примеру. Я как-то мельком вспоминаю, что Катя на машине и ей не надо бы…
— Пусть земля ей будет пухом, — добавляет мужчина и тоже пьет.
— Ты ведь хочешь мне что-то сказать? — не желаю я угомониться.
— Хочу, но не здесь, — говорит Катя. — Потерпи еще немного. Минут двадцать посидим, и в детсад за ребятами.
— Но ты выпила!
— Ничего, лавровым листом зажую, — хмыкает она.
— Вы что-то хотели мне сказать, — говорю я мужчине, который муж сестры, — конкретное.
— Хотел сказать, что моя Нина вовсе не скандалистка. Это ее накрутили.
— Кто? — живо интересуется Катя.
— Не знаю. — Он с сожалением поднимает голову от тарелки: домашняя лапша на первое довольно вкусна, а мужчина, видимо, как следует проголодался. — Кто-то из ваших, из спортсменов.
Неужели среди моих девчонок есть кто-то, кто так считает?
Мне становится холодно и неуютно, и аппетит исчезает вовсе. Я лениво вожу ложкой по тарелке.
— Возьми себя в руки! — шепотом требует Катя. — Тебе надо потерпеть всего несколько минут.
— Что же теперь, изображать зверский аппетит?
— Зачем, просто оставь тарелку в покое. На тебя уже обращают внимание.
— А теперь слово имеет директор фирмы, в которой работала Алина, — говорит женщина, что проводила нас к столу.
Слово имеет — как странно звучит! Я поднимаюсь из-за стола. В голове полный сумбур, и потому на речь я никак не могу настроиться.
— Алина… была хорошей девушкой. Настоящей спортсменкой. На самом деле есть люди, которые просто занимаются спортом, а есть те, которые им живут. Такой и была Алина. Я видела ее на соревнованиях — она была очень талантлива. Не представляю, кто мог поднять руку на этого светлого и порядочного человека, но думаю, жизнь отомстит этому подонку!.. Пусть земля ей будет пухом. Светлая память!..
Я еще что-то говорила, но, кажется, не очень связно.
Хорошо, что рано или поздно всему приходит конец. Вскоре подали второе, а потом я уже смогла встать из-за стола и подойти к сидящим на другом конце стола моим сотрудницам.
— Девушки, — наклонилась я к ним. — Постарайтесь прийти завтра в офис к девяти часам утра. Мне надо с вами поговорить.
— Придем. Обязательно, — нестройными голосами отзываются они.
Я прощаюсь и иду к выходу, провожаемая все тем же ненавидящим взглядом Нины.
Катя ждет меня на крыльце.
— Ты выпила три рюмки водки, — возмущаюсь я.
Подруга смотрит на меня с сожалением.
— Павловская, — говорит она строго, — если ты увлечена какими-то мыслями, ты ничего вокруг не замечаешь. А я-то, глупая, всегда считала тех, кто занимается восточными единоборствами, кем-то вроде ниндзя. Их нельзя отвлечь. Их нельзя смутить. Как бы их ни загружали, они все равно видят все, даже то, что у них за спиной!
— Издеваешься?..
— Ну понятно, чей-то там муж — голодный мужик и в самом деле ничего не замечает, но ты-то… Даже не поняла, что я пью минералку. Правда, один симпатичный мужчина напротив что-то попытался мне сказать, мол, нехорошо сачковать, то да се. Я изобразила жестами, как я кручу баранку, он все понял и отстал… Куда теперь?
— В садик, конечно же, в садик! — требую я и спохватываюсь: — А тебе что же, сегодня работать не надо?
— Я вчера брала работу на дом и сидела за машинкой до трех утра. Догадывалась, что сегодня мне будет явно не до моделей… Хорошо, слушай. Как ты уже знаешь, для меня в этом городе тайн нет.
Покосившись на мое недоверчивое лицо, Катя поправляется:
— Почти нет. По крайней мере обычно я знаю новости, касающиеся того или иного известного в городе лица.
Проехав некоторое время по центральной улице города, она сворачивает к «скверу с конем». Так называется сквер, в котором имеется скульптура известного российского полководца верхом на коне.
О том, что это именно сквер с конем, знают только аборигены. Как и название другого сквера, весьма неблагозвучное — «проститутка».
Наши парни и девушки ничуть не смущаются, когда назначают друг другу свидание на «проститутке». Говорили, что раньше, поскольку это самый первый в городе сквер, здесь и в самом деле предлагали себя проститутки. Я слышала байки, что они вроде бы чинно сидели в сквере, нога на ногу, а на подошве туфель у них мелом была написана цена. Попробуй теперь узнать, что в этих байках правда, а что ложь.
Катя приоткрывает окно, впуская в салон свежий воздух, и, кивнув самой себе, начинает рассказ:
— Ванесса, готовься к неприятностям. Боюсь, в связи с этим прискорбным событием твою фирму могут прикрыть.
— Но при чем здесь моя фирма?
В таком свете я просто не успела взглянуть на смерть Алины.
— Это смотря как повернуть. У меня такое впечатление, что кто-то упорно под тебя копает… Иными словами, у тебя есть хорошо замаскированный враг, потому что даже мои источники информации не знают, кто это. А ты-то сама кого-нибудь можешь назвать?
Я пожимаю плечами.
— Буквально сегодня я вспомнила о таком человеке — женщине, которая винит меня в своих неприятностях, но начались они тринадцать лет назад, и с той поры мы с ней никак не пересекались.
— Может, ты чего-то не знаешь? Чему-то не придала значения? Человек оскорбился, затаил на тебя злобу… Как сказал кто-то из юмористов: он был незлопамятным. Не помнил зла, которое причинял другим.
