идея, первый шаг состряпанного лихорадочного плана: несчастный случай на производстве. Но сможем ли мы это провернуть, не причинив никому вреда?
Очередной запрос привел меня к ООО «Метинор», объекты которого имели обыкновение взлетать на воздух (и поистине ужасающее их количество действует до сих пор и живет припеваючи), а следующий обнаружил ближайший от нас метиноровский объект — ретрансляционную и пробоотборную станцию под поселком Дурмсли в Кенте. Согласно гугл-картам, она находилась всего в двух часах езды, и — я даже ударил кулаком в воздух, когда прочитал…
Была. Полностью. Автоматизированной.
Я взглянул на часы в углу экрана: 22:59. Остался час. Бел беспокойно ерзала на кровати, переводя взгляд с математических гениев на мутантов, и так по кругу. Я работал низко склонив голову.
Дальнейший поиск вывел меня на «Альтеракс Протекши Солюшнс», британское охранное предприятие, указывавшее «Метинор» в качестве одного из своих клиентов. Несколько щелчков мыши спустя нашлась и презентация для маркетингового модуля, в приложении к которой содержался текст заявки, использованной «Альтераксом» для привлечения «Метинора», включая слайд о том, как предлагаемое размещение камер безопасности может сократить расходы по персоналу. Более того, в рамках сделки с австралийским правительством после предыдущей трагедии «Метинор» разместил чертежи всех своих объектов в базе данных на закрытом промышленном веб-сайте, чтобы инженеры других компаний могли указать на проблемы безопасности.
Несколько драгоценных секунд я просидел, созерцая фрагменты придуманного мной плана, с трудом веря в успех. Неужели эта потенциальная бомба может так плохо охраняться? Но потом я понял, что для сомнений нет никаких причин. Объект находился в глубинке, не имел стратегически важных связей и не хранил ничего ценного. На первый взгляд ни у кого не могло быть мотивов саботировать станцию и вследствие этого не было мотива тратить деньги на обеспечение безопасности.
Я моргнул. Внезапно я яснее, чем когда-либо, увидел паутину незначительных предположений, компромиссов и договоренностей, на которых строилось наше общество. Необходимые фикции заставляли работать все остальные элементы системы, как квадратный корень из минус единицы — так называемое мнимое число, которое математики нарекли «i», невозможное число, благодаря которому держатся мосты и с неба не падают самолеты.
Все эти мелкие компромиссы и взаимные уступки были костями, составляющими скелет, на который общество было натянуто, как кожа. Бел и я теперь оказались вне этой кожи, враждебными инородными телами прощупывали ее на предмет слабостей. Такой ход мыслей показался мне знакомым, и я понял: это было похоже на проверку доказательства, когда ты прочесываешь логические доводы в поисках единственного, фатального, безосновательного пропуска.
К тому времени, когда Бел положила руку мне на плечо и бросила: «Пора», я нашел все, что хотел.
Я встал и с удивлением обнаружил, что с трудом стою на ногах. Мои руки дрожали, а клавиатура была забрызгана по́том.
— Пищевая пленка у тебя? — спросил я.
— Да.
Тело лежало там, где мы его и оставили. Все, чем оно было прикрыто, мы сняли. Какой-то жук полз по участку обескровленной кожи на обнажившейся лодыжке. Я смахнул насекомое. Кожа под моими пальцами напоминала мясо после холодильника. Ночью звуки стихли, и мы работали быстро и молчаливо, скрипя перчатками для мытья посуды, пока обматывали рулон ковра целлофановой пленкой, после чего ковер стал похож на огромный косяк. Перед тем как запечатывать ту часть, где была его голова, я жестом попросил Бел остановиться. Я почувствовал острое желание развернуть ковер, заглянуть в лицо человека, но не стал этого делать. С одной стороны, я не хотел видеть, что с ним сотворила сестра: я воображал впалую рваную прорезь в глотке и ее отголосок — черную кровавую слюну в уголке рта. Но было и еще кое-что: если однажды ко мне придут с его фотографией, я бы не хотел узнать его. Я бы не хотел ни одним мускулом своего лица выдать нас с потрохами.
— Готова? — спросил я, когда все было сделано.
Бел кивнула. Я рискнул подсветить экраном телефона, чтобы проверить целостность пленки — разрывов не было.
— Подгони машину, — сказал я.
Мама уехала на конференцию до понедельника, и если мы все сделаем осторожно, на заднем сиденье ее «вольво» не останется ни одного подозрительного волоска или ниточки, которые могли бы указать на причастность ее детей к убийству.
Тело было надежно упаковано, да и ковер несколько облегчал переноску, но я со своей хромающей ногой все равно дважды умудрился чуть его не уронить (в моем сознании «он» уже относилось к трупу, а не к человеку. Не к человеку. Если бы речь шла о человеке, я бы никогда не смог захлопнуть багажник).
Бел села за руль. Мама считала, что вождение автомобиля — Важный Жизненный Навык и это ее работа, а не «проклятого правительства» — решать, когда ее дети готовы этот навык освоить. Она разрешала нам садиться за руль с тех пор, как нам исполнилось по пятнадцать лет.
В полной тишине мы выехали на юг. Городские огни уступили место кромешной темноте проселочных дорог. Я все думал: вот как это происходит. Вот как ты становишься лицом из выпуска новостей, жестким и угрюмым в резком свете полицейской камеры. Никогда нельзя зарекаться, что ты не станешь «таким, как они». Никто не «такой, как они». Но однажды какой-то агрессивный, перебравший незнакомец выскочит на тебя из-за угла, однажды ты перестанешь себя контролировать — и все.
Я посмотрел на осунувшееся лицо Бел в свете приближающихся фар. Я думал о своей ежедневной борьбе за контроль над собой и о том, как часто терплю поражение. Сколько времени ей понадобилось, чтобы убить его? Пять секунд? Десять? Я мысленно сосчитал их.
Раз Миссисипи, два Миссисипи, три Миссисипи, четыре Миссисипи, пять Миссисипи, шесть Миссисипи, семь Миссисипи, восемь Миссисипи, девять Миссисипи, десять Миссисипи.
Вот и все. Вот сколько времени нужно, чтобы пустить жизнь под откос.
Мы остановились неподалеку от ретрансляционной станции. Бел улизнула на разведку, прихватив с собой распечатку чертежей с нацарапанными мной предположениями о том, где могут находиться камеры. Уже тогда я был поражен тем, как бесшумно она двигалась. За ее спиной сомкнулась темнота. Я все ждал, что мрак разорвет голубая вспышка полицейских мигалок, и так перенервничал в ожидании воя сирен, что, наверное, свернул бы себе шею, если бы действительно его услышал.
Я подумал о теле в багажнике, представил, что оно двигается, вырывается из скрученного и замотанного ковра, толкаясь в него, как насекомое в огромной куколке, ловит ртом воздух, задыхается. Я тяжело сглотнул ставший поперек горла комок. А вдруг мы ошиблись?
