Кутергин встал, выпил воды из ведра и поплелся за бархан, наметенный ветром рядом с колодцем, – огромное количество выпитой воды настоятельно призывало облегчиться. Утопая штиблетами в рыхлом песке, капитан усмехнулся: наверное, со стороны он являет собой весьма занятную фигуру в грязном и рваном мундире без рукавов и погон, небритый, чумазый, в разодранных рейтузах. Ничего, только бы выбраться из этого ада!
Справив нужду, он на минутку задержался, разглядывая рисунок звезд на иссиня-черном небе, а когда опустил глаза, заметил в нескольких шагах непонятную кочку – кажется, ее раньше не было или с ним играет дурные шутки опаленная безжалостным солнцем раненая голова? Решив проверить себя, он шагнул к непонятной кочке и с удивлением увидел, что это сидевший на корточках, сжавшийся в комок человек. Он внезапно прыгнул капитану навстречу, и в лунном свете зловеще блеснуло лезвие ножа.
От смертельного удара в грудь спасли уроки мирных горцев, обучавших русского офицера борьбе. Кутергин резко бросился нападавшему в ноги. Перелетев через капитана, тот моментально извернулся, как кошка, и снова встал. Федор Андреевич перекатился и тоже вскочил. Пригнувшись, он слегка раскинул руки в стороны и приготовился отразить новую атаку. Перед глазами опять сверкнул нож. Капитан отпрыгнул, проклиная рыхлый песок: ноги вязли в нем, как в болоте.
В призрачном свете луны Кутергин разглядел, наконец, рослого жилистого азиата в короткой, туго перепоясанной куртке и длинных штанах, ниже колен обмотанных полосками материи. На ногах у него были опорки из сыромятной кожи. Тельфек он скинул и бритая голова блестела, словно смазанная маслом. Намереваясь схватить капитана, азиат далеко вперед выставил левую руку с жадно растопыренными пальцами и в правой сжимал длинный кривой кинжал. Зорко следя за каждым его движением, Федор Андреевич изо всех сил заорал:
– Кузьма!
За барханом бухнул выстрел, послышались шлепки конских копыт по песку, разноголосо взвыли азиаты, и бухнул второй выстрел. Дико и страшно заревел Епифанов, изрыгая матерные проклятия, которыми с незапамятных времен подбадривали себя в бою и драках простые русские.люди. Значит, там пошла заваруха?
Азиат по-змеиному зашипел, оскалился и в третий раз прыгнул на капитана: если не удалось взять уруса в плен, придется взять его жизнь! Федор Андреевич сделал ложный выпад и, когда азиат выбросил вперед руку с ножом, поймал его широкое запястье. В ноздри резко ударил запах пота и прогорклого бараньего сала. В противнике чувствовалась необузданная первобытная сила, как у дикого животного. И такая же ярость, еще более распаленная неудачной засадой. Поэтому Кутергин предпочел не медлить: он дернул азиата на. себя и нанес жестокий удар ребром ладони в кадык. Этому приему научил его знакомый офицер флота, повидавший немало портовых притонов разных стран и континентов. Азиат словно наткнулся на невидимую каменную стену – утробно хрюкнув, он выронил из ослабевших пальцев нож и кулем осел на песок.
Добивать его Федор Андреевич не стал: скорее к своим, узнать, что там происходит. Подхватив кинжал азиата, офицер бросился через бархан к колодцу. Едва перевалив через гребень, он увидел спешивших ему навстречу Епифанова, вооруженного обломком копья, и Бессмертного с винтовкой в руках.
– Цел, вашбродь? – не снимая палец со спускового крючка, встревоженно спросил урядник.
– Ничего. – Кутергин постарался улыбнуться, но губы предательски дрожали. – Вы как?
– Налетели, сучьи дети! – Возбужденный Аким размахивал копьем. – Да мы отбились. Хорошо, ваш крик услыхали, а оне уже тутова!
– Два патрона осталось, – мрачно сообщил Бессмертный. – У них, по-моему, тоже без крови обошлось.
«Зачем им кровь? – подумал Федор Андреевич. – Будоражить будут, покоя не давать, пока своего не добьются. А отступятся, только если почуют силу большую, чем у них».
– Пошли, поглядим, – позвал он. – Там еще один был.
Он спустился в ложбинку. К его удивлению, она оказалась пуста – сбитый им с ног и обезоруженный азиат исчез: уполз или помогли уйти.свои? Впрочем, какая разница? Под ногой что-то перекатилось. Кутергин нагнулся и увидел странный небольшой сверток. Да это же его давешняя находка, выпавшая из кармана во время схватки с басурманом. Сжав ее в кулаке, Федор Андреевич подумал: судьба! Найти, потерять и снова найти, да еще ночью, в песках, это что-то, да значит: видно, камушкам и впрямь суждено сменить хозяина, чтобы успокоиться с ним в новом месте пустыни? Но – прочь черные мысли!
– Пусто, – пошарив вокруг, разочарованно протянул Епифанов. – Иде же ен?
– Вот все, что осталось. – Капитан показал кинжал и пошел обратно.
У костра не спали. Нафтулла сидел нахохлившись, как птица, и жарко блестел раскосыми глазами, опасливо поглядывая на русских. Рогожин и Самсонов беспокойно расхаживали, ожидая возвращения отправившихся на поиски капитана. Увидев всех целыми и невредимыми, они немного успокоились.
При свете тлеющих углей Федор Андреевич разглядел кинжал – клинок грубый, почти в локоть длиной, но заточен как бритва. Рукоять сделана из рога дикого барана. Если такую штуку запустить между ребер, то сразу же со святыми упокой! Дрожь запоздалого испуга пробежала мурашками по спине, но он быстро взял себя в руки: нечего распускаться, все уже позади. Хотя, кто знает, может быть, все еще только начинается? Здесь свои законы, и хозяева пустыни не русские, а те, кто носит такие кинжалы за поясами халатов.
– Что делать будем? – задал мучивший всех вопрос Кузьма.
– Спать нада, – неожиданно подал голос Нафтулла. – До утра они не придут.
– Откуда знаешь? – вскинул голову Самсонов. – Или ты с ними заодно?
– Прекратите, – слегка повысил голос капитан. – Спать действительно нужно, чтобы набраться сил. А придут они еще или нет, никто не может знать.
– Я знаю, – упрямо повторил Нафтулла. – Им тоже нада спать! Они теперь ждать, время многа. Вам некуда уйти.
К сожалению, это была горькая правда: уйти русским действительно некуда. На многие версты вокруг безжизненные пески, а у них ни коней, ни верблюдов, ни оружия. И нет проводника, способного привести к воде, а карта, которой пользовался Федор Андреевич, осталась у разбойников. Последние слова Нафтуллы заставили всех умолкнуть. Сейчас стоило подумать, как выжить, а дальше станет видно: русский человек давно привык полагаться на Божий промысел и на везение, изобретя для характеристики этих непростых понятий емкое словечко «авось». Авось и сейчас удастся как-нибудь вывернуться и в очередной раз объегорить безносую с косой. Умирать-то ведь никому неохота, даже басурманам, волками рыскавшим по пескам.
