Родной отец и тогда блудил неустанно. Керязь Пуло в логове детей кормила, ждала, когда муженек с мясом вернется (говорил, мол, на охоту иду!), а сам у других волчиц вонючие хвосты нюхал. Без мяса какое там молоко! Поэтому и дочь такая. Сейчас вот женой стала своему отцу, бесстыдница! Да ну ее!..
Овраг сам переживал, о зверях ему некогда горевать. Раньше ведь как было: начнутся поземки, а он, этот овраг, спасал их. Словно говорил ветками кустарников: «Заходите, волки, заходите, лисицы!» Для каждого теплые норы имел. У Керязь Пуло логово там находилось, куда люди не спускались. Хорошее место, от всех ветров защищало. А сейчас вот двуногие к самому оврагу подступили, роют и роют его…
Керязь Пуло повела длинным носом, стала обнюхивать воздух, будто тот покажет дорогу к логову дочери. Воздух пах цветами и только что вспаханной землей. Весной пенился Бычий овраг, чем же еще?. Иногда в этот запах вторгался другой, неприятный — от тракторов.
Тырцк-тырцк, тырцк-тырцк! — скрипело под ногами волчицы от высохшего клевера. Керязь Пуло направилась искать своих сородичей…
* * *
Даже не верится, что из-за Бычьего оврага пригнали столько техники: три бульдозера, четыре самосвала и экскаватор. Все они прибыли из Кочелая. На один бульдозер и машину некого было сажать, их отдали Олегу Вармаськину и Бодонь Илько.
Вдоль оврага росли одна бодяга и мать-и-мачеха. Овечье стадо, переходя с бугра на бугор, еще находило, что пощипать, коров здесь уморишь с голода. В полдень, когда жара еще больше накалилась, в овраге запахло головокружащей медуницей и полынью. Дующие ветры сжигали и так засохшие всходы. Только одуванчики не боялись жары — висели и висели на тонких, с дождевых червей, стебельках, будто желтый ковер расстелили.
Сухое, непригодное место… Непригодное, но вместе с тем бесконечно любимое. Над ним неустанно летали сороки и галки, на небе, похожим на раскаленный кузнечный кожух, будто на кончике провода, завис чибис, неустанно крича: фити-тири, фити-тири… Ворковали дикие голуби, шипели ящерицы и ужи.
У глубоких истоков Суры, под ивовыми ветками, попрятались жирные налимы и с серыми пятнами щуки. Колющее лицо солнце, пронзительный ветер, который сжигал откуда-то принесенной пылью рот — как расстаться с вами, не вспоминать о вас?!.
Вечканов остановил свой «УАЗ-ик» около будущего пруда, вышел из кабины. На дне дамбы бульдозер Вармаськина разравнивал щебень. Однажды Олег ошибся, подъехал совсем под берег, и его чуть не завалило тем грузом, который сваливали.
«Почему машину не жалеет, сует куда не надо?» — недоумевал председатель. Ему захотелось спуститься вниз, остановить его. Бульдозер попятился и вновь рванулся. Он хотел продвинуть кучу, но ничего не получилось.
Трактор до радиатора завяз в грязи. Он накренился влево, и гусеницы заскребли по огромному камню, который рабочие оставили для укрепления бетона. Мотор заглох.
Вечканов скатился в овраг. Изо рта Вармаськина несло водкой и луком. В первый момент он хотел вырвать у тракториста гаечный ключ, с которым тот спрыгнул из кабины, и даже думал ударить. Но все же удержался. Попробуй защити себя потом. Схватил парня за небритый подбородок и злобно крикнул:
— Ты что делаешь, анамаз?19
Вармаськин смерил председателя мутными глазами, тяжело заматюкал и бросил сквозь зубы:
— Не твое дело! Как-нибудь сам, без тебя, без поучений… Здесь не Эльбрус — овраг вармазейский! — И стал возиться в моторе. Тот не заводился.
— Вот чего, альпинист хренов, — с раздражением сказал Вечканов, — иди домой, проспись. И передай инженеру Кизаеву, чтоб таких хмырей не присылал. В слесарке всем надоел и сейчас травишь душу.
— Наплевал я на ваш пруд! — доставая из кабины пиджак, разозлился Олег.
К оврагу пригнали два других бульдозера. Подцепили почти затонувший трактор. Вечканов сам сел в кабину и запустил мотор. Еле вытащили. Иван Дмитриевич спустился из кабины и крикнул Вармаськину, который с берега следил на работой.
— Сказал тебе, иди домой, чтоб мои глаза тебя не видели, понял?
Сел в машину и поехал в правление.
* * *
Там Ивана Дмитриевича ждал Нарваткин. Сам его пригласил. Подумать с парнем, что нужно бригаде, которая строила конюшню. В бригаде Миколя шесть человек. Четверо из Саранска, двое — свои. Трофим Рузавин с Захаром Митряшкиным. От последних толку мало — лодыри. Конечно, это с какой стороны посмотреть.
Их зять за деньги камни будет рубить. Хуже всего, что кирпич кончился. Обещали дать с Урклея, но обманули. Надо ехать в Ковылкино. Иван Дмитриевич хотел послать Миколя, да тот сказал ему, что кирпич возьмут из больницы. У главного врача Сараскина попросит. Закончится кладка стены, сам поедет в Ковылкино: долг платежом красен.
Эта мысль Вечканову понравилась. Все равно сейчас больницу не будешь строить: два щитовых дома еще не привезли. В середине следующего месяца дать обещали.
Из правления вышли затемно. Неожиданно Миколь сказал:
— Чего не хватает в вашем селе — люди живут грустно, как будто настроение у них навсегда испорчено. Будто они не хозяева здесь, силой жить заставляют.
— Это как твои слова понять, Миколь Никитич? — председатель даже обиделся на собеседника.
Оба стояли около бывшей церкви, где зеленела высокая крапива.
— Зачерствели совсем. Кирпичную конюшню строим, а церкви нету… Соседи беднее вас и все же храм возвели…
Ивана Дмитриевича будто по лбу стукнули! Действительно, об этом почему-то он не думал. У него в голове только заботы о полях и фермах, а что творится в человеческой душе, не ведает. На самом деле, богатство не в изобилии хлеба, мяса и денег, а в душевном тепле. За последние годы новый клуб поставили, школу, сейчас вот и больницу думают строить. А вот молодежь все равно уходит. Может, и в самом деле очерствели души? Смотришь, парни закончат десять классов — здоровые, умные и на деле прыткие — улетают из родимых гнезд. Немногие лишь остаются.
Думая об этом, председатель не заметил, как дошли до Нижнего порядка. Здесь им с Миколем придется расстаться. Тот пойдет в лесничество, а он, Вечканов, — к своему дому.
Прощаясь, Иван Дмитриевич протянул руку бригадиру строителей и сказал:
— Сегодня ты, Миколь Никитич, Америку мне открыл. Ну, до новой встречи, об этом мы еще поговорим…
Нарваткин удивленно посмотрел на председателя и потом провожал его взглядом до тех пор, пока тот не скрылся за поворотом. Вскоре и сам ускорил шаги.
Вокруг было темно и тихо. Только иногда слышался лай собак. Не мигали бы редкие огни домов — сказал, что село без людей. Пожилые, видимо, уже легли спать, а молодежь в клубе. Вот закончится фильм — улицы наполнятся песнями.
Проходя по Нижней улице, Нарваткин услышал звон пустого ведра. Завернул к колодцу и опешил — перед ним стояла Роза Рузавина.
Миколь молча взял из ее руки ведро, привязал к концу веревки, опустил в колодец. Покачал ведро туда-сюда — оно утонуло. Стал поднимать вверх.
— Как у тебя дела? — спросил Нарваткин, не зная, с чего начать разговор. Поставил воду, наклонился пить.
— Хорошо идут. С утра до вечера лук сажаем, — засмеялась Роза. — Меня вот бригадиром выбрали.
— С Трофимом кудахтаете?
— Кудахтанье наше поклевали куры.
— Я бы на твоем месте не выдержал. Не живешь — ржавую воду черпаешь.
— Тогда скажи мне, как расстаться с этой ржавчиной? — женщина положила руки на грудь, будто этим старалась защититься.
— Возьми и убеги хоть на один вечер. Такие вечера иногда всю жизнь меняют.
— Ой, Миколь, не вводи меня в грех! — улыбнулась женщина. — И так сна нет. Может, и убежала бы, да с кем?
— Да хоть со мной! — на губах Миколя заиграла хитрая улыбка.
— С тобой… — покачала головой Роза.
— Ты свободный человек, Миколь Никитич. А я… замужняя. Какой-никакой муж все-таки есть. Но все равно приятно слышать твои слова. Очень приятно. Э-э, что говорю, — загрустила Роза. — Пойду, пожалуй…
Миколь помог ей приподнять на плечи коромысло, сам схватил за локоть и не выпускал.
— Постой, Роза! Не торопись. Было бы у тебя свободное время, встретилась бы со мной?
Женщина опустила голову. Потом будто из сердца вырвалось что-то легкое, и она, не стесняясь, призналась:
— Встретилась бы. Не буду скрывать, нравишься ты мне, Миколь Никитич. — Роза посмотрела ему прямо в глаза.
— Тогда через полчаса жду тебя около того навеса, — Нарваткин махнул рукой в сторону Суры.
— Завтра, Миколь, не сегодня. Завтра в это же время, — зашептала Роза.
— Не обманешь?
Женщина ушла молча, будто в рот воды набрала.
* * *
Сарай стоял около реки. Когда-то там держали овец. Теперь зимой Варакин Федор укладывает сено. В сарае и сейчас клевер. Полностью не скормили скотине, и Федор оставил его на следующий год. У сарая рос вяз. Хмелем завитые кривые ветви так загородили дверь, что еле зайдешь. Да и кому придет желание лезть туда? Только влюбленным…
