комиссару. Этот последний тоже оказался приличным человеком и через несколько дней отпустил нас на свободу. С разрешения старшего врача госпиталя, где лежали наши раненые, и мы расположились в пустой палате этого госпиталя.
В Умани в это время царило очень тревожное, напряженное настроение, и среди тамошней интеллигенции и «буржуев» ходили зловещие слухи о якобы ожидавшейся «Варфоломеевской ночи» для всех «врагов народа». Наше положение осложнялось тем, что мы были связаны своими ранеными, которые еще не были в состоянии двигаться и которых мы, конечно, не могли оставить одних.
И вот когда, как казалось, «тучи над нашими головами особенно сгустились», вдруг, проснувшись в одно прекрасное утро, мы узнали, что к Умани подходят немцы и все комиссары и чекисты бежали из города. Слух этот подтвердился, и в город действительно вошла какая-то германская часть и была открыта немецкая комендатура.
Использовав свое знание немецкого языка, я явился в комендатуру и заявил о бывшем на нас зверском нападении банды крестьян и дезертиров и о нашем ограблении, предупредив также немцев, что в деревне много оружия, вплоть до пулеметов.
В комендатуре мне было предложено подать письменное заявление, составив список ограбленного у нас имущества, обещав, что мое заявление будет направлено в штаб германского оккупационного корпуса, находящийся в Киеве.
Прошла неделя или две, и я был вызван в комендатуру, где мне было сообщено, что в связи с моим заявлением по распоряжению германских военных властей в деревню Роги будет направлена карательная экспедиция. При этом любезный комендант дал мне разрешение сопровождать экспедицию для опознания ограбленного у нас имущества.
На следующий день рота германцев с пулеметами подошла к деревне Роги и, заняв входы и выходы из нее, начала сгонять все мужское население на площадь посередине деревни. Начальник отряда в ультимативной форме приказал снести на площадь все имевшееся в деревне оружие и ограбленное у нас имущество.
Узнав с моих слов, что среди оружия должно быть и мое Георгиевское оружие, которое является у нас высоким знаком отличия, начальник отряда приказал найти его и вручил мне.
Еще находясь в «плену», я узнал имя возглавителя банды – матроса Анания Бондаря и других подстрекателей нападения. Понятно то чувство, которое я испытал, когда увидел между двумя дюжими германскими солдатами приведенного однорукого матроса! Тут же на месте состоялось заседание полевого суда, и матрос Ананий Бондарь и физический убийца корнета Науменко (кажется, по фамилии Белоусов) были приговорены к расстрелу. Приговор тут же был приведен в исполнение.
Прожив в Умани, кажется, два или три месяца и выждав, когда наши раненые настолько поправятся, чтобы быть в состоянии перенести путешествие по железной дороге, мы распрощались с Уманью, где успели приобрести много друзей, и отбыли в город Чугуев (стоянка полка в мирное время), куда начали съезжаться многие офицеры Ингерманландского гусарского полка.
Чугуев, как и вся Украина, был под германской оккупацией. В созданной ими «Гетманской Украине» под их опекой шло формирование «украинской» армии, в том числе и нескольких кавалерийских полков, для чего привлекались русские офицеры.
В Чугуеве должен был формироваться «Штаб 3-й кинной дивизии» и один из ее полков: «12-й кинный Пилтавский», куда привлекались бывшие чины Ингерманландского гусарского полка. Но ингерманландские офицеры всячески уклонялись от поступления в «украинскую» армию, имея намерение пробираться на Дон в Добровольческую антикоммунистическую армию.
Летом 1918 года, когда о Добровольческой армии получены были более конкретные данные, наше решение окончательно созрело и была намечена отправка офицеров на Дон небольшими группами, чтобы не привлекать внимания немцев, чинивших препятствия Добровольческой армии, как придерживавшейся «союзнической» ориентации.
В начале августа 1918 года тронулась из Чугуева первая группа офицеров полка (в числе пяти человек), среди которых был и я.
Таким образом, лишь в августе я смог продолжить свое следование в Добровольческую армию, прерванное в феврале бандитским на нас нападением.
Но об этом в следующей главе.
Отъезд на Дон в Добровольческую армию
К началу 1918 года города Харьков и Чугуев (равно как и вся Украина) были оккупированы Германией и Австро-Венгрией, и под их эгидой было создано марионеточное государство «Независна Украйна» под управлением ставленника Германии – гетмана Павла Скоропадского[307] (потомка гетмана Петровской эпохи).
Под охраной немецких штыков на Украине существовал относительный порядок и безопасность от произвола разложившихся революционных элементов страны. С одобрения немцев на Украине формировалась Гетманская украинская армия, конечно «прогерманской» ориентации. К формированию же Добровольческой армии, упорно державшейся «союзнической» ориентации, немцы, естественно, относились отрицательно и чинили ей всяческие препятствия. Исключение делалось для так называемой Астраханской армии[308], которая была скорее германской ориентации.
Таким образом, отправка офицеров и добровольцев на Дон и Кубань (где была база Добрармии) встречала затруднения, и если и происходила, то нелегально. Но тем не менее в Харькове существовало секретное бюро Добровольческой армии, которое вербовало добровольцев и, теми или другими способами, направляло их по назначению.
Заведовал этим бюро Генерального штаба полковник Борис Александрович Штейфон (впоследствии генерал, командир Русского Корпуса во время Второй мировой войны).
Как я уже упоминал, офицеры Ингерманландского гусарского полка всячески уклонялись от вступления в «украинскую» армию, намереваясь пробраться в Добровольческую армию, чтобы бороться против большевиков. Глубоко почитая своего бывшего начальника дивизии – генерала графа Келлера, проживавшего после революции в Харькове, группа офицеров-ингерманландцев посетила его, чтобы узнать его мнение о Добровольческой армии.
Весной 1918 года граф Келлер в сопровождении ротмистра Тихонравова побывал на Дону, чтобы на месте ориентироваться в идеологии Добрармии, но, будучи бескомпромиссным монархистом, верным памяти своего Государя, он нашел для себя неприемлемым вступать в Добрармию, так как последняя не вынесла на своих «знаменах» открыто монархических лозунгов, а потому предполагал в дальнейшем формировать чисто монархическую (Южную) армию. Но, отказавшись вступить в Добровольческую армию, он нас, офицеров своей дивизии, благословил идти в Добрармию с тем, чтобы, когда он нам кликнет «клич», мы бы незамедлительно собрались к нему. (Увы, этого «клича» мы так и не дождались, ибо в декабре 1918 года этот благороднейший человек был подло убит бандой петлюровцев у памятника Богдана Хмельницкого в Киеве.)
В начале августа 1913 года первая группа офицеров Ингерманландского гусарского полка в составе ротмистров М.И. Тихонравова, П.П. Васецкого, Ю.А. Слезкина (то есть меня), штабс-ротмистра Ю.В. Яновского и корнета П.П. Лопырева, получив в секретном бюро полковника Штейфона проездные документы и прогонные деньги, нелегально села в поезд, идущий в направлении границы Донской области. Предварительно было решено выкрасть из бывшей полковой церкви в Чугуеве находящийся там наш старый Петровский штандарт, чтобы увезти его с
