Людское горе стало комом в горле, потому и не смогли присесть за стол.
Между тем на правом фланге усилилась артиллерийская перестрелка. Стало громыхать все ближе к нам. Связист позвал комбата к телефонному аппарату. Мы выбежали из сарайчика.
Степан, прислушиваясь к голосу в трубке, коротко взглядывал на меня. Я догадался: кто-то старший по службе говорит обо мне, и Степан сейчас пошлет меня в самое пекло, где все яростнее стали грохотать пушки.
— Идти? — спросил я, как только комбат вернул телефонисту трубку.
— Да… Но…
Он на что-то не мог решиться.
— Я готов! — твердо сказал я. — Не будем тянуть, товарищ комбат.
— Ладно. — Как бы глотая ком, все еще застревавший в горле, задвигал он кадыком. — Разговаривал со Сто первым…
Сто первый — это код командира полка, подполковника Чаевского, разговор с которым так обеспокоил Степана. Мне же не привыкать к выполнению самых нелегких заданий.
— Обстановка осложнилась, — продолжал Степан. — Крупные силы немцев перешли в наступление на правом фланге. Приказано тебе с разведчиком Клубничным и радистом Перепадей немедленно отправиться туда. Установишь связь с пехотой. При необходимости будешь управлять огнем батареи, а потребуется — и дивизиона. Чаевский разрешил. Я пока остаюсь здесь.
Я повторил приказание.
— Выполняй! — обнял меня Степан. — Ни пуха ни пера!
— К черту!
У меня настолько поднялось настроение, что я мог послать к черту кого угодно: стрельба дивизионом — мне крупно повезло! Не каждому командиру батареи, не говоря уже о командире взвода, кем я был тогда, может выпасть такая завидная удача. Я же получил возможность ответить на удар гитлеровцев огнем сразу двенадцати пушек-гаубиц дивизиона нашего полка. Каждый залп — более тонны металла обрушивается на врага, десятки тысяч смертоносных осколков.
— Перепадя, Клубничный, за мной! — крикнул я.
Вася Клубничный и Ося Перепадя молча шли следом, сгибаясь так, насколько это возможно при быстрой ходьбе. Изредка через плечо поглядывая на них, я видел: зловеще сверкало солнце на вороненых стволах автоматов. На сердце стало тревожно.
— А вам не холодно, хлопцы? — больше лишь для того, чтобы разрядить молчание, спросил я.
Согнувшись под тяжестью рации, Ося чуть замедлил шаг, будто хотел передохнуть, и коротко бросил свое «Пустяки». Вася Клубничный набрал полную грудь воздуха, тряхнул головой:
— Не впервой!
Вдали прокуковала кукушка — всего один раз.
— Врешь, бесстыжая! — проворчал Клубничный.
Вася будто накликал беду. Позади нас страшно загремело. Я оглянулся: могучие взрывы подняли огромные султаны земли и дыма. В них скрылся сарайчик на высоте, где мы с Перепадей и Клубничным были всего две-три минуты назад.
Высота являла собой зловещий огненный вихрь.
— Назад, к комбату! — прохрипел я.
Осколки снарядов и мин неслись навстречу нам.
— Скорее, Колька, рацию! — закричал Степан, увидев меня.
— Ося! — крикнул я Перепаде.
— Цель номер семь! — подал команду Степан.
Положение на НП осложнилось до крайности. Линейная связь с командирами дивизиона и полка была прервана. Связисты, посланные на восстановление кабеля, гибли под шквальным огнем вражеской артиллерии, даже не подключившись к линии. И теперь Степан лишь по рации направлял огонь своих орудий. А по НП продолжали бить гитлеровские пушки и минометы. Трудно сказать, как долго длилась эта яростная дуэль и когда, в какое время дня вдруг наступила тишина.
— Кажись, они выдохлись, — тронул меня Степан за руку. — Теперь пойдут в атаку. Ну-ка, друже, мотнись в пехоту. Выясни обстановку. Предупреди, что мы живы-здоровы, огоньком поддержим.
Над нами сквозь еще не осевший дым чернело солнце…
— Ну-ка, бегом! — подстегнул меня крик Степана.
И мой комбат был весь черный, сверкали только зубы.
Я успел пробежать, то и дело бросаясь с маху на землю, всего метров тридцать, как на НП налетела стая пикирующих бомбардировщиков. Включив сирены, «юнкерсы» сбрасывали бомбы, поливали высоту из пушек и пулеметов. Сердце кольнула догадка: именно здесь противник выбрал направление своего основного удара…
Самолеты унеслись так же внезапно, как и появились. С трудом я поднялся на ноги, чтобы отряхнуться, и заметил идущие прямо на меня цепи вражеских солдат. При каких обстоятельствах наш НП оказался не прикрытым своей пехотой, я не мог понять. Может, отступили братья славяне, не выдержав огня, может, все погибли в нем? Мне ничего не оставалось делать, как вернуться к ячейке наблюдательного пункта, где оставил Степана. И я пополз к нему.
Весь израненный, Степан истекал кровью, прислонясь к стене окопчика. В его глазах металась отчаянная обреченность.
— Степа! — закричал я, стараясь криком вывести его-из оцепенения.
Тогда осознанная ярость сверкнула в его глазах.
«К рации! — беззвучно шевелились его губы. — Бери огонь на себя…»
Я все понял и бросился к окопу, где был Перепадя с рацией. Там теперь зияла глубокая воронка от бомбы. На вывороченных глыбах полыхало сплошь, точно жарки Саян, множество пятнышек. И вся высота была разворочена, земля дымилась вокруг. Так, лишенные всякой связи с огневыми позициями и командованием полка, мы остались вдвоем со Степаном. Я метнулся к нему.
«Будем стоять… тут», — процедил сквозь зубы Степан.
— Я вынесу тебя, Степа!
«Только мертвым! — Он заметил присыпанный землей автомат. — Подай!»
Немцы приближались к нам.
«Помоги подняться!» — сказал беззвучно Степан.
Он теперь разговаривал со мной не голосом, а лишь жестами, точно глухонемой.
«Бей по гадам… справа, — угадал я по движению его яростно сверкнувших глаз. — Я — лево…»
Гитлеровцы надвигались плотной цепью.
«Бей, Колька!»
Степан упал на дно полуобрушенного окопа еще до того, как в его автомате кончились патроны. И в этот момент рядом рванул фугасный снаряд… Не знаю, как долго я был в беспамятстве. Пришел в себя — первая мысль: где Степан?! Притихла перепаханная, изрытая снарядами и бомбами высота. На земле, где недавно
