— Все ж кто-то вспомнил. Кому-то понадобилась.
— Юлька, внученька моя! Когда ж навестишь? Ведь бывает у тебя отпуск! Ну, покажись хоть на выходной. Как я соскучилась по тебе и Бореньке. Страсть, как увидеть охота! Я и денег подсобрала. Все ж лишними не будут. Тут и Никита заходил. Письма Прошкины приносил, читал их. Там много про тебя. Не забыл. Крепко засела ты в его сердце. Слышишь? Любит он тебя, наше солнышко! Приезжай, мой лягушонок! Воробышек обмороженный, не забывай про меня старую, пока жива…
— Хорошо, бабульчик! Отпрошусь к тебе дня на три и обязательно приеду! — пообещала Анне.
Она и впрямь вскоре приехала в Сосновку. Бабка долго расспрашивала внучку о городской жизни, о работе и людях, с какими Юлька постоянно общалась.
— Что ж ты так скучно бедуешь? Средь народа живешь, а друзей не завела? Нешто все плохие вокруг? Этого никогда не было. К себе присмотрись, милая. В самой что-то не так, — говорила женщина.
— Баб, ну все мы разные. Не могу я дружить на одну ночь с мужиками, чтоб потом меня обсуждали как других.
— Ох, Юлька, смотри, останешься в старых девах, одинокая жизнь не мед. Ни помощи, ни поддержки ниоткуда не увидишь. Ведь и я, и Боря не вечные! С кем в свете останешься, девка ты моя! Хочь бы дитенка себе родила, чтоб в старости поддержкой был.
— Бабуль! Сама, считай, всю жизнь одна прожила. Чего ж человека не нашла?
— У меня Боренька имелся. Как бы я его родимого отчимом забидела? Для сына жила!
— И много он тебя поддерживал? Всю жизнь ему помогала, тянулась из последних сил, — напомнила бабке.
— Я от него ничего не ждала. Под сердцем растила. Помогают кони, их удел такой. А детей для сердца, в радость рожаем.
— Много он тебя радовал? Сколько слез из-за него пролила? Я все помню…
— Юлька, глупышка моя! Ревем из страха за детей. Потому что любим. А коль любим — радуемся! А этого тож хватало. Отец хорошо учился, уважительным, ласковым рос, не хулиганил, никому не досаждал.
— Баб, хоть мне не говори, каким послушным рос отец! Сосновцы до сих пор вздрагивают, вспоминая его розовое детство. Всякое было. Но для тебя он сын, потому, самый хороший.
— Да! И вырос человеком. Работает, не пьянствует, не ворует, семью содержит. Никто про него плохого слова не скажет.
— Баб! Обо мне тоже не базарят в городе. И только ты всегда ругаешься. И зачем звала?
— А я и не говорю, что ты плохая. Но так хочется, чтоб ты еще и счастливой была.
— Бабуль! Отец уже давно самостоятельным стал. Почему же ты и теперь одна? Или тоже принца ждешь, заковырялась в мужиках? Я никогда не поверю, что тебе никто не предлагался. Но чего ты отказываешь? Иль не надоело одиночество? Завела б деда! Все веселей жила бы!
— Чур меня! Чур! — замахала руками бабка, словно отгоняя чертей. Юлька звонко хохотала:
— Чего так испугалась?
— На что морока в мои годы? Иль стану голову глумить каким-то придурком? Да разве средь нынешних одиноких стариков есть путевые? Своих старух сжили со свету, а теперь пьянствуют вольготно. Вон, ко мне не так давно Корней наведался. Я ж думала, что захворал. Он же мне совместное житье предложил. Свое все пропил опосля смерти бабки, решил к моему хозяйству подобраться.
— А может хорошим хозяином стал, образумился б! Ведь от пьянки сама лечишь!
— В семьдесят три только могила лечит. Мне там делать нечего. Он без самогону не ложится и не просыпается. Не хватало мне в избе алкаша пропойного. Вот и выперла ухватом, чтоб больше пороги не марал. Иль тот Ефим! Едва жену его закопали на погосте, он прямо с кладбища ко мне свернул. И тож руки тянет, возьми его с потрохами, покуда на своих ногах стоит. Этого за шкирку за ворота вытолкала. А тоже на всю деревню блажил, что лучше его в свете нету. Но то старые, с них и спрос такой. Мозги кто посеял, кто пропил. А вот твои ровесники? Неужель ни одного путевого нет серед них?
— Пока не встретила…
— Ко мне на днях Никита заходил. Дочка у него приболела. Поначалу он с женой сами пытались выходить. Думали, простыла девчонка, прохватило на сквозняке, а там серьезнее. Боль на спину перешла, потом и сердце прихватило. Врачи велели ее в больницу положить. Наговорили такое, что человек с воем ко мне прибежал. Ну да, неделю с их девчушкой мучилась. И теперь она ко мне наведывается. Слежу, помогаю ей. Теперь много лучше. Ночами спит, боли не припекают. Вот только сердце следить нужно. Пчелиную пыльцу с молоком и медом даю ей. Девка послушная, от того лечению поддается легко. Ну, а сам Никитка письма Прошкины приносил. Тот ему посылку прислал. Так Никита всю ее сюда приволок. Икру красную и копченую рыбу. Я малость взяла на пробу, остальное забрать велела. К чему столько? А и детей побаловать надо. А он лопотал, что Прошка так повелел. Глумней себя искал. Выругала мужика, пригрозила, что Прошке отпишу. Только тогда угомонился.
— А что Прошка пишет? — кольнуло самолюбие, что на ее письмо он так и не ответил.
— Ты сама услышишь. Никита нынче вечером придет к нам. Обещал дров для баньки привезти в запас.
Никита и впрямь приехал под вечер. Управившись с дровами, вошел в дом, и, увидев Юльку, обрадовался:
— Приехала! Ну, здравствуй! Сколько ждали тебя! Я уже от Прошки три письма и посылку получил! — похвалился человек:
— Все о тебе справляется! Приезжаешь ли в деревню, если и навещаешь, то одна иль с мужем, что нового слышно о тебе. О себе мало пишет. Говорит, мол, все время в море рыбачит. Не вылезает оттуда по восемь месяцев. От того долго писем не получает. Они его на берегу ждут. А и свои отправить не может с моря. Там ответ написать негде и некогда. Зачем так мучиться? Сколько той жизни, чтоб себя вот эдак гробить? Написал ему ответ. Но когда он теперь его получит? — досадовал Никита.
— Приехать не обещал? — перебила Юлька
— Ничего не говорит. Он, как и все, по контракту работает. Там отпуск не предусмотрен. Как на войне, до полной победы иль до погибели. Кому как повезет. На берег выходят редко.
— А контракт у него надолго?
— Писал, что на три года согласился. А там уж по ситуации. Говорил, будто после контракта в отпуск приедет. Сам себе его устроит. Может, вовсе с судна спишется. Хотя не отвергает, что и дальше может контракт продлить и опять остаться в рыбаках. Говорил, что заработки у него хорошие, на материке, а значит, у нас, такие деньги никому и не снились. Может, оно так и есть. Но для кого человек чертоломит, для кого старается? Одному много ли надо? Нет, я таких не понимаю! Хотя жадным Прохора не назовешь, глупцом и тем более. Выходит, что-то свое на уме держит, о том молчит до времени. И все ж зачем над собой издеваться, ведь ни пацан. Видно все от того, что никто не ждет его на берегу, не любит, и не зовет! — с укором глянул на Юльку.
— Ты хоть письма его дай почитать, — попросила несмело.
— Завтра утром занесу. Только оставь их, не забирай в город с собою, там его адрес, он нужен мне.
— Не бойся, не возьму, — пообещала коротко.
Письма Юлька прочла залпом. Они были скупые и короткие. В них ничего нового не узнала. Прошка просил Никиту присматривать за домом. И напомнил тому убрать со стены портрет Лидии, спрятать его подальше с глаз и никогда не зажигать перед ним свечи. Причину не стал объяснять. Сказал лишь коротко, что она не стоит памяти.
В третьем письме, вложенном в посылку, спросил, сможет ли поделиться с Анной, просил не забывать и помогать ей всегда.
— Если увидишь Юлю, передай, что всегда помню. Светлый человек, жаль, что все вы далеко от меня. Мне вас очень не хватает, каждого по-своему. Но, если повезет и море не разлучит, мы снова будем вместе и не расстанемся.
— Юлька! Ну, позови ты его! Он послушается тебя и вернется на берег. Я боюсь за него! — признался Никита тихо.
— Прохор не тот человек! Он не поспешит ни на чей зов. Просьбы и мольбы бесполезны с ним. Пока сам не решит, надо ждать, — ответила Юлька обреченно. И добавила:
— Его на веревке не привяжешь, но если сам захочет вернуться на берег, море и на цепи не удержит Прошку. Только когда это будет?
— Не знаю! — пожал плечами Никита. Когда он ушел, Анна подсела к Юльке и, погладив ее руки, заговорила тихо:
— Девчонка ты моя! Сама себе угомону не сыщешь. Покуда Прошка рядом был, забидела его. Нет, ни отказом, словами грязными. Они в памяти и поныне сидят. Ты мужика по самому больному ударила, по самолюбию. То долго не забывается. Путей к отказу много, ты выбрала самый грязный.
— Ладно, бабуль! Теперь уж не вернуть. Вряд ли у нас что-то получится. Мы слишком разные. Может, ему на Севере, а мне в городе повезет. Вся жизнь из случайностей. Авось, и я свою удачу поймаю за хвост когда-нибудь.
Юлька вернулась в город, как и хотела, через три дня. В почтовом ящике нашла извещение на посылку. Она сразу поняла, что это Прохор прислал. Больше некому. И вскоре принесла домой большой, тяжелый ящик. Когда его открыла, глазам не поверила. Громадная ракушка, обложенная рыбой, бережно завернутая в полотенце, едва поместилась в посылку. Внутри ракушки письмо:
