Могли ли Орлов — Островский и Дубельт — Беклешов (о младшем Дубельте — Беклешове мы еще скажем) затеять гнусную интригу с целью погубить любовь Наташи Пушкиной и Николая Орлова, расстроить их обручение? Конечно, могли. Им удавались и не такие проделки. Документальных свидетельств не существует, и мы имеем дело с романом. Но есть правда фактов и правда характеров. Драма, которую переживает в романе шестнадцатилетняя Вера, удивительно точно и психологически верно передаст душевный кризис только-только пробудившейся к жизни чистой и доверчивой души. Сначала Вера говорит, что не хочет жить. Потом объявляет, что выйдет за первого, «который ее захочет».
Поговорим теперь об этом «первом», Михаиле Леонтьевиче Дубельте (в романе Борис Беклешов[20]). Картежник и мот, необузданный скандалист, кутила и хам, каким он предстает в романе, таким он был и в жизни, по воспоминаниям современников. Мотаясь с женой по провинциальным гарнизонам (он был вначале подполковником Апшеронского пехотного полка), он проиграл в карты все приданое жены, двадцать восемь тысяч рублей. Дома скандалил и бил жену. Вот как вспоминает об этом Реннекампф: «У нее на теле следы его шпор, когда он спьяну в ярости топтал ее ногами. Он хватал ее за волосы и, толкая об стену, говорил: „Вот для меня цена твоей красоты“». Не напоминает ли это сцену в романе, где Беклешов рвет на Вере вечернее платье? Это не помешало молодому Дубельту уже в 1856 году стать флигель-адъютантом (как и Борису Беклешову в романе), а в следующем году перебраться на службу в Министерство иностранных дел. К 1861 году у супругов было трое детей. Только в 1864 году Наталья Александровна получает вид на отдельное жительство. (Между прочим, этот документ хранился в архиве ее правнучки Клотильды фон Меренберг, которая передала его в Пушкинский музей.) Бракоразводный процесс тянулся до 18 мая 1867 года.
Итак, история неожиданного и несчастливого замужества Натальи Александровны получает в романе верное психологическое объяснение. Можно ли считать, тем не менее, что преступление, совершенное графом Островским и Беклешовыми, интрига, легшая в основу фабулы романа, имели место на самом деле? Наверняка что-то похожее произошло в судьбе юной Наташи Пушкиной. Но еще раз напомним, что мы имеем дело с романом. Презрение, которое испытывает героиня к голубым мундирам (вспомним, как она говорит Борису Беклешову об унаследованных им шпионских способностях или характеризует жандармского майора в Ярославле), — верный след того потрясения, которое она пережила на заре жизни в России.
О дальнейшей судьбе Н. А. Пушкиной мы рассказали в этой книге. 1 июля 1867 года она становится морганатической женой принца Николая Нассауского, получает титул графини фон Меренберг и постоянно живет в Германии, в Висбадене. У нее и Николая Нассауского — трое детей. Старшая дочь, Софья Николаевна, вышла замуж за великого князя Михаила Михайловича и положила начало английской аристократической ветви потомков Пушкина. Средняя дочь, Александра Николаевна, вышла замуж за аргентинца Максиме де Элиа и умерла в 1950 году в Буэнос-Айресе. Именно от нее семья получила немецкую рукопись «Веры Петровны». Старший сын, граф Георг Меренберг (дедушка графини Клотильды), женился на дочери Александра II светлейшей княгине Ольге Александровне Юрьевской.
И здесь следует сказать о событиях романа, которые наверняка являются вымышленными. Суд над молодым Беклешовым — Дубельтом, его самоубийство (на самом деле он умер в 1900 году в Петербурге), наконец, соединение молодых героев романа чуть ли не в 1856 году — вымысел. Но это не просто вымысел. Это своего рода расчет героини с ее врагами, победа над теми, кто оскорблял и унижал ее достоинство, над всей удушливой атмосферой эпохи Николая I и одновременно радость от воцарения Александра II, царя-освободителя, радость обновления.
А теперь второй вопрос, самый трудный, — вопрос об авторстве романа. Клотильда фон Меренберг, правнучка Н. А. Пушкиной, считает, что автором романа является сама Наталья Апександровна. Рукопись романа хранилась у ее дочери, Александры Николаевны. Ни она, ни двое других детей Н. А. Пушкиной, разумеется, не могли быть авторами: они никогда не были и не жили в России. Они не видели ни дачи в Стрельне, ни Петергофа, ни тем более Ярославля, описанного живыми гоголевскими красками. Вряд ли Н. А. Пушкина могла поделиться с кем-то другим интимными подробностями своей жизни, своей первой любви. Недаром все персонажи хоть и легко узнаваемы, но скрыты под чужими именами. Между тем письма Н. А. Пушкиной И. С. Тургеневу, издателю «Вестника Европы» М. М. Стасюлевичу и другим говорят об ее незаурядных литературных способностях.
Но почему роман написан по-немецки? Видимо, Пушкина-Меренберг не адресовала его русскому читателю. Быть может, писала его для своих детей и внуков, которые по-русски почти не читали. Графологическая экспертиза вряд ли имеет смысл: наверняка Наталья Александровна диктовала и к тому же диктовать по-русски в Германии не могла. Здесь много вопросов, на которые едва ли будет получен ответ. Но время создания романа можно датировать с относительной точностью. Вспоминая о даче Громовых, построенной в итальянском стиле, автор пишет о событиях, произошедших «примерно 30–40 лет назад». Таким образом, можно считать, что роман был написан в 1880–1890 годах.
Наталья Александровна знала отца по рассказам матери, но любовь к нему пронесла через всю жизнь. Именно ей мы обязаны первой публикацией писем Пушкина к невесте и жене в «Вестнике Европы» (1878). Предисловие к этой публикации написал И. С. Тургенев. В 1880 году она приезжала в Москву на открытие памятника Пушкину. Видимо, память об отце не раз поддерживала ее в жизни. Имя Пушкина появляется на страницах романа в момент, когда героиня переживает тяжелейшую тоску и отчаяние.
Она раскрывает том стихов «божественного поэта», и он уносит ее «в заоблачную высь», подальше от тягостной прозы жизни.
Рукопись ждала своего часа немало, около 120 лет (в одном только старом шкафу более полувека). Крылатая фраза Михаила Булгакова «рукописи не горят», ставшая расхожей и потускневшая в последние годы, снова приходит на ум, когда читаешь роман «Вера Петровна», сохранившийся в семье потомков Пушкина, пришедший к нам из глубины девятнадцатого века и не сгоревший в пожарах двух мировых войн.
Дневник Джона Рэндольфа Клея
Тонкая тетрадь, всего пятнадцать страниц, плотно исписанная мелким бисерным почерком по-английски. На первой странице перо вывело красивыми крупными буквами: Джон Рэндольф Клей, секретарь посольства США в Санкт-Петербурге, 1830. Это был дневник, который в 1830–1831 годах вел секретарь, а впоследствии поверенный в делах американского посольства при русском дворе. На страницах мелькали знакомые имена пушкинского Петербурга: Нессельроде, Ливен, Давали, Фикельмоны, Юсуповы, Пушкины… Бумага была плотная, видимо, французского производства: Клей писал поверх страниц французского календаря; слева — числа и дни недели, справа — имена святых. Впрочем, этим календарем автор дневника никак не пользовался, даты и дни недели проставлял сам. Я перелистывал страницы тетради и понимал, что времени у меня нет совсем. До закрытия отдела рукописей оставался час, а завтра утром я улетал из Вашингтона домой. Поэтому надо было срочно сделать ксерокопию, а читать и разбираться уже дома.
Несколько ксероксов стояли у стены читального зала. Чтобы снять ксерокопию одной страницы, нужно было опустить в щель аппарата один дайм — десятицентовую монету. Я подошел к дежурному полицейскому, огромному негру, сидевшему за столом у выхода, и разменял у него несколько долларов на даймы. Я уже успел скопировать несколько страниц, когда дежурная остановила меня. Переплетенные рукописи запрещалось копировать самому. Следовало оставить заказ, оплатить его, и через неделю копия будет готова. Так я и сделал. Оставалось лишь позвонить в Принстон и попросить моего друга профессора Джорджа Тэйлора получить и прислать мне в Москву драгоценную копию.
