— Это который на Марата?
— Да, в Никольской церкви… Зарабатывать стала крохи, поддержки отца лишилась, зато могла бесплатно смотреть экспозиции музея. Чучело белого медведя, палатка экспедиции Папанина, перчатки полярника с подогревом… Познакомилась с моего возраста девочкой-экскурсоводом. Она ездила на работу на велосипеде. Я подумала, что это круто и тоже купила себе дешевый «ашан-байк», на нем вспомнила свои занятия в велосекции. Почти через год накопила денег на более серьезный велик — «Scott Aspect», такой угольно-красный. Веришь — нет, но он был мне вместо мальчика.
— Ты это в прямом смысле? — засмеялся Жека.
— Ага, будил и кофе по утрам варил… Я стала участвовать в групповых выездах, общалась с другими байкерами, от одного подцепила болезнь вейтвиннера…
— Ой, — сказал Жека. — Ой-ой. А что это такое? Ничего, что у нас с тобой был незащищенный секс?
Настя пьяно захихикала и сказала:
— Ночью ты был на все готов. Сам виноват… Расслабься, Жека. Вейтвиннерство — это такие тараканы в голове велосипедиста, который хочет по максимуму облегчить свой байк. Уменьшает его вес, снимая ненужные детали. Меняет обычные болты на титановые. Предел мечтаний — рама из картона.
— Из картона?
— Это карбон по-нашему. Углепластик.
— Что такое карбон, я знаю.
— Эй, сдачу заберите! — крикнул бармен с растатуированным лицом двум девушкам, заказавшим по пятьдесят водки и с рюмками отошедшим от стойки. — Многовато для чаевых!
«Hammock» был бесконечным. Наливая, бармен шутил с посетителями. Приходили еще люди, оставались.
— А потом случилось вот что. Я на своем апгрейженом байке отправилась немного постритовать по городу, накаталась и решила отдохнуть. Выпить воды или кофе в каком-нибудь открытом кафе. Приглядела террасу бара у Марсова поля, села, заказала латте. Железный конь стоит у входа, в пяти метрах от меня, но между нами — столик с двумя курицами в розовых кофточках. Курицы так неодобрительно поглядывают на меня — мол, какого фига я зашла сюда потная, в спортивной одежде и еще своим велом перегородила им панораму. Ну, имела я их ввиду. Примите ислам, думаю. Сижу, пью свой латте. И тут мимо проходит парень — такой стройный, загорелый, светловолосый, весь какого-то европейского вида. И задница, что надо. Увидел меня, улыбнулся в тридцать два зуба. Я ответила на его улыбку и, такая вся внезапная, залипаю дальше. А парень хватает мой байк (я его даже замком не пристегнула, овца!), прыгает в седло и — по педалям. Ору ему: «Стой, сука!» — опрокидываю свой столик вместе с кофе, чуть не сбиваю одну из куриц, выскакиваю на тротуар и пытаюсь догнать вора. Ага, догнала, конечно. Тот уже учесал за квартал от меня. И тут просто повезло. Он обернулся и повторил свою тридцатидвузубую улыбочку. В насмешку надо мной, что ли. И пока он скалился, на полном ходу влетел в столб. «Scott» в одну сторону, угонщик в другую. Сидит на жопе, хлопает глазами. Подбежала к нему и со всего размаха дала ему по яйцам. Он завыл, я — к велику. Хвала углепластику — у того все цело. Даже колесо без восьмерки — у меня двойной усиленный обод стоял, выручил. Повернулась к блондину, чтобы добавить ему — и тут сама получаю пинок под зад. Это уже меня догнал официант, который решил, что я собралась свалить, не расплатившись. Пытаюсь ему все объяснить, он визжит как резаный, толкает меня, кричит: «Разбита чашка!» таким тоном, будто я не чашку разбила, а подожгла кафе и с папой его трахнулась в придачу. Тут за моей спиной блонд встал с земли и зарядил официантику в бубен. У того кровь из носа, глазами моргает. Я решила, что с меня хватит, сейчас дело дойдет до копов. Зажала велик между ног и — ходу. За Троицким мостом, у Петропавловки притормозила. Решила немного посидеть на парапете, отдышаться. Смотрю — идет мой блондин. Увидел меня, опять разулыбался — типа ничего не было. Подошел. Говорит: «Хау а ю?»[29] Вот и европейская внешность. Я английский учила в школе и в институте, знаю вполне, разговорились. Оказалось, что он датчанин. Зовут Лукас Якобсон, почти как Стиг Ларссон, но откликается на прозвище Эйнжел. Бывший студент, а теперь безработный. Получает пособие у себя в Дании и на эти деньги шляется по миру — капитализм с человеческим лицом. Каким-то ветром его из Гоа занесло в Петербург. Сказал, что хотел посмотреть город, в котором вроде как жил Том Сойер. Представляешь? Там же другой Санкт-Петербург. Помню, что подумала: «Вот ведь дятел». Спросила, зачем он хотел украсть мой «Scott». Ответил, что деньги кончились, он решил немного подзаработать, угнав и продав мой вел. Рассказал, что занимался этим у себя в Дании. Сказал еще, что сейчас возвращается в Копенгаген за пособием и родителей повидать, а из Копена летит в Амстер — там ему будет, где развернуться. Мол, хочет заработать денег на поездку в Бразилию, на карнавал и на Амазонку. И еще сказал: «Иф ю вонт кам виз ми?»[30] В общем, тем же вечером я с ним переспала. Подумала, что меня здесь ничего не держит, а в Европе, по любому, будет что-то новое. Загранпаспорт был у меня со студенческих времен, когда на каникулах летала в Турцию. Через своих родителей, хиппи из Кристиании, Лукас устроил приглашение. Пока ждала визу, выставила «Scott» на раздербан. Скинула байк по частям — так, вроде бы, меньше жалко. Типа просто болты продаешь, а не друга. Но все равно чуть ли не до слез. Денег хватило на билеты до Каструпа на авиадискаунтере и на три развеселых недели в Копенгагене. Отжигали так, что у меня «туборг» уже из ушей лился. А еще в Копене полно велосипедных дорожек, и когда катаешься, не думаешь о том, что тобой как чипсами хрустнет урод на лоховском «логане». И член у Лукаса был как стойкий оловянный солдатик Ганса Христиана Андерсена…
— Но у меня он-то хоть больше? — толкнул ее в плечо Жека.
— Главное — не размер… — Настя уклонилась от шутливой Жекиной попытки дать ей в лоб и снова прижалась к его плечу. — В общем, когда мы прилетели в Амстер, я была влюблена в Лукаса как кошка. А тут еще каналы, легалайз… Знакомые Лукаса сдали нам маленькую квартирку в ДеПайп. Такой райончик для своих. Туристы с фотоаппаратами и альбомами Ван Гога там оказываются, только если пошли не в ту сторону из Рейсхмузея. Днем орут местные и азиаты на рынке, вечером — полно проституток. Не тех, которые в Ред Лайт Дистрикт берут по полсотни евро со шведов или англичан за секс без смены позиции и прикосновений. В Пайпе девочки обслуживают балканцев и мусульман, а сутенеры ходят с опасными бритвами. Дом, хоть более или менее новый, но с крутой лестницей, мы — на третьем этаже, этажом ниже жила бабуля, которая все время пила «хейнекен», пекла пироги с корицей и постоянно курила вонючие сигареты — как какой-нибудь персонаж «Mad Men». Из окон — виды на старые ржавые велосипеды, дохлых собак и использованные презервативы, дрейфующие по каналу. И мертвые псы — еще не самое страшное, знаешь… Вечерами, когда оставались дома, мы выходили на улицу, садились на ступенях лестницы и пили пиво, разглядывая граффити на соседней стене — Филип Дик, из головы которого вылетают блочные многоэтажки. Лукас говорил, что для нас с ним это граффити — вроде картины в гостиной. Из соседнего дома ребята временами выносили проигрыватель и колонки и играли на виниле для себя — абстракт хип-хоп и чилаут. Как у нас — на гитаре на скамейке у подъезда. В квартале от дома — продуктовый супермаркет «Альберт Хейн» с кассиршами в хиджабах, где — веришь? — продавали вареную картошку. Принес домой, шварк — ее на сковородку, через десять минут ужинаешь. Ну, ты говорил, что был в Амстере.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
