— Ищи, — предложил барону Никольский. Тон его слов был жестким.
Барон лишь глянул опытным цыганским глазом на этот пасьянс и сразу же ткнул пальцем в первую справа во втором ряду фотку.
— Вот он.
— Авила, — любовно произнес Никольский и откинулся в своем стареньком полукресле.
— Я пойду? — собирая фотографии со стола, попросил разрешения Лепилов.
— Подожди! — остановил его Сергей. — Надо нам еще с нашим гостем погутарить. И лучше нам, Миша, чтобы потом он в отказку не сыграл. — И добавил, остро взглянув на барона: — Мало данных, Паша, увы, мало.
— Он на «Ауди» девяносто девятого года синего цвета… — тяжело вздохнул цыган. — Номер 63-16. Все сказал, Сергей Васильевич. Теперь, если откажешь, не по чести поступишь.
— Официально его опознаешь? — спросил Сергей все также жестко.
— Что теперь делать несчастному цыгану! — Лепилову показалось, что барон даже всхлипнул.
— Тогда спускайся в дежурку и жди, — распорядился Никольский. — Мне кое-какие формальности улаживать придется.
Барон встал. Посмотрел на Никольского, строго глянул на Лепилова — в свидетели призывал.
— Я тебе верю, начальник! — величественно объявил Паша перед уходом.
Сергей проводил взглядом экзотического гостя и обернулся к Лепилову:
— Миша, бери всех, кто свободен, и чтобы через полтора часа я знал имя, фамилию и отчество истинного владельца автомобиля «Ауди» синего цвета под номером 63-16.
— А если тачка ворованная? — Вопрос был вполне по делу.
— Авила не в бегах, не в розыске, — возразил Никольский. — Авила — полноправный гражданин. На кой хрен ему уголовный хомут на шею? Действуй, Миша!
Синий «Ауди» номер 63-16 замедлил ход, залез правыми колесами на тротуар и замер у ограды сада «Эрмитаж». Мощный, благопристойно и хорошо одетый мэн небрежно захлопнул дверцу и прошел за ограду, к летнему кафе под бордовым тентом, где не менее элегантный Тарасов, закинув ногу на ногу, благодушно попивал пивко. Поздним утром малолюдно было и в саду, и в кафе.
— Местечко для свидания выбрал, чтобы я не забывал, кто я есть на самом деле? — Авила кивком указал на грязно-желтое здание МУРа. — Но и ты ведь в этой конторе погостил?
— Было дело, — миролюбиво подтвердил Тарасов. — Садись. Пивка хочешь?
— Водки хочу. Но не буду, — усаживаясь напротив, сказал Авила. — В чем срочность?
— Двое твоих вчера сгорели синим пламенем. Знал? — Тарасов пристально взглянул на бандита. Но тот даже глазом не моргнул.
— Не знал, но догадывался, — ответил он спокойно. — Где их взяли?
— На выходе из берлоги Кузьмина. — Алексей отвернулся. Разговор ему предстоял трудный, и терять очки на первых же секундах не хотелось.
— Все-то тебе известно, Леша, — недобро усмехнулся Авила.
— Не все, конечно, но многое. При них — снятые с компьютера материалы, — продолжал Тарасов. Это уже была серьезная информация.
— И что в этих материалах? — пока все еще спокойно поинтересовался бандит.
— Вот этого не знаю. Многого хочешь, Авила! — отрезал Алексей.
— Я тебя по имени, а ты меня кликухой… — с наигранным огорчением укорил Авила собеседника. — Нехорошо… — Он даже языком поцокал.
— Извини. А тебя Никитой родители в честь Хрущева назвали? И ты ведь Никита Сергеевич. Полные тезки.
Алексей откровенно насмехался. И был в этой насмешке ничуть не скрываемый второй смысл. Тарасов демонстрировал свое превосходство над Авилой, показывал, что ничуть не боится бандита. Но тот опять как бы ничего не заметил. Лишь посуровел.
— Покривлялся и будя, — произнес он холодно. — Дело давай.
Тарасов вздохнул, Авилу жалеючи, и кратко высказался по делу.
— По всему по этому, Никита, тебе и твоим бойцам уплывать надо из Москвы. Или на дно лечь глубоко и надолго, понимаешь меня?
— Не вижу необходимости, — заявил Авила твердо.
Не ожидал Алексей от бандита столь спокойной твердости. Думал, сорвется Авила, зашипит по-блатному, на рожон полезет. Подавить волю истерика и потом настоять на своем Тарасову было бы куда проще. Но Никита держался, как скала. И Алексей слегка растерялся.
— А заговорит твоя сладкая парочка? — спросил он чуть визгливо.
— Не заговорят, — отрезал Авила.
— Ты на их благородство не очень-то надейся! — проскрипел Тарасов.
— Я не надеюсь. Им сдать меня — себе дороже, — осклабился Авила. — Сдадут — соучастие в убийстве Кузьмина, не сдадут — в худшем случае злостное хулиганство, незаконное проникновение в чужую квартиру. Надо полагать, они из квартиры ничего не вынесли?
— Не вынесли, — скучно подтвердил Тарасов. — Но ведь береженого и Бог бережет…
— А про небереженого уже не стоит, — перебил Авила. — Зачем тебе надо, чтобы мы ушли из Москвы?
— Неспокойно здесь сейчас. Тревожусь я… — Похоже было, Алексей скис.
Авила налег грудью на край стола и, глядя исподлобья на Тарасова, заговорил тихо, но злобно, сбиваясь на хрип:
— Он тревожится! А ты тревожился, когда нас поднимал? А ты тревожился, когда золотые горы сулил? Когда территорию Китайца обещал? Когда с нашей помощью фээсбэшника решил замочить, чтобы Китайца с ног до головы замазать? Мои бойцы здесь осели, легально к Москве приковались, думали — на хлебном месте надолго прижились. Что я им скажу? Что ты тревожишься?.. Ты тревожишься, а мне что — слезами обливаться?.. Ты понимаешь, что мы свой регион отдали? Ты понимаешь, что нас нищими и бездомными делаешь? Сейчас я тебе, фраер московский, яйца для начала отстрелю, а потом прикончу, ты понял?!
Слишком длинен был монолог. Тарасов успел и испугаться до смерти, и оклематься немного. Сказал осторожно, но почти уверенно:
— Не прикончишь. Заробеешь. На голени, насколько мне известно, машинку с глушителем не пристроишь. А на полный выстрел менты оттуда вмиг примчатся. Ты и до своего «Ауди» добежать не успеешь. Вот и прикинь, что к чему. — Говоря это, Тарасов уже держал руку в кармане.
И Авила разом успокоился: он лишь разыгрывал блатную истерику. На всякий случай он все же оскалился урожающе:
— Опасаешься меня, клоп. Специально к хитрому домику привел.
— Опасаюсь, но не боюсь, — согласился Тарасов. Он солгал лишь наполовину. — Давай рассуждать здраво.
— Рассуждай, — разрешил Авила.
— Мне необходимы три месяца тихой воды. Китаец на свою голову решил меня в депутаты двинуть. Эти три месяца я должен быть эталоном человека и гражданина. А вдруг? Вдруг какой-нибудь Никольский при нашей активности напрямую на убийство Кости выйдет? Полежать надо, полежать. А потом, когда я депутатом стану, за Китайца всерьез возьмемся. Я ни от чего не отказываюсь, Никита.
— Пойду, выпью, — решил Авила и направился к стойке. Бармен мигом налил сто пятьдесят. Взяв в правую руку стакан, в левую — тарелку с орешками, Авила встал, опершись спиной о стойку и уперся в Тарасова тяжелым взглядом. Тот не выдержал взгляда, поднялся, подошел.
— Мне пора, Никита. Мы договорились. Издержки я беру на себя.
Авила, не отрываясь от стакана, опрокинул в себя сто пятьдесят и похрустел орешком.
— А все-таки ты змей, Тарасов! — изрек бандит, гадливо скривясь.
Лепилов и Шевелев стояли у хлипкой двери на первом этаже замызганной пятиэтажки. Лепилов, опершись о косяк, устало толковал через закрытую дверь:
— Маргарита Егоровна, мы из милиции… из милиции! Ну, хотите, я под дверь свое удостоверение просуну?
Из-за двери раздался немолодой, но боевой старушечий голос:
— А зачем мне твое удостоверение? Нынче у каждого бандита удостоверение.
— Откройте же, поговорить надо, — едва не умолял Лепилов.
— Не открою! — стояла на своем бабка.
— Тогда мы во двор выйдем, а вы к нам спуститесь и там поговорим, — нашел вариант Шевелев.
— Никуда я не пойду! — отрезала старуха.
— Ну, тогда я вашу хилую дверь вышибу к чертовой бабушке! — взбесился Лепилов, почти уже готовый привести свою угрозу в исполнение.
— Попробуй, попробуй! — хихикнула вредная бабуся. — Ответишь за выбитую дверь-то! Наш участковый на тебя управу быстро найдет!
— А участковому вы откроете? — с надеждой спросил Лепилов.
Маргарита Егоровна немного помолчала, обдумывая вновь поступившее предложение.
— Вот ты приведи его, а там посмотрим! — вынесла она наконец свой вердикт.
— Шевелев! — прорыдал Лепилов. — Будь другом, отыщи ты его! Время, время! Нам Никольский головы поотвинчивает. А я здесь посижу, покараулю, а то эта бабка еще смоется куда-нибудь.
Шевелев по лестнице ссыпался вниз, а Лепилов уселся на ступеньках.
— Шпана и есть шпана! — раздалось из-за двери. — Бабка я ему, видите ли!
… — Что ж вы, Маргарита Егоровна? — строго спросил участковый лейтенант. — У товарищей срочное и важное задание, а вы их в дом не пускаете.
Вчетвером они сидели за круглым столом с кружевной скатертью.
