Я покосился на Палму, но он с простодушным лицом согревал в ладонях коньячную рюмку, делая вид, что ничего не понимает.
— Да-да, пальмы и жаркое солнце, — мечтательно поддакнул он. — Это жизнь! А мы тут останемся хлебать осеннюю сырость и таскаться на службу… Ох, да, насчет службы: вот этот вот нач… молодой человек заметил, что в протоколах по делу Майре не очень подробно рассказано о двух предыдущих ее попытках — ну, покончить жизнь самоубийством…
— Дерьмо! — без тени смущения заявила Лююли. — Какие, к черту, попытки… Спьяну все это. Пьяная была, вот пепел в кровать и уронила. Не родился еще на свете такой идиот, который сам себя захотел бы в постели поджечь. И с таблетками этими, бог ты мой! Вы если их сами принимали, то представляете… Да когда человек выпивши, он их горстями глотает, не считая. А если вдруг просыпается, то снова глотает. А то, что она пьяной от них становилась, так другого выхода не было: майор же на замок шкафчик стал запирать. Бар то есть. Да нет, это все их выдумки, Анникки и майора, что Майре как будто и раньше пыталась… Враки! Вот то, что выпить любила, — это да, ни разу на полдороге не останавливалась, пила до конца…
Экономка с чувством покивала головой и налила себе еще. Она не церемонилась: шерри пила из большого стакана и плевать хотела на то, что капает на красивый стол из ценного дерева. Правда, на нем уже были следы: круги от рюмок, прожженные черные отметины от сигарет.
— Зачем же она из окна-то выпрыгнула? — простодушно поинтересовался Палму.
— А это и я в толк не возьму, — честно ответила экономка. — Может, Анникку решила подразнить, а нога-то и поскользнулась. Все от пьянства, поверьте уж Лююли! Лююли кое-что видела и кое-что знает. Поэтому-то я теперь тоже выпиваю с опаской, по праздникам да в свободные дни. Не-ет, Лююли ни в жисть пьяницей не станет.
Она задела стакан, и содержимое вылилось ей на колени, но она не заметила. Сделала усилие, чтобы посмотреть нам в глаза, это ей не удалось.
— Конечно, не станет, — поспешно согласился Палму. — Просто люди иногда готовы цепляться по пустякам, насчет выпивки например… Так вы думаете, что это был несчастный случай, а не самоубийство?
— Точно, — подтвердила Лююли. — Не знаю, на кой черт они выдумали про это самоубийство. И Мелконен был бы рад, если б это был несчастный случай. Хотя с пьяными никогда точно не знаешь… Я ведь сама не видела, как же я могла им возразить… Анникка видела. Ну и майор, конечно. Он не успел ее ухватить за подол. А может, Майре разъярилась, увидев, что он укладывает вещи и что Анникка хочет уйти вместе с ним… Майре всегда хотела, чтоб было только по ее! Упрямая была, ужас! Однажды даже кухонным топориком взломала бар, когда майор его запер.
— А вы, Лююли, сами где были? Ну, во время несчастного случая? — полюбопытствовал Палму.
— Бутерброды делала в кухне, — сказала Лююли. — Мы все проснулись, когда госпожа приехала с гостями из ресторана. Майор был ужасно сердит, только не мог он при гостях тащить ее силком в кровать! Ну, он мне велел подать пиво и сделать бутерброды, чтоб они немного очухались, и отослал всех на кухню… А Майре вообще была как фурия, — продолжала Лююли, подкрепившись между делом порцией шерри. — Ругалась, ногами топала, кричала. Что знает что-то такое про майора и Анникку… Что пусть он убирается… И что ей теперь не придется платить миллионы за развод, раз нет контракта…
— Что это она имела в виду? — заинтересовался я как юрист.
— Да она небось думала, что майор хочет на нее свалить вину за развод, — предположила экономка. — Но на Анникку она не сердилась, крикнула только, что никуда та не поедет, что она еще не знает этого человека, но когда-нибудь ее глаза откроются… И еще про Синикку, но майор в это время всех отправил на кухню. И меня тоже.
— Вот как, и про Синикку… — поощрительно заметил Палму.
— Ну да, про дочку Майре, — пояснила экономка. — Которая утонула. И вроде как не сама, если Майре правду кричала.
— А что она кричала? — спросил Палму, галантно подливая даме шерри.
Лююли благодарно просияла.
— Сама не пойму, чего так горло сохнет. Все-таки шерри умеют делать только там, у себя. А во всех других местах это настоящая бурда. Может, мне с вами коньячку выпить?
— Конечно, конечно, — сказал Палму, опытным глазом оценивая состояние экономки. — А что же там такое с Синиккой-то вышло?
— Да Майре вопила, что майор ее совратил. Но я не верю. Пьяная болтовня. Ну, были у майора женщины — конечно, такой видный мужчина! Но не девчонки же семнадцатилетние! Она, наверно, Анникку хотела напугать или от ревности… Так я думаю. Еще она кричала, что не позволит, чтобы этот кобель — ох, прошу прощения! — чтобы он еще и за ее сестру взялся, мало, мол, ему того, что дочь сгубил. — Лююли Хартола начала как-то странно раскачиваться, и глаза ее на мгновение закрылись. Но она тут же, вздрогнув, очнулась. — Извиняюсь, — сказала она, потянувшись к коньячной бутылке. — Забыла налить!
— Благодарствую, — отозвался Палму, но свою рюмку отодвинул подальше от мотающегося горлышка. — Я ведь уже старик, куда мне тягаться с такой молодой девушкой! А сейчас-то они где — майор и госпожа, то есть барышня?
— Да в Линнанмяки, где ж еще, — пренебрежительно сказала экономка. — Майор оттуда не вылазит. У него там сын. Такой хорошенький, ну прямо принц! При Майре-то майор его не мог здесь держать. Она его под шумок поколачивала, за уши драла. Сколько раз я вступалась! А в Линнанмяки ребенку хорошо.
— Это около Таммисаари, — заметил Палму.
Экономка вдруг начала клониться вперед и плюхнулась на стол. Ее синеватые волосы разлетелись, накрыв половину стола. С явным усилием, но сохраняя достоинство, она вернулась в исходное положение и огляделась.
— Нехорошо мне чтой-то, — проговорила она. — Будят, в колокольчики трезвонят… — Она нахмурилась и уперлась в меня взглядом. — Ну вы, фараоны, все четверо! — Она погрозила пальцем. — Что вы мне тут намешали, а? Думаете, я не знаю? Я все вижу, все…
Голова ее упала назад, и она захрапела.
— Ну-ну, — нежно обратился к ней Палму, — Лююли сейчас пойдет в кроватку, баиньки. Сладкие сны смотреть…
Он обнял ее за талию и с трудом поставил на ноги. Я поспешил на помощь. Объединив усилия, мы дотащили Лююли до комнаты для прислуги и сгрузили на кровать. Прямо в халате. Палму заботливо укрыл ее. Лююли с трудом разлепила сонные глаза и вдруг, ухватив его за рукав, с силой притянула к себе и наградила поцелуем в губы.
— Комиссарчик, душка, иди сюда ко мне-е, — пролепетала она, с недюжинной силой прижимая его к груди.
Мне снова пришлось приходить на помощь и высвобождать Палму из цепких объятий. Лююли что-то невнятно пробормотала, повернулась на бок и натянула одеяло на голову.
Палму вытер ладонью рот и шумно выдохнул. Мы вернулись в гостиную, и Палму одним глотком выпил свой коньяк. Я возражать не стал, он в этом явно нуждался.
— Напрасно ты считаешь, что все, что она говорила, — пьяный бред, — заметил он. — Ну конечно, кое-что она по пьянке присочинила, потом у нее свой зуб на них… Но в общих чертах она говорила правду. Так что я думаю, стоит вызвать Кокки и пусть осмотрит квартиру, раз есть такая возможность.
Я с сомнением поглядел вокруг. Огромная квартира! Мне стало страшно.
— Нас обвинят. Обоих. У нас ведь даже повода нет!
— А ботинки? Или вдруг, представь, найдутся ключи Нордберга, а? — искушал меня Палму. — Такое вполне может случиться. Подумай, какая тебе выпала удача! Да эта Лююли — просто подарок судьбы!
Предложение было и в самом деле соблазнительное. А-а, была не была, решил я. И пока Палму беседовал по телефону, я тоже налил себе коньяку и опрокинул рюмочку. Для храбрости.
Кокки явился минуты через три. Честное слово! Я же говорил, что машины у нас всегда наготове. При виде бутылок и стаканов он неодобрительно покачал головой.
— Я среди дня себе не позволяю, — осудил он. — Я думал, действительно срочная работа… И ты, шеф, туда же!
Сгорая со стыда, я подтвердил, что да, работа срочная… И самолично убрал бутылки в бар. И запер его.
Они начали со спальни майора. Я с ними не пошел. Имел горький опыт: я всегда «мешался», «путался под ногами» и так далее. Я подошел к окну и посмотрел вниз. Подумал о жизни этих людей — кошмарной, по описанию Лююли. И такое происходит в лучших семьях, то есть таковы наши лучшие семьи!
Я повернулся и пошел в ванную. Открыл там шкафчик с лекарствами. Я хорошо разбираюсь в снотворных. Изучал их. Одно время — даже на себе. После развода, когда нужно было усыпить собаку. Собака, конечно, была ни в чем не виновата… Но в этом шкафчике снотворных таблеток не было.
Зато они лежали в ночном столике Анникки Мелконен. Не особенно сильные, правда, но все же снотворные. Видимо, Анникка продолжала жить в той же комнате, где и раньше, до смерти сестры. Н-да, странная семейка. В спальне Майре все тоже оставалось по-прежнему. Прелестная комната! Одежда так же висела в зеркальном встроенном шкафу, занимавшем всю стену. Стояли ряды туфель. Все на шпильках. Судя по этим туалетам, Майре не была любительницей здорового образа жизни, на свежем воздухе.
