Выходит, мама пенсию получает, ты эту самую пенсию берёшь, а бедная твоя мама занимает, чтобы чего-то покушать?
Я говорю ему: «Это же свинство, это ты негодяй. Такие люди — вас вообще убивать надо, блин!» Разве ж можно?! Мать-отец заработали свою пенсию не для того, чтоб ещё кормить этого балбеса!..
Я работал так!., рассказать, так никто не поверит. Я себе не позволял, чтоб в обеденный перерыв поесть нормально как человек. Мог пожрать на ходу — и вперёд! И вперёд! И вперёд! И вперёд. Но я добился такого положения!.. Я исполнял обязанности начальника отдела снабжения треста!
Конкурентов я устранял. Один приходит: «Ну, что тут у вас, отдел снабжения? Я буду у вас начальник отдела». Я говорю: «Приятно...»
А по нему видно — видно же по нему, что он алкаш! А его — ставят моим начальником!
Я сколько лет — всё «и. о.», «и. о.», «и. о.», «и. о.»! Потому что устав был такой: начальник отдела должен быть членом партии. Обязательно. И иметь высшее образование. Ну ладно, уж пусть я буду «и. о.», но не такого дурака всё-таки надо мной ставить, который вообще без понятия...
Ну, я его и убрал.
Говорю ему: «Слушай, это ж такое дело, — мол, — тебя назначили! Пойдём, это...»Он говорит: «Ты что, нельзя...»
Я говорю: «Да по рюмочке — и кто знать-то будет? Сейчас немного отойдём, — говорю, — от здания, вмажем...» Ну, он — бац! — это, вмазал, потом ещё: вм-мазал! — и несколько дней пил беспробудно!
Шеф: «А где он?» А я говорю: «Откуда я знаю? Ну, может, где-то в компании были, выпили... за назначение...»
Через неделю приходит — в виде в тако-ом!.. Ну тупой человек, разве можно? Хоть бы в баню пошёл отмыться... Тем более он в таком государственном тресте... Шеф: «Ув-волить!! Немедленно!»
А я шефу, мол: «Парень-то молодой, всяко в жизни бывает...»
Хотели его по статье, я отговорил: отпустили по собственному желанию.
А чего? В жизни так и надо людей убирать — ненужный хлам, вообще...
Я свою жизнь не просто впустую гнал, как сейчас молодёжь. Я действительно добивался. Был дефицит — я его преодолевал, доставал — мне удовольствие доставляло. У меня и сейчас всё есть. Хотя уже возраст стал преклонный...
Но вот сын у меня — он особо не хочет мне помогать. Говорит: «Пиши дарственную на дачу, тогда я буду помогать». Сначала деньги ему. Не знаю, откуда у него характер такой. Не знаю. Он парень споко-ойный... Он ро-овный, никогда голос не повышает, он лучше просто уйдёт и всё.
Вот девчонка — она копия моя чисто, дочь. Ей надо бы мужиком родиться, а этому наоборот. Дочь приходит: «Пап, сделай мне бюллетень?» Я говорю: «Иди к маме. Она работает в поликлинике — тебе справку любую сделает моментально». А та как: «Не! не! Мама говорит, „Нет!" — и всё». Ну что делать? Пошёл, заплатил, сделал ей бюллетень на три дня...
То есть, не было у меня, чтоб жена что-то сделала. Я всё делал.
Дочери было нужно — кто в институт устроил её? Только я. Лаборанткой.
Жена ничего не умела. Вопросы она не решала, не интересовалась ничем. Только я занимался своими руками. Жена за моей спиной всё время была. И такую мне сделала подлость. Это вообще невыносимо — порушила мою семью.
Ну, как: бывает у человека мечта. Мечта в чём? В том, что она работала с военными. Они получали квартиры в первую очередь. Квартиры хорошие, в любом месте: в Монине, на Лосино-Петровском... Обстановка в квартире была более лучшая. Одевались получше. А у неё не было ничего. И всё это годами, годами оседало, оседало, оседало: она ждала момент, когда какого-то-либо полковника подцепить. Полковника не нашла, но нашла подполковника.
Я сказал ей: «А сможешь прожить-то?» «Смогу! На кой хрен ты мне нужен такой — ни хороший, и ни плохой, никакой!»
Я тогда пил, конечно... конечно, пил. Год болтался вообще. Меня выбило из колеи.
А потом решил: хватит, всё. Сам решил. Бросил водку. Сейчас вообще — ни водку, ни вина, ни пива — ничего. Мужики меня спрашивают: «Ты чего, закодировал ся?»
«Не кодировался, ничего». «А как так?»
Говорю: «А вот так, сила воли». «Ну, этого не может быть!»
Я детально рассказываю. Да, был тяжеловатый момент. Но я сам себя пересилил. В результате вот — шестой год.
Уже пять лет и три месяца. Не тянет, ничего. А эти как продолжали — они так и пьют.
И жена тоже первое время: «Конечно, ты закодпровал ся...»
Думала, всё (про меня): мол, пойдёт по всем этим злачным местам, будет пить там, валяться... Ну, а исход известно какой — летальный исход.
А я пришёл к ней — в костюмчике новом, рубашечка с галстучком... Она: «Ой-ё... Какой у тебя костю-юм?!..» Я: «А что я — не человек?»
Речь не то, что костюм: она не предполагала, что я на ноги встану. А я встал на ноги!
А она — в результате что? — подполковник со своей семьёй жил — и продолжает живёт.
И толку? Теперь хочет вернуться — а я всё, я уже не хочу. У меня уже отгорело всё.
Мне посвятила другая женщина жизнь. Она в сотни раз её лучше, и не хочу я менять. Та свою судьбу сама захотела, а эта для меня готова на всё что угодно. Сейчас сказал, поеду в Шатуру — она бросит всё и поедет со мной жить в Шатуру. Потому что такой человек. Ничего ей не надо. Ни денег не надо. Ни дача ей не нужна, ни квартира ей не нужна: ты мне нужен сам человек — и всё. Вот бывают такие люди, скажите мне? Не бывают! Это редкость бывают такие люди.
А эта уже — пустой номер. Я всегда говорю: если человек раз изменил — он ещё раз изменит. Хоть ты корми, хоть ты не корми — хоть мясом корми, уже не склеишь.
Вот так в результате кукует кукушечка-то одна-а-а. И на старости лет приткнуться-то надо — ну а к кому приткнуться-то? Не к кому!
Кто водички подаст? И того нет, оказывается.
Вот та-ак...
XIII.
Разоблачение Достоевского, или Coup du milieu
— Герой, герой! — засмеялась Анна, но как-то невесело, через силу. — Победил жену...
— На мой взгляд, — сказал Фёдор серьёзно, — это самый страшный рассказ из всех, самый бесчеловечный. Разве лишь под конец промелькнула... хотя бы обида, хотя бы какое-то живое чувство. А до этого — просто какая-то выжженная земля... Совершенно не русский подход! Это мелкое накопительство, «убирать конкурентов» — совершенно какой-то Бальзак, Растиньяк... Мелкий, мертвенный — и не русский характер совсем, даже на удивление...
— Вот! — ткнул пальцем Белявский, — смотрите: когда людей убивают — люди спиваются — люди калечат друг друга — это не «самое страшное»! Смотрите все: «страшно» другое. «Страшно» — копить на ботинки! Это «не русский характер»... «Не русский...» — он перелистывал что-то в компьютере, — вот! цитирую: «Немцев надо душить. Пусть они там сильны в науках, а их все-таки надо душить... Все настоящие русские люди философы, а ты хоть и учился, а не философ — ты смерд»! Немцы — раз. Есть ещё про поляков: «Да и куда ему убежать-то, хе-хе! За границу, что ль? За границу поляк какой-нибудь убежит, а не он...» Поляки — два.
Америка! «Я эту Америку, черт ее подери, ненавижу. Я разве вынесу тамошних смердов?» «Смердов», — смачно повторил Белявский. — «Я разве вынесу тамошних смердов, хоть они, может, все до одного лучше меня! Ненавижу я эту Америку уж теперь! И хоть будь они там все машинисты необъятные какие, аль что — и черт с ними, не мои они люди, не моей души! Россию люблю, Алексей, русского Бога люблю, хоть я сам и подлец! Да ведь я там издохну...»
Смотрите: здесь нет аргументов для русского превосходства. Немцы «учёные». Американцы «все машинисты», у них — машины, станки; они «лучше», и — больше того! — «все до одного лучше».
Но это неважно! Пусть они «там все машинисты» — и чёрт с ними, со смердами... Главное слово — даже не «смерды», а незаметное «там». «Они там». Это как про женщину сказать: «эта там...», «как её...» Хуже нет... Вот что мне это напоминает! Влюблённый уединился с... с объектом страсти — и вдруг кто-то «там», посторонний, без стука заглядывает к ним в дверь. «А ну вышел! Неважно, кто ты „там", какой ты там — хороший, плохой, неучёный, учёный: ты там — а мы тут. Вышел отсюда быстро!»
Анна хмыкнула:
— Жизненно...
— «Достоевский любит русский народ». Ессесно, любит! А як же! Есть смысл говорить влюблённому про других женщин: «та умная — а та добрая — а та красивая»? Да чёрт с ними! Я эту хочу!
«Почему — эту?»
Ну глупый же вопрос. «Почему?» Потому! А чтоб не быть голословным — цитатки... цитатки... «Воссияет миру народ наш!..»
«Пусть у других народов буква и кара, у нас дух и смысл,
спасение и возрождение!..»
«От народа спасение...»
«От востока звезда сия воссияет...»
«Поражает меня в великом народе нашем его достоинство истинное, благолепное... Вижу наше грядущее: будет так, что даже самый развращенный богач устыдится богатства своего пред бедным, а бедный, видя смирение сие, уступит ему с радостью, и лаской ответит на благолепный стыд его. Лишь в человеческом духовном достоинстве равенство, и сие поймут лишь у нас. Образ Христов храним, и воссияет как драгоценный алмаз всему миру...» Ну, скажите мне: это можно всерьёз обсуждать? Тут только выйти, и дверочку за собой притворить...
