начали проситься «под государеву руку») [
Басин 1971: 86], Крыма состоялось, то фактически Россия уже в то время достигла бы тех естественных евразийских границ, которых она реально достигла лишь к концу XVIII в. При этом такое воссоединённое Евразийское единство было бы куда ближе к неимперскому варианту Владимира Мономаха, чем то государство, которое возникло на самом деле. Тогда Россия-Евразия прочно вошла бы в Европу. Что же случилось после 1560 г.?
Иван Грозный осуществил «самодержавную революцию» (термин А. Л. Янова), в значительной мере с помощью «очингис-ханенных» ордынцев (опираясь на присоединённое им к России Поволжье, центр Золотой Орды). В. Куковенко на основе анализа разрядных книг того периода достаточно убедительно доказывает, что примерно 90 % первоначального состава опричников приходилось на выходцев из бывшей Золотой Орды [Куковенко 1996: 191–231].
Вот для примера писцовая книга Коломенского уезда за 1575 год. Из 300 дворян – 105 (!) служилых татар, т. е. более трети [Цветков 2005: 353]. Но это через десять лет после начала опричнины. А как обстояли дела в середине 1560-х гг.? В. Куковенко приводит список помещиков, получивших уделы в Бежецкой и Вотской пятинах в 1565–1566 гг. (109 имен), среди которых подавляюще преобладают мусульманские фамилии и имена, и ни про одного нельзя сказать с уверенностью, что он русский! Собственно, вся статья В. Куковенко – статистический анализ состава опричников с констатацией факта преобладания тюркского этнического элемента.
В итоге Ивану Грозному удалось то, что не удалось Батыю тремя веками ранее – свернуть страну с европейского пути развития, на полвека, до Смутного времени, превратив её в подобие Золотой Орды. Но если правители Золотой Орды ограничивались данью, не вмешиваясь во внутренние дела Руси, то в царствование Ивана Грозного в форме опричнины фактически имела место попытка создания новой Орды со столицей в Москве вместо Сарая. И то, что в 1574 г. Иван Грозный временно, на два года передаст престол крещёному татарскому хану Чингизиду Симеону Бекбулатовичу, выглядит, по меньшей мере, странно. Если не знать, из кого набиралась опричная гвардия. Правда, Симеон занимал трон недолго – даже раздавленная опричниной страна глухо, но единодушно возроптала, и через два года Иван Грозный сумел вернуть трон.
Переселение кипчаков на Русь началось ещё при Владимире Мономахе, постепенно нарастая, особенно после покорения Казани и Астрахани. Н. Пронина говорит о том, что царь сразу получил себе в войско 30 тысяч бойцов-татар [Пронина 2005: 173]. С началом Ливонской войны ордынцы изрядно потеснили русских бояр в высшем командном составе российской армии, что опять же отражено в разрядных книгах [Куковенко 1996: 194–197; Мадариага 2007: 220]. Однако до первой половины 1560-х гг. ни о каких «опричнинах» на Руси и речи не было. Что же случилось теперь?
Если золотоордынские окраины к тому времени уже вернулись к традиционному евразийскому степному устройству, то центр бывшей Орды (Поволжье), вошедший в середине XVI века в состав России, все еще оставался «чингисхановским». Но процесс расчингисханивания шёл и там. В Казанском ханстве периодически собирались курултаи для решения важнейших вопросов (например, о дальнейших отношениях с Московским царством в 1551 г.). Курултай был собранием трёх сословий – духовенства, воинов и земледельцев, причём собранием не представительным, т. к. все три сословия присутствовали на нём в полном составе. То есть это был аналог не Земских Соборов, а скорее древнерусского веча.
Правда, М. Г. Худяков подчёркивает, что реально в ханстве существовала военная монархия, с неограниченным повелителем, без малейших признаков демократизма [Худяков 1996: 676]. Однако кто мог поручиться, что процесс расчингисханивания не приведёт к тому, что курултай превратится в реальный инструмент демократии? Словом, Ивану Грозному надо было спешить с завоеванием Поволжья, иначе ему не на кого было бы опереться при создании опричнины.
Таким образом, есть основания утверждать, что причина успеха «самодержавной революции» (определение, данное опричному перевороту А. Л. Яновым [Янов 2009]) заключалась в том, что этот регион вошёл в состав России, ещё будучи «очингисханенным». И именно там Грозный набрал бо́льшую часть опричников для «очингисханивания» самой Руси.
Интересно, что после взятия Казани «все разумные люди» советовали царю на время остаться в покорённом городе, но он принял, по словам князя Курбского, «иное решение» [Валишевский 1989: 251]. Зачем «все разумные люди» (включая, очевидно, и самого Курбского) советовали царю остаться? Не для того ли, чтобы побыстрее «расчингисханить» остатки Орды? После пяти веков отношений Руси со Степью многие русские бояре (истеблишмент, современным слогом), несомненно, понимали опасность включения в состав страны «очингисханенной» Степи. Однако царь решил иначе.
«Либеральным» реформам Адашева – Сильвестра сопутствовала как попытка церковной реформации, так и попытка третьей волны христианизации Степи.
К 1490-м гг. церковь стала крупным землевладельцем, ростовщиком и перестала быть «пастырем народным» [Валишевский 1989: 174]. Против этого выступили русские «православные протестанты», сторонники «дешёвой Церкви» – «нестяжатели» [Павлов 1871: 113]. Они требовали освободить Церковь от «любостяжания» для исполнения функции духовного водителя нации. Именно это и было основным требованием, которое выдвигали западноевропейские сторонники Реформации. А секуляризация церковно-монастырских земель положила начало буржуазному развитию стран Северной Европы. А католическая церковь капитализм долго не принимала – до XIX, отчасти и до ХХ в. [Фукуяма 2008: 77] Но если подставить вместо «католичества» «официальное православие», а вместо «протестантизма» – «нестяжательство», то мы увидим очень похожую картину и в Московии периода 1462–1560 гг.
Понятно, что имела место и поддержка нестяжателями «либеральных» реформ Адашева – Сильвестра [Валишевский 1989: 104; Павлов 1871: 113]. О связи этих реформ, способствовавших развитию России как современного по тем временам государства, с «православной реформацией» нестяжателей много пишет А. Л. Янов [Янов 2009: 149–214].
Опричнина и неудача церковной реформы нестяжателей имели следствием бегство за границу первопечатника Ивана Фёдорова (книгопечатание поддерживали именно нестяжатели) [Немировский 1985: 116]. В. Куковенко приходит к выводу, что, поскольку печатались тогда в основном церковные книги, предназначенные для христианизации мусульманских и языческих народов, то после прихода представителей Орды к власти этот процесс необходимо было пресечь [Куковенко 1996: 212–213].
Завершение процесса «расчингисханивания» и тенденция к формированию миролюбивого и вполне демократического государства в естественных евразийских границах создавали хорошие предпосылки для третьей волны христианизации Степи.
Известно, что казахи Среднего Жуза в XVIII в. обращались к Екатерине II с призывом «оградить их от пропаганды ислама и обратить в православие». В дальнейшем просьбы неоднократно повторялись, например, в 1837 г. казахи Букеевской Орды просили Николая I «мечетей у них не заводить, ахунов и указных мулл не определять». На необходимость христианизации киргизов и казахов указывали многие представители российской научной общественности [Валиханов 1961: 524–529; Венюков 1868: 158–160; Венюков 1877: 415–430; Красовский 1868: 454; Krader 1963:
