Дюпри уловил ее холодность и почувствовал себя патрульным сержантом, который после смены что-то вынюхивает в серьезной группе.
Каролина прошла к большому столу в центре комнаты, и теперь их разделяли два стола – совещательный и письменный.
– Куда вас ранили? – спросила она таким тоном, словно интересовалась планами Дюпри на уик-энд.
– В плечо.
– Угу. – Каролина положила папку на стол и начала пролистывать дела, избегая взгляда Дюпри. – Швы наложили?
– Еще только собираюсь. – От ее дежурного, снисходительного тона Дюпри растерялся. – Что случилось?
– Ничего.
– Нельзя говорить? Теперь это не для моих ушей?
– Вовсе нет. Просто нужно кое-что посмотреть. Вы же знаете, так бывает – какая-то мелочь сидит в тебе занозой.
– Да, про занозы я знаю.
Ее отстраненность наждаком корябала душу. Женщина, о которой он думал беспрестанно, вдруг стала холодной и чужой.
– Ладно, пойду писать рапорт, – сказал Дюпри. – Не стоит оттягивать свое увольнение.
Каролина невесело улыбнулась. Дюпри вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь.
В коридоре он попытался осознать, что сейчас произошло. Можно понять, если вдруг он стал ей неприятен, – последнее время он сам себе был противен. Но этот ее снисходительный тон невыносим. Вспомнилось, как давеча он проснулся в машине и увидел зашторенное окно. Вдруг безумно захотелось все выложить Каролине – сказать о своих чувствах, о ее неблагодарности, обо всем. Все, что он делал, было для нее и во благо ей. Пусть она плюет на него, но на то, что сделано ради нее, наплевать нельзя.
Дюпри рубанул карточкой по замку, откликнувшемуся зеленым огоньком, и толкнул дверь. Каролина смотрела в пол, словно Дюпри не покинул кабинет через дверь, а растаял на ковре. Потом взглянула на него, и он подавился словами, уже готовыми сорваться с губ, – я так давно тебя люблю. Еще не произнесенные, они уже казались стертыми, пустыми и никчемными. Она знала, что он ее любит. И дело не в любви. Любить просто. Те двое пьяниц тоже любят друг друга. Он отдал ей то, чего не получала даже его жена, – шесть лет верности и жертвенности. И сейчас казалось, будто все, что было в его жизни, в долю секунды промелькнувшей перед глазами: работа, супружество, любая неприятность, – все связано с ней, она всему виной. Даже в том, что заныло раненое плечо. Он искал слова мощнее и емче, нежели «я тебя люблю», такие слова, которые поведают обо всем, что он ради нее сделал.
– Когда шесть лет назад я подъехал к тому дому, – тихо и ровно проговорил Дюпри, – вы стояли над застреленным человеком. А нож…
Он закрыл глаза и велел себе остановиться, понимая, что сейчас изничтожит ее. Но какая-то часть его знала, что в этом и цель – пусть ей тоже будет больно, пусть он снова станет нужным ей.
– Что? – Каролина сглотнула тошноту, догадываясь, что сейчас услышит. – Нож – что?
– Он лежал на полу в кухне, возле женщины. Мужик был безоружный. Я подбросил нож к трупу.
39
Ленни Райан вспомнил собаку, что была у него, когда мальчишкой он жил в Вальехо. Помесь лабрадора черт-те с кем. Папаше впарили его как сторожевого, но пес только и делал, что ночами выл под дверью. Старик швырял в него ботинком и орал, чтобы пес заткнулся на хрен. Каждое утро отец выводил его во двор и вожжой привязывал к крыльцу. Едва папаша выпускал ошейник, пес задавал стрекача, но вожжа отпускала его ярдов на двадцать, а потом, щелкнув, точно кнут, отдергивала обратно.
Пес вскакивал с земли, отливал и кидался в другую сторону, после чего все повторялось. Папаша ржал и вопил, осатаневший пес метался, и всякий раз – хлопі Так начиналось каждое утро. Отец считал это прекрасной потехой, а вот Ленни печалился, что глупый пес, похоже, не помнит своего прежнего опыта. Изо дня в день он срывался с места и, достигнув полоски жухлой травы, до которой отпускала вожжа, лишь наддавал, словно все уроки жизни были не в счет и теперь-то он непременно вырвется на свободу.
И чего вдруг вспомнился этот пес? На стоянке автомобильной рухляди Ленин распластался под фургоном. Пришлось спрятаться слишком близко к дому полицейской дамочки. Вот-вот копы заполонят улицы, и тогда его отправят обратно в Ломпок или такую же дыру, где до скончания дней он будет выходить на прогулку со шпаной и наркоманами, тупыми, жестокими и больными, где все разговоры о том, как они откинутся и провернут дельце, или найдут работу, или поквитаются с каким-то говнюком. Мол, пусть только выпустят, и теперь-то они рванут без оглядки.
Под днищем фургона Ленин приподнялся на локтях и оглядел темную улицу. Ничего. Полицейская дамочка его не увидела, что ли? Не может быть. Она вышла из дома и уставилась прямо на него. Должна была разглядеть. Может, копы закрывают район по периметру? Ленни вновь прижался к земле.
Кстати, до тюряги может и не дойти. Что у них в этом штате? Газ, электрический стул? Кажется, здесь можно выбирать. Наверное, в ассортименте есть виселица. Интересно, что чувствуешь? Хлоп.
У Шелли была собака. Она вечно брехала, вот потому-то Ленни и проигнорировал ее истеричное тявканье в то утро, когда ввалились копы, обыскали дом и нашли заначку Шелли – дозы мета хватило для обвинения в хранении с целью сбыта. Поскольку дом принадлежал Ленни, его и повязали, но он рассудил, что отмотать годок легче ему, чем Шелли.
Кто ж знал, что прокурорша, старая сука в сером платье, дрыгавшая ногой, уговорит присяжных на пятерик. Видите ли, это уже его третья ходка. Как будто он злодей, который отрезает головы невинным младенцам. Сидел-то он за кражу магнитолы, а потом за тяжкие телесные.
Ленин сплюнул. Уж сейчас-то задрыга прокурорша отыгралась бы по полной.
Он выкатился из-под фургона и подполз к краю стоянки. На улице никаких мигалок. Редкие машины проезжали свободно. Значит, дороги не перекрыты. Напрашивался только один несуразный вывод: дамочка не вызвала подкрепление.
С самого начала все ее поступки были несуразны. Когда он сбросил Паленого с моста, он ждал, что бабец шмальнет в него, но та бросилась спасать сутенера. И ведь чуть не преуспела, хоть шансы были один на тысячу. Ленин все видел и поймал себя на том, что болеет за нее.
Потом он наблюдал, как она изображает уличную девку. И вот тогда что-то щелкнуло. Он все смотрел и смотрел на нее. Сперва-то он не заметил, что волосы у нее, как у Шелли. Такого же цвета и той же длины. Пока она шлендала по Спрейг, он залез в ее машину, пошарил в бардачке и нашел конверт с ее адресом. Еле управился до ее возвращения. Показал ей девку в холодильнике: вдруг стало важно, чтобы кто-нибудь знал о его делах. Наверное, потому он и оставил ей коробку с барахлом Шелли. И потому же иногда проезжал мимо ее дома. Вот как сегодня.
Нынче он даже не собирался в Спокан. С утра хозяйничал у Анжелы – ставил новую изгородь из колючей проволоки и починял навес водокачки, зимой продавленный снегом. Иногда он так увлекался работой, что чувствовал себя обыкновенным фермером, и тогда его прежняя жизнь казалась чужой. В той жизни они с Шелли вечно хотели чего-то большего – секса улетнее, кайфа круче, дней слаще. А вот Анжелу жизнь, видать, крепко приложила, потому что она понимала: желать лучшего – зряшная трата времени. Лучшее недосягаемо, как воля для собаки на привязи. Может, жизнь и соткана из таких вот крохотных сносных мгновений – поработать в солнечный денек, сожрать сэндвич, глянуть телик.
В полдень Ленин зашел в дом, взял сэндвич и включил телевизор. Как раз начались новости. Сутенер наконец-то всплыл. В рабочей одежде Ленин долго стоял перед телевизором, уронив руку с сэндвичем. Потом оставил записку Анжеле и на ее машине поехал в Спокан. Припарковавшись перед мэрией, Ленин в зеркале оглядел бритую голову и бороду, выдохнул и вошел в здание. Боялся, что кто-нибудь его узнает, но, как оказалось, тревоги были напрасны. Чиновники в окошках отвечали на вопросы, уткнувшись в бумаги. Удостоверение личности спросил лишь один, но и он не удосужился сравнить фотографию с оригиналом. Гораздо труднее было обежать уйму отделов и собрать кучу бумажек – всякие там разрешения на строительство и формуляры зонирования. Тут, наверное, не помогло бы и высшее образование, если б оно имелось.
Акты надо было забрать в суде, расположенном напротив полицейского участка и каталажки. Ленин кивнул копу на входе и прошел через рамку металлоискателя. Часом позже получил на руки акты, кальки планов и кипу всяких справок. Ленни даже запросил судебные документы на гражданский иск и сунул двадцатку клерку, чтоб переслал по почте. Но все это ничего не дало. А чего он ждал? Упоминания Шелли? Ленни пропустил несколько рюмок и, поехав куда глаза глядят, очутился перед домом полицейской дамочки. Вот там-то его и переклинило.
Ленни посмотрел на часы. Прошло сорок минут – и ничего. Значит, копы не приедут. Он вспомнил, как заманил дамочку в проулок, но та вызвала поддержку, только когда увидела труп. Баба явно чокнутая.
