хотя капитан обнаружил это только после десятого нажатия на кнопку входного звонка. Чтобы снова не оказаться в заложниках случая, Он дозвонился до Гриши Пичугина и попросил его подняться на третий этаж. Факт, что кто-то еще успел побывать в Пашиных апартаментах вовсе не для того, чтобы насладиться развешанными по стенам полотнами эротической живописи, становился неоспоримым. Всюду валялись разбросанные вещи, дверцы столов, полок и гардеробов были раскрыты. В зале, где угощал их коктейлем Коробатов, на столе лежала вывернутая наизнанку видеокамера, монитор компьютера светился, постель, комфорт которой успел испытать Катышев, была до основания перевернута.
Только теперь капитан начинал догадываться, что с Пашей Коробатовым что-то случилось. По крайней мере, он, юрисконсульт и частый гость элитных заведений, отрекомендовал оперов Черемисовой как своих друзей. А значит, Коробатов, угодив в западню оперативников, под напором ментОв и мог стать одним из главных свидетелей в ходе следствия. Теперь Катышев окончательно понял, что исчезновение Коробатова — или месть за помощь оперативникам, или ликвидация основного свидетеля. По большому счету, залпом могли выстрелить оба обстоятельства.
Искать дубликат фильма, снятого Пашей, в этом бедламе было бессмысленно. Вполне возможно, что этим самым были заняты таинственные визитеры, вскрывшие квартиру. Катышеву лишь очень хотелось надеяться, что диск, переданный дежурному по управлению, был в единственном экземпляре и Паша передал его только ради того, чтобы загладить свою вину. Но, насколько это было правдой, предстояло выяснить. Лишь бы конверт с диском с подписанной фамилией Катышева оставался в кабинете Полуярова. И если окажется, что подпись сделана рукой Коробатова, то, пусть ничтожная, версия все же имела смысл.
Пока Пичугин с открытым ртом восхищался произведениями откровенного искусства, Катышев заглядывал в ящики стола. Ни блокнотов, ни тетрадей с записями хозяина квартиры обнаружить не удалось. Зато в кресле он увидел запавший под подушку сиденья листок, на котором ценитель обнаженки Коробатов собственной рукой и в четкой последовательности зафиксировал все предстоящие в этом году эротические выставки и спектакли.
25
Пускать Фочкина к старому другу и фронтовому товарищу никто и не думал. Слишком зыбким и неопределенным охарактеризовали врачи состояние Блинкова. Но Фочкин оставлять Покои госпиталя не собирался и шумел, пока угомонить майора не вызвали заведующего реанимационным отделением. Им оказался худенький заморыш, казалось, совсем мальчишка с маленькими губастым личиком и огромными, в половину физиономии, очками. Когда он ре шительно шел по коридору в направлении оперативника, Фочкин блуждал глазами, отыскивая очередного соперника, если уж не крепче и выше себя, то таких же габаритов. И, когда медицинский начальник уткнулся ему в брюхо, он, не прикладывая усилий, отодвинул его в сторону:
— Не мешай, сынишка. Где тут ваш самый главный?
Главный тут же ловко выдернул из кармана куртки Фочкина бутылку «Столичной» и, не скрывая удивления, уставился на полупрозрачный пакет, в котором вместо традиционных яблок и апельсинов покоился круг краковской колбасы, полулитровая банка с грибочками, пакетик с малосольными огурцами, сыр, «Фанта» для производства водочного коктейля и буханка заблаговременно порезанного хлеба. Словом, это был точно такой же продуктово-водочный набор, с которым когда-то сам Блинков приходил к Фочкину в больницу, где отлеживался бывший омоновец после очередного ранения.
Ощутив, как бутылка выпорхнула из кармана, Фочкин заметил презент в руках заморыша, взял себя в руки и дал себе слово, что настоящий омоновец ребенка никогда не обидит. Но он признал в нем самого главного врача только после того, как «малыш» приступил «шерстить» пакет с продуктами. После чего, к восторгу Фочкина, мальчик-врач разрешил ему на полчаса заглянуть к Блинкову. Но к добавившемуся одновременно изумлению оказалось, что все продукты несовместимы с состоянием больного, который пока питался из капельницы с глюкозой.
Но и на том спасибо. Фочкин уже было вытянул руки, чтобы приподнять и дружески прижать врача к широкой груди, но тот ужом выскользнул и, решительно унося пакет с колбасой, зашагал в ординаторскую.
Блинков с килограммом бинтов на голове тупо смотрел в потолок, словно впервые его видел. На стук двери, без чего никак не мог обойтись Фочкин, он без напряга повернул голову и несказанно обрадовался другу:
— Е-тыть! Фочкин! А я тут лежу второй день и думаю, что обо мне все забыли.
— Ты уже почти неделю здесь отдыхаешь. Забыли? Хотели бы, да никак не забудешь! Ты ж у нас не только пострадавший, но и свидетель. Ну как дела?
— Да нормально. Принес?
— А говорят, ты на том свете побывал? — Оставив вопрос без внимания, Фочкин сел на стул и придвинулся ближе к Блинкову. — А правду говорят, что вход на тот свет через какой-то тоннель?
— Принес? — повторил Блинков.
— Да принес, принес! — Фочкин залез под свитер и достал небольшую фляжку с коньяком. — Так правду говорят?
— Открывай! — приказал Блинков. — И капай на губы. Только не все сразу, дальше я сам управлюсь.
Фочкин, глянув на запертую дверь, свернул пробку и поднес фляжку к губам товарища. Чуть-чуть смочив губы коньяком, он снова спрятал флягу под свитером.
Блинков, облизываясь, закрыл глаза.
— Какой там, на хрен, тоннель! Я и на том свете этих мандюков старался поймать. Весь райский сад обыскал. Затем записался на прием к архангелу Гавриилу.
— Зачем? — не понял Фочкин.
— Так надо же было узнать, где они скрывались, на этом свете или в аду!
— А ты их помнишь? — насторожился Фочкин.
— Ты еще спрашиваешь! Если я их на том свете не забыл, то на этом и подавно не оставлю в покое. Дай еще!
Фочкин наскоро проделал операцию с фляжкой. Блинков снова облизнул губы, но глаза закрывать не стал.
— Один, что поздоровее, — лопоухий. Когда я ему вмазал, уши ему помешали в окно вылететь. Желтые волосы у него с глубокими залысинами. Морда конопатая. Глаза, словно в черепушку вдавленные. А другой, который меня выключил, ростом поменьше. Подбородок у него слишком острый. Но прыткий, гад. Как «ванька-встанька». Я никак не мог его поймать. Уработаю лопоухого, начинаю за попрыгунчиком гоняться, тут опять ушастый поднимается. Я снова за него. Оба атлетически сложены, никак бывшие спортсмены.
— Опознать сможешь?
— Ты присылай скорее ко мне художника, я ему устно все в деталях нарисую. Дай еще!
— А не много? — впервые заупрямился Фочкин. — Тебе ведь даже колбасу есть нельзя?
— Кто тебе такое сказал? — Блинков даже обиделся. — С каких пор, майор Фочкин, вы медицинским сплетням начали верить? Помнишь, когда тебя ранило, как ты колбасу-то уплетал?
— То пустяки были — пуля в живот. А у тебя, Серега, черепно-мозговая травма. Мозги, дружище, это не какая-нибудь желудочная требуха.
Но,
