спонсирует, — сказала Маргарита. — Мне не на кого положиться.
— А как же твои родители?
— Моя мама болеет.
— Вот блин. Давно?
— У нее рак. Она в больнице.
— А сестры? Они тебе не помогут?
— У нас не такие отношения. Можно, я просто поживу тут? Я буду спать на чердаке.
— Марго, ты же знаешь, какой у меня уговор с родителями. Если я кого-нибудь подселю, они перестанут платить. Это мое святилище. Чтобы я могла сосредоточиться.
— Не обязательно же им говорить.
— У моей мамы шестое чувство. Она узнает.
Наступило неловкое молчание. За все годы их знакомства Маргарите никогда ничего не было нужно от Селест, кроме компании, чтобы пойти поесть суши, в бар, в маникюрный салон, на костер на пляже с какими-нибудь серферами. Селест всегда говорила да. Больше ни о чем Маргарита никогда ее не просила.
Селест улыбнулась и предложила сгонять в Малибу, чтобы развеселиться. Можно выпить на берегу, полюбоваться на волны.
— Я же тебе сказала, я на мели, — огрызнулась Маргарита и уткнулась в телефон.
У видео уже набралось несколько сотен просмотров, у нее в директе было с десяток сообщений. Она прокрутила их, игнорируя Селест, и замерла, когда увидела новое сообщение от Ноэль. Сестра даже не подписана на ее аккаунты, но вот же, ее фотография в профиле, в крошечном кружочке на экране. Сообщение состояло из одной строчки:
Рада видеть, что ты не подходишь к телефону, потому что занята большими важными делами.
Маргарита встала и выхватила у Селест виски.
— Ладно, погнали, — сказала она и отпила прямо из горла, залпом глотнув как можно больше. — Только по дороге затаримся чем-нибудь покрепче.
Из всех наркотиков, какие она пробовала, лучше всего были грибы. От них она чувствовала, как сглаживаются все ее углы, как все вокруг становится ближе, как будто она плывет через бытие. Чистое чувство, экстаз. Зато потом она могла днями лежать в кровати, плакать без причины, хотя это на нее не похоже — она не склонна к приступам грусти. Трава — это весело, но ей не нравилось, когда прибивало, — она любила слоняться по Лос-Анджелесу, хихикать, болтать, есть в кои-то веки мороженое и запивать холодной газировкой. МДМА и алкоголь служили надежными средствами для запуска вечеринки. Как подзарядка. Весело, мутно. Кокаин хорош, когда вместе со всеми, когда это ритуал, который связывает незнакомцев на ночь, но с кокаином она старалась быть осторожней.
Они взяли эдиблз: по темному квадратику шоколада на каждую. Селест гнала по трассе СШ1, чтобы добраться до пляжа, пока их не накрыло. Небо синело бархатом, волны накатывали одна на другую.
По-настоящему их накрыло, когда они уже доехали до пляжа. Селест все время хихикала и несла какую-то фигню. Маргарита распласталась на песке, смотрела, как кучатся облака, и ей казалось, что она погружается в землю.
С самого детства ее не покидало чувство, что она — пустое место. Не то что голос в голове; даже не четкое осознание. Просто чувство, накрывавшее ее тело одеялом, чтобы она исчезла. Не потому, что папа попал в тюрьму и был наркоманом; не потому, что у матери не было никакого «я» за пределами ее браков. Не потому, что она метиска и всегда знала, что она и с небелыми только наполовину, и с белыми не по-настоящему Все это было не важно, точнее, важно было не только это. Все потому, что она ускользнула из поля зрения тех, кому хотела быть заметной. И она знала, что это не классическая хрень среднего ребенка, потому что у других средних детей такого не было.
Маргарита закрыла глаза, мечтая, чтобы океан набежал на берег и унес ее с собой.
Вдруг Селест пихнула ее в бок.
— Вставай. Я голодная. Хочу бургер.
Маргарита резко села и зыркнула на нее.
— Почему ты не дашь мне остаться у тебя? Чего тебе стоит? У тебя и так все есть. Дом, родители, лицо ромбиком…
— Только не начинай про свое квадратное лицо, как будто ты, блин, жертва.
— Мне некуда идти.
Селест села рядом на корточки и запустила пальцы в волосы.
— Что-нибудь придумаешь. Ты такая сильная! И красивая.
Маргарита оттолкнула ее.
— Эгоистичная сука.
— Сама не знаешь, что говоришь, — сказала Селест. Она подняла Маргариту двумя руками и оттащила в сторону дороги.
Как-то раз Маргарита нашла Робби у них во дворе. Стояла осень, земля была усыпана листьями. Они хрустели под ногами, когда она шла к нему. Он лежал плашмя на спине в темноте. Маргарита часто просыпалась раньше сестер и одна смотрела телевизор в гостиной. Она услышала какой-то шум, вышла на заднее крыльцо и увидела отца. Его дыхание поднималось над ним облачком. Это было где-то за год до того, как Робби ушел, до того, как Лэйси-Мэй сказала, что он ушел не попрощавшись, чтобы успеть получить работу на судне на побережье.
Он был в рабочей одежде, на нагрудном карманчике блестела его фамилия, вышитая блестящей ниткой. Она видела, как под опущенными веками бегают его глаза. Губы дергались, как будто он пытался что-то сказать. Она позвала его, но он не ответил. Она схватила его за плечи, и он приоткрыл глаза. Потом закрыл. Что-то запел. Маргарита закричала, и тогда ее нашла Лэйси-Мэй. Отругала ее за то, что она вечно преувеличивает, и отправила домой.
Маргарита смотрела в окно: Лэйси-Мэй подсунула руки ему подмышки и попыталась оттащить его к дому. Он встал, потом упал. Лэйси-Мэй перевернула его на бок, и тут его вырвало.
Чуть позже они вошли в дом, и Робби повалился на диван. Лэйси-Мэй позвала Маргариту на кухню, подальше от отца, и та послушалась. Мать налила ей чашку какао, дала кусочек тоста. Она сказала, что Робби ходит во сне. Маргарита спросила, кто их охраняет по ночам, если папа бродит по двору.
— Так затем он это и делает, — сказала Лэйси-Мэй. — Присматривает за нами.
Маргарита проснулась от тошноты. Селест поставила с ее стороны кровати бумажный пакет. Хотелось пить, голова гудела.
