— Что ты выбираешь, Ямомото-сан? — все еще вежливо, но уже с явными нотками нетерпения в голосе спросил аскетического вида самурай.
Затягивать беседу под луной больше не дадут. Стало быть, и этот шанс отпадает. Остается последний — бежать. Что, что, а бегать Артем умел. Главное — прорваться сквозь кольцо окружения.
— Я сделал выбор, Гонгоро-сан, — сказал Артем, поочередно загоняя в ножны короткий и длинный мечи. — Я выбираю сеппуку. Это большая честь для меня, что мне поможет уйти из жизни мастер «последней нити».
Артем счел, что не лишним будет поклониться.
— Но мне не нравится это место, Гонгоро-сан. Я хотел бы в свой последний миг чувствовать простор, видеть внизу блеск воды и слышать лягушачий хор. Это напомнит мне о моей родине, которую в этой жизни я больше не увижу.
Чтобы надежнее тронуть самурайскую душу, Артем добавил:
— Там я без труда смогу сложить свою предсмертную танку.
Расчет Артема был прост, как палка из бамбука, — сигануть вниз с холма. Да, сигать придется в темноту, и совершенно неизвестно, сколько придется лететь и на что в конечном счете приземлишься. Но он же воздушный гимнаст, а не мешок с картошкой, и уж падать-то обучен. Можно сказать даже так — именно искусству падать он обучен.
Аскетического вида самурай раздумывал недолго.
— Но ты прежде отдашь мне свои мечи, Ямомото-сан.
Видимо, этот верный слуга Годайго не полностью доверял Белому Дракону. Не верил, понимаешь, в искренность его слов и намерений. И все же он был стопроцентным, законченным самураем, и это-то его и подводило — он никак не мог себе представить, что самурай сможет бросить свои мечи.
Артем не колебался ни секунды. «Света восемнадцати лун», конечно, жаль. Как-никак, работа самого Амакуни, мастера из мастеров. Однако Артем не настолько осамураился за четыре месяца, чтобы из-за меча, пусть даже такого знаменитого и замечательного, отдавать жизнь. А уж про короткий меч-вакидзаси и говорить не приходится.
— Разумеется, Гонгоро-сан, — Артем вынул из-за пояса и протянул самураю короткий меч.
Затем, никуда не спеша (а куда ему спешить-то, на тот свет, что ли?) вытащил из-за пояса катану, протянул ее самураю…
Что-то тонко просвистело над поляной.
Рука самурая так и не коснулась «Света восемнадцати лун», зависла в воздухе в полсяку от меча. На его лице сперва появилось удивленное выражение, потом оно исказилось от боли, и рука его взлетела к затылку, за что-то там схватилась, словно он хотел выдрать занозу. Через мгновение самурай, закаменев лицом, рухнул в серебристую траву. Невольно провожая взглядом его падение, Артем разглядел, что в черных волосах поблескивает металлический штырь…
И тут же окруженную абрикосовыми деревьями поляну заполнил тонкий свист. Ж-жух, сяя-яуу. Что-то разрезало воздух, что-то небольшое, проносившееся серебряными искрами над поляной.
Артем вновь выхватил катану, когда в его сторону метнулся коренастый монах, замахиваясь палицей. Монах вдруг споткнулся, словно подбитый чьей-то невидимой ногой, крутанулся на месте, выпустил палицу из рук и повалился на землю. Опа! Короткая толстая стрела торчала из его спины.
Две такие же стрелы — одна вошла в ногу, другая в плечо — остановили еще одного монаха, вооруженного двумя странными, похожими на лепестки ножами. Он завалился на спину и замер недвижно, с открытыми глазами и ртом. А попадания меж тем не были смертельными. «Отравленные наконечники, — догадался Артем. — Больше ничем не объяснишь. И сюриккэн, сразивший Гонгоро, тоже наверняка был отравлен».
Люди Годайго валились на землю один за другим. Кто молча, кто-то успев крикнуть, кто-то хрипел, извиваясь в недолгой агонии на залитой серебристой росой траве. Кто-то успевал выдрать из тела стрелу или сюрикэн, но в него тут же впивалась новая.
Последний оставшийся на ногах самурай кинулся к Артему. И ему, единственному, удалось нанести удар. Наносил, когда черная стрела уже торчала у него из бедра. Потому, видимо, удар вышел несильным и нерезким, Артем без труда отбил его, подставив свою катану. И больше самурай со стрелой в бедре сделать ничего не смог. Стал оседать на землю, рухнул на колени, сжимающая рукоять меча рука уперлась в землю… Он вскинул взгляд и какое-то время неотрывно смотрел в глаза Артему. И столько было в его взгляде невыносимой, жуткой тоски, что Артему стало не по себе. Это были глаза самурая, умирающего так, как ему страшно не хотелось умирать — от отравленной стрелы, подло выпущенной из темноты. Цирковой гимнаст явственно ощутил, как под этим взглядом у него самого в каких-то потаенных механизмах души проворачиваются приржавевшие друг к другу шестерни, навсегда что-то меняя. Артем со всей четкостью осознал, что этот взгляд ему теперь не забыть, уж по ночам-то точно будет сниться…
Тем временем от абрикосового дерева отделилась тень и, низко стелясь над землей, заскользила в сторону схватки. Тень оказалась закутанным во все черное человеком, который метнулся к самураю со стрелой в бедре и всадил ему в грудь короткий прямой меч с квадратной гардой. И все. На этом аккорде схватка закончилась, да и недолго длилась она, какие-то секунды. Результатом этих секунд стало то, что люди Годайго все до единого были мертвы.
Закутанный в черное человек склонился над Гонгоро и что-то проделал. Только когда он распрямился, Артем понял что. Отрезанное у Гонгоро ухо незнакомец засунул за отворот куртки.
— Кто ты? — вырвалось у Артема. И наудачу спросил: — Ты из яма-буси?
Человек в черном поднял на него взгляд. Почему-то Артему показалось, что он улыбнулся под закрывающей лицо повязкой… И хоть открыты были одни только глаза, Артем с уверенностью мог бы сказать, что перед ним не Такамори, не Фудзита, вообще некто, никогда прежде Артему в этой жизни не встречавшийся. В прошлой жизни, впрочем, тоже… И почему-то Артем не сомневался — когда он снова встретит этот взгляд, то узнает этого человека.
Артем, ясное дело, не мог даже приблизительно сказать, сколько еще людей помимо незнакомца находятся за границами залитой лунным светом поляны, но, во всяком случае, отдавал себе отчет, что эти, если надобно увести его с собой, уведут. И уж тем более им не составит труда прикончить его в любой момент. Правда, хотели бы — уже прикончили бы. Хотя кто этих японцев знает, может, им всенепременно требуется собственноручно зарезать Артема, скажем, потому что так они обещали заказчику, а нарушить обещание не могут…
Но убивать его не стали. Не стали и уводить с собой. Незнакомец в черном побежал к абрикосовым деревьям и через мгновение растворился в ночи, оставив Артема одного в центре мертвого круга из тел. «Такаши, по слухам, убили яма-буси, и здесь тоже, по всему похоже, яма-буси — есть ли здесь какая-то связь?» — задумался Артем. Но найти ответ, стоя в круге из мертвых тел, было нелегко. Да и вообще торчать тут долее не имело никакого смысла. Артем двинулся в ту сторону, где вдали виднелись какие-то строения…
Это действительно был городок Никадура.
Нелегким делом оказалось найти свой постоялый двор. Городок был разбросан на большой территории, с какой стороны он сейчас зашел в город — непонятно, дома ночной порой все похожи… Но, поплутав, нашел, конечно, «свой» двор. Все ж таки Никацура — это вам не Нью-Йорк какой-нибудь. «Свой» двор он узнал по воротам, обитым по краям широкими медными полосами, и по крыше, крытой дранкой из дерева хиноки, — заметил это все днем, когда въезжали.
Подходя к воротам, Артем задался вполне актуальным вопросом — что ему прямо сейчас надлежит делать? Завалиться спать? Прихватить с собой всех своих самураев и до кучи Хидейоши с его самураями, ввалиться в дом, который занимал господин Касано, и устроить на отдельно взятом постоялом дворе ночь длинных катан? А потом отправиться на поиски подлеца Годайго, чтобы объяснить ему на языке клинков, что нехорошо похищать честных людей, а потом приказывать их убить? Непростые эти вопросы даже заставили Артема помедлить со стуком в воротные створы.
Ну, господин Касано скорее всего уже отбыл со двора — Артем готов был поспорить на что угодно. Что ему тут делать? Отвечать на вопросы, куда подевался даймё Ямомото? Так это или не так можно, конечно, проверить. И если вдруг Касано беспечно дрыхнет на гостиничных циновках… То что? Вызывать его на поединок? Исключено. Мало того что поединщиком Артем был, мягко говоря, не самым выдающимся, так еще после бессонной, беспокойной ночи, после отравления его так называемая спортивная форма оставляла желать лучшего. Приказать кому-нибудь из его самураев вызвать Касано и убить? Терять лицо перед ними, а также перед Хидейоши и его самураями не хочется, отдавать такой приказ тоже не хотелось. Сам Касано может крикнуть, что будет биться только с равным, а именно с Белым Драконом, и что тогда? Отказываться?
