— Я люблю тебя.
— Что?
Щеки Женевьевы блестели от слез. Прямо сейчас она казалась моложе собственного лица.
— Вот что она говорила, Чарльз. «Я люблю тебя…» Вот и все.
В гневе он схватил трость и большим пальцем сдвинул рычажок на рукояти. Заблестело серебро. Дьёдонне резко выдохнула.
— Извини, извини, — сказала она, склоняясь к нему. — На самом деле, я не такая. Я не подглядываю. Это было… — Она плакала навзрыд, слезы пятнали бархатный воротник. — Это было так явственно, Чарльз. — Женевьева качала головой и одновременно улыбалась. — Это чувство лилось из твоего разума. Обычно впечатления очень смутные. Но сейчас картинка оказалась предельно ясной. Я знала, что ты испытывал… О Господи, Чарльз, мне так жаль, я не понимала, что делала, пожалуйста, прости меня… и то, что она чувствовала. Это был голос, он резал, как нож. Как ее звали?
— Пен… — Борегар сглотнул. — Памела. Моя жена, ее звали Памела.
— Памела. Да, Памела. Я слышу ее голос.
Холодные руки сомкнулись вокруг его ладоней, вынудив отложить трость. Лицо Женевьевы оказалось совсем близко. Красные точки плавали в глубине ее глаз.
— Ты — медиум?
— Нет, нет, нет. Ты не дал ране зарасти, постоянно думал о тех словах, и они по-прежнему внутри тебя, их можно прочитать.
Вампирша была права. Борегар сам давно мог понять, что хотела сказать Памела, но не позволял себе услышать ее голос. Чарльз, осознавая всю опасность такой поездки, взял жену в Индию. Чарльз должен был отправить ее домой, как только стало известно, что она носит ребенка. Случилась ссора, Памела настояла на своем, и Чарльз позволил ей остаться, не вынудил вернуться в Англию. Он проявил слабость и не заслужил этих последних слов. Не заслужил быть любимым.
Женевьева улыбалась сквозь слезы.
— Здесь нет твоей вины. Она злилась. Но не на тебя.
— Я никогда не думал…
— Чарльз…
— Хорошо, я никогда не осознавал на самом деле…
Она прикоснулась к лицу Борегара, потом убрала руку, а на подушечке ее пальца осталась, застыв, слеза. Чарльз вытащил платок и протер глаза.
— Я знаю, на что она злилась, Чарльз. На смерть. Из всех людей — я понимаю. Думаю, она бы мне понравилась, я бы полюбила ее, твою жену.
Женевьева слизнула языком каплю, слегка вздрогнув. Вампиры могли пить слезы.
Что Памела сказала бы о Женевьеве, едва ли имело значение. А вот что подумает Пенелопа, было действительно важным. Неожиданно Борегар почувствовал, как неприятно засосало в груди.
— Я вправду не хотела, чтобы это произошло, — сказала Дьёдонне. — Еще решишь, что я — настоящая плакса.
Она взяла платок и насухо промокнула глаза, потом взглянула на влажную ткань.
— Прекрасно, прекрасно, — протянула Женевьева. — Соленая вода.
Чарльз удивился.
— Обычно я плачу кровью. Это не очень привлекательно. Сплошные зубы и чешуя, как у всякого порядочного носферату.
Теперь уже он взял ее за руку. Боль памяти проходила; каким-то образом Чарльз стал сильнее.
— Женевьева, ты постоянно себя недооцениваешь. Помни, я доподлинно знаю, что ты не представляешь, как выглядишь.
— Я помню какую-то девочку: ноги, как у утки, губами нормально не закрываются, хотя глаза красивые. Я не уверена, но надеюсь, что это была моя сестра. Ее звали Сирьель, она вышла замуж за брата одного из маршалов Франции и умерла прабабушкой.
Ее чувства вновь обострились, она полностью овладела собой. Только еле заметная краснота на шее выдавала былое смятение, но и та исчезала, словно лед под солнечными лучами.
— Теперь моя семья распространилась по всему земному шару, прямо как христианство. Мне кажется, что любой живой человек как-то со мной связан.
Чарльз попытался рассмеяться, но Женевьева снова стала серьезной.
— Я не люблю себя, когда изливаю душу, Чарльз. Приношу свои извинения за то, что смутила тебя.
Их отношения изменились. Борегар покачал головой, но не мог сказать с уверенностью, что произошло: то ли рухнула стена, то ли оборвалась связующая нить.
Глава 29
«МИСТЕР ВАМПИР — 2»
Слеза Чарльза все еще пощипывала ей язык. Женевьева не хотела пробовать его горе на вкус, но не смогла сдержаться. В столь преклонном возрасте она вдруг стала настоящей сумасбродкой и иногда с трудом себя понимала. Многие старейшины сходили с ума. Как Влад Цепеш. От Борегара ей досталось воспоминание. Хватка тонкой руки, запах умирающей крови, жар и грязь далекой страны, женщина свирепо билась со смертью, сражалась за возможность подарить новую жизнь этому миру. Чужие чувства, чужая боль. Женевьева не могла забеременеть, не могла родить. Могла ли она называть себя живой или вообще женщиной? Говорили, вампиры бесполы, их сексуальные способности столь же необходимы, как глаза на крыльях павлина. Конечно, Дьёдонне получала удовольствие от занятий любовью, но те не шли ни в какое сравнение с кормлением.
И все это от одной слезы. Женевьева сглотнула и облизала нёбо, пока вкус чужих чувств еще не прошел.
— Мы почти рядом с Тойнби-Холлом, — сказал Чарльз.
Они добрались до рынка Спиталфилдз, ехали по Лэмб-стрит, уже показался перекресток с Коммершиал-стрит. Рынок, открытый до самого рассвета, был хорошо освещен и забит народом, над ними витали знакомые шумы и запахи.
Неожиданно экипаж накренился и резко остановился. Женевьеву бросило вперед, прямо на деревянный щит, прикрепленный в передней части кэба, и она очутилась на крохотном полу между сиденьями, стоя на коленях. С такого положения из окон ничего не было видно. Лошадь ржала в панике, возница старался ее успокоить, окрикивая и натягивая вожжи.
Произошло что-то крайне неприятное.
Ржание прекратилось одновременно с ужасным рывком. Кэбмен выругался, а прохожие закричали от ужаса. Лицо Чарльза окаменело. Он превратился в солдата за секунду до атаки. Вампирша множество раз видела такое выражение у людей, которым вскоре было суждено умереть. Из ее рта закапала слюна, клыки Женевьевы вытянулись, она приготовилась то ли нападать, то ли защищаться.
На кэб сверху обрушился тяжелый удар. Женевьева взглянула вверх. Пять желтых пальцев, чьи ногти походили на крючковатые ножи, пронзили дерево. Они сомкнулись костисто-суставчатыми червями, и кулак вырвал часть крыши вокруг люка. Сквозь расколотый разрыв она разглядела волну желтого шелка. Прыгающий преследователь вернулся. Морщинистое лицо приблизилось к дыре, рот раскрылся, открывая ряды миножьих зубов. Они росли и росли, рассекая щеки, обнажая блестящие от влаги мясистые десны. Старейшина лязгнул, губы его полностью иссохли, редкие усы торчали прямо из обнаженной, влажной плоти.
Руки схватились за обе стороны дыры и оторвали еще один кусок дерева. Посыпались слои лакированных досок, которыми был обшит экипаж, тонкие плашки звенели оборванными скрипичными струнами.
Чарльз вытащил из трости меч и искал глазами, куда ударить. Женевьева должна была вступить в схватку с врагом, пока Борегар не бросился ее защищать — иначе его разорвут на куски.
Она прыгнула прямо с пола экипажа, с силой оттолкнувшись, схватившись за края разлома и вытягивая себя вверх. Дьёдонне прорвалась сквозь дыру, зазубренные края распороли ее хорошее платье и обломались о кожу. Повозка шаталась под весом китайца, который балансировал на месте кэбмена. Тот лежал в нескольких ярдах, растянувшись на тротуаре посреди толпы зевак, и старался сесть. Холодный ветер сдувал свободно развевающиеся волосы с лица Женевьевы, хлопал подолом платья по ее коленям. Кэб покачнулся от тяжести вампиров, на месте его удерживала лишь туша мертвой лошади.
— Мастер, — обратилась Дьёдонне к вампиру, — какова причина нашей ссоры?
Китаец изменился. Его голова покачивалась туда-сюда на вытянувшейся, по-змеиному гибкой шее, кожа на которой покрылась колючими пластинами, как у насекомого. Широкие рукава больше не скрывали отросших верхних конечностей, острыми углами торчали локтевые суставы, огромные ладони больше походили на весла. Завитая коса с ярд длиной хлестала по плечам, на конце ее виднелся шипастый шар, вплетенный в волосяной канат.
