— Напрасно вы плохого мнения о Михаиле Николаевиче. — с искренним сожалением заметил Бубнов, когда оба конструктора остались одни, — Если бы не он, вряд ли в Либаве стоял отряд подплава.
— Подводный телеграф его идея?
— И не только телеграф.
— М-м-м, что-то такое я предполагал, но все равно странный человек. Только на заводе узнаю о теме встречи, с бухты-барахты даю консультацию, дарю половину прибора, а меня за это полощут! И вы считаете это в порядке вещей!? — вновь начал заводиться переселенец.
— Простите, что значит дарю?
— Да то самое. Заниматься гидроакустикой у меня физически нет никакой возможности, тем паче за красивые глазки его высокопревосходительства. Чтобы отвязался, пришлось подарить усилитель.
— Вы хотите сказать, что вас не ознакомили с условиями сотрудничества? Как же так, ведь я самолично решил вопрос с финансовым управлением, — растерялся главный чертежник.
— Так это вы инициатор встречи? — теперь пришла очередь удивиться Федотову.
— С подачи Роберта Густавовича, но все вопросы решал я.
— М-да, броня крепка и танки наши быстры, а я-то ломаю себе голову.
* * *
«Эй, на борту, принимайте гостей» — надсадным голосом проскрипел динамик, когда Федотов в сопровождении мичмана уже подходил к субмарине. У входа в рубку матросик с «укоротом», при взгляде на которого в памяти невольно всплыло четверостишье: «Если ближе приглядеться, он похожий на пуму, видно, с детства доставалось на плантациях ему». Люк спасательной камеры встретил встречным потоком воздуха и «детектором трезвости» — четырехметровым вертикальным трапом. Интересно, часто тут падают?
Каждый корабль пахнет по-своему. Рыболовные сейнеры соляркой, камбузом и соленым мужским потом. Это их визитная карточка. Океанские траулеры в тысячи тонн водоизмещения слегка тошноватым духом серьезного рыбного дела. Субмарина 971 проекта пахла пластиком, металлом и электричеством. Пластик вот он, пружинит под ногами, явно с противоскользящим покрытием. Металл везде, а у люка в центральный пост видна толщина прочного корпуса. Еще бы, 600 метров глубины погружения — это не шутка. Света неожиданно много. Заметно больше, чем на надводных кораблях. Впрочем, и понятно — два-три месяца под водой без естественного света требуют иных норм освещенности.
Во всплывающей спасательной камере размещается все семьдесят человек экипажа. Остается загадкой, как им это удается. Даже сейчас тут тесно. Обитаемость атомных кораблей далека от описанной Жюлем Верном. Федотов это знал, но реальность удивила. В коридорах было откровенно тесно, а центральный пост имел размеры примерно пять на семь метров. Это самое большое открытое пространство на лодке, и то заставлено рабочими местами и стойками приборов.
В 2001 году Федотов вел шеф-монтаж аппаратуры на базе атомных подлодок в Гаджиево, вот и напросился на экскурсию. Заказ не дешевый, соответственные «премиальные» в конвертах, так отчего не пойти навстречу представителю исполнителя, тем паче что дальше кают-компании и кубриков команды его не пустили, а ЦП просто оказался по пути. Зато увидел рабочее место командира — трон! Иного термина подобрать трудно.
Сейчас Федотов сравнивал гордость Бубнова — строящуюся лодку «Акула», с АПЛ проекта 971 и тоже «Akula», правда, по классификации НАТО. Мистическое совпадение — и там, и здесь он знакомится с подводными хищниками.
Пятьдесят шесть метров длины здешней «Акулы», против ста десяти многоцелевой атомной субмарины будущего. Отличие всего двукратные, но водоизмещение 500 тонн против 13000 впечатляет.
Аналогично обстоит дело с вооружением — «Akula» XXI века могла уничтожить флот кайзеровской Германии.
Здешняя «Акула» только строится. Дугообразные шпангоуты похожи на ребра лежащего на спине исполинского животного. Впечатление усиливается отсутствием шпангоутов в районе силовой установки — в этой части животного должно располагаться подбрюшье. Словно шкура зверя, снизу уже приклепана обшивка. Сваркой здесь еще не пахнет.
«Акула», по сути, увеличенная «Касатка», спущенная на воду два года тому назад. Нет герметичных переборок, зато повышенная управляемость — командир видит всех, и все слышат его команды. Поначалу Борису показалось, что у «Акулы» нет легкого корпуса, благо, что не успел об этом ляпнуть. Чем больше Борис присматривался, тем больше осознавал — перед ним отнюдь не «гадкий утенок», а вполне себе опасный подводный хищник.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
При посещении атомного корабля Федотову повезло нарваться на толкового капитана третьего ранга. В отсутствии командира Иван Федорович оказался за старшего. Лодка полгода провела у причала, делать особо было нечего, а тут подвернулся «интересующийся». В итоге на голову «несчастного счастливчика» обрушился шквал знаний любителя истории подводного флота. «Несчастного», потому что сведений было явно много-то, а «счастливчика», потому что узнал много интересного о подводных лодках прошлого и тактике подводных войн.
Здесь по этому поводу уже вовсю пишутся статьи и устраиваются международные конференции. В целом все сходятся к мысли об использовании лодок в качестве своеобразных минных банок в позиционной войне у берегов. Ночью лодка стоит на якоре, днем экипаж отсыпается на базе. Не жизнь а малина. Что характерно, первопроходцами на пути появления лодок-охотниц будут фрицы и русские, но в целом страны Антанты эту тактику так и не осознают.
С эстакады Борис с грустью смотрел на будущую гордость Российского подводного флота: ничем особо не прославившись, «Акула» однажды не вернется из похода. Этот факт прочно засел в памяти переселенца. Лучше всего в грядущей войне проявятся подлодки Кайзера, а русские только в отдельных эпизодах — скажется общая нерешительность командования и проблемы с вооружением. Из разговора с Иваном Федоровичем, Борис помнил, что после погружения лодок система стабилизации хода торпед выходила из строя. Выявили это далеко не сразу, а «нормальный» боеприпас был получен только к концу шестнадцатого года. К этому времени русские подводники сделали далеко не один пуск торпед «в молоко». Обидно.
— Что-то не так? — Бубнов не понимал, отчего его жизнерадостный собеседник вдруг так изменился.
— Просто вспомнилось, — неопределенно откликнулся переселенец и тут же, чтобы уйти от ненужных вопросов, добавил, — Иван Григорьевич, мы ведь тоже занялись моторами. Примите к сведению — в моих планах стоит выпуск дизельных двигателей.
Тема моторов для Бубнова оказалась чрезвычайно актуальной, но к ней собеседники решили вернуться на следующее утро. И правильно, день выдался хлопотный, к разговору следовало подготовится, к тому же сегодня у Федотов была назначена встреча с «Сименсом».
Едва за посетителем закрылась дверь начальника чертежной закружил вихрь текущих дел. Время поразмыслить над утренней встречей появилась только в конце дня.
Всего полгода тому назад Морской Технический комитет удовлетворил предложение Бубнова о переходе с бензинового мотора на дизельный двигатель. Несовершенство «бензинок» часто приводило к пожарам в машинном отделении, что для подводного корабля смертельно опасно. Свое предложение Иван Григорьевич предварил запросами в Германию и на завод Л.Нобиле «Русский Дизель», но пока МТК «телился» германцы завязались на поставку двигателей во Францию, а «Русский Дизель», оказался не готов вовремя изготовить моторы. Посетитель честно предупредил, что его детище еще не вышло из стадии экспериментов, но… чем черт не шутит, удалось же господину Федотову обойти всех мировых производителей радиостанций. Шум об успехах «Русского Радио» не утихал.
Сидя в домашнем кресле, Иван Григорьевич прокручивал в памяти утренний разговор. Вот в его кабинет входит директор «Русского Радио». Немного выше среднего роста, коренаст. Прилично пошитый костюм, но без идеальных стрелок на брюках. Небольшие усы и чисто выбритый подбородок. Буйная растительность на голове.
«Глаза серые, во взгляде… что же было во взгляде?» — Припоминая, Иван Григорьевич приспустил абажур настольной лампы. Вспоминая напрягся. Словно на экране синематографа появились распахнутые глаза посетителя. Обегая кабинет, мазанули по лицам собравшихся. Буквально на долю мгновенья замерли на книжных полках и чертежной доске у окна. Вернулись к нему, но выражение стало…теплее. Да, именно так, взгляд потеплел. В тот миг Иван Григорьевич отчетливо почувствовал со стороны посетителя симпатию и… лукавинку. Тогда что же было в самый первый момент? Настороженность? Нет, совсем, скорее готовность дать отпор. Вот именно, дать отпор, вместо тревоги за получение заказа.
