Зачем это Федотову понадобилось? В определенной степени ему не давали покоя лавры царицы Катьки, умыкнувшей из Европы приличную толпу народа. Перед развалом Союза немцев в стране числилось до двух с лишним миллионов.
На самом деле проблема заключалась в дефиците квалифицированных рабочих и инженеров. За пять лет контракта Федотов рассчитывал наставничеством воспитать своих, родных, но перенявших немецкую культуру труда.
А то, что инженеров предлагалось вербовать не женатых, то и ежу (т. е. Федотову), понятно, что в холодной России им подсунут жарких русских красавиц и добрая половина «лимиты» останется в Империи.
Были и другие статьи, что долго не давали фрицам пойти на соглашение. В итоге, Федотову пришлось поделиться идеей тотальной радиофикации. Идея фрицам понравилась, ведь доходы от массовой продукции это вам не сотни тысяч золотых от продажи профессиональных радиостанций. Тут дело пахнет многими и многими миллионами, особенно, пока держится монополия. Прав был великий мыслитель, рассуждая о прибыли, преступлении и капитале — упускать такую возможность было выше германо-человеческих сил.
Подписание договора решили провести в Германии, а намерения скрепили подписями и небольшим банкетом. Звучали тосты о сотрудничестве, о здравии русского царя и германского кайзера. Именно в таком порядке — этикет требовал первым произносить имя правителя страны местопребывания. В какой-то момент Федотов высказался о родившемся в Гиперборее великом арийском духе. На самом деле сначала он вспомнил о тевтонском духе, но, поразмыслив, решил, мол, обойдутся, и перенес ариев в район мыса Канин, ибо нефиг баловать, пусть сперва немного поморозятся, смотришь и поумнеют. Вряд ли кто его понял, ведь банкет уже подходил к концу. Зато прозвучал вопрос Германа Осиповича, о корнях господина Федотова. В подтексте звучало о немецких корнях. А як же, корни у нас, конечно, есть и еще какие кони, настоящие корневища! Естественным порядком Федотов стал припоминать читанное о гаплогруппах R1a и R1b, но цепкий взгляд господина директора быстро прочистил переселенцу мозги. В итоге, так и не совершив за целый день ничего предосудительного, Федотов со спокойной совестью ушел в царство Морфея.
Встреча с Бубновым была назначена на одиннадцать часов. К этому времени последствия банкета почти испарились, но от чашечки крепкого кофе в кабинете Бубнова Борис не отказался.
Пока коляска неспешно несла переселенца по тенистым линиям Васильевского острова, он размышлял, как было бы замечательно проверить влияние послезнания.
Ели бы только можно было открыться! Чего греха таить — это желание не давало покоя всей троице переселенцев, и случай с пальбой у дома Фидлера был тому подтверждением. Их недоделанный психолог, так и сказал — мной двигали неосознанные устремления. Бац, и покаялся!
«Собственно, а что мешает выдать Бубнову порцию знаний? О переносе, конечно, ни слова, зато бонусом станет проверка устойчивости административно — технических систем. Удастся повысить эффективность использования подводного флота — замечательно. Не получится — все одно польза. Будем понимать, сколь прочны „наши устои“, но прежде прикинем, прогноз влияния на историю России.
Итак, повлияет наша информация на оснащение подводного фота? В какой-то мере повлияет, но не существенно, ибо дополнительных денег Бубнову никто не даст. А если бы и дали, то их еще надо освоить. Взять ту же сварку», — Борис аж замотал головой от осознания, сколько же сил надо приложить для ее внедрения. Одна только разработка электродов тянула за собой воз проблем, а ведь это далеко не главное. Отработка глубины швов, проверка их на прочность и герметичность требовали многих месяцев экспериментов. А свариваемость сталей? Не дай бог, если придется менять сталь корпуса.
А ведь еще есть проблема кадров и строительства новой электростанции — сварка корпуса лодки это вам не дополнительная лампочка в гальюне.
«Положим, сварка, это революция, — сам себя урезонил переселенец, — можно ограничиться акустикой. Возьмем фантастическое условие — к 1913 году все лодки по полной схеме оборудованы подводной связью, шумопеленгаторами, гидролокаторами, эхолотами и радиостанциями. И что? Это повлияет на ход войны на море? Ага, разогнались. В этой деле главным является отчетливое знание тактики применения лодок, а таковой нет ни у кого в мире, главное — в головах командования нет понимания значимости подводных сил. Да и сколько тех лодок. Хорошо если к началу войны наши наскребут десяток скорлупок. В самом благоприятном случае их влияние составит менее одного процента от суммарной энергии морской компании на Балтике. В общем балансе войны на российско-германском театре это есть величина исчезающе малая, — в бабочку Брэдбери Федотов не верил категорически. — Тем более ничтожным будет влияние на исторические события!»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Анализ давал однозначный ответ — с Бубновым можно говорить, не опасаясь изменения истории.
«Если же возникнет вопрос, откуда вы свалились, ответим: „С Марса, неужели не видно“, а станет доставать, то и пошлем. У нас не забалуешь. Местная интеллигенция, кстати, всегда идет строго на три символа, это вам не те, из XXI века — в морду дашь, а они в драку лезут. Темный народ».
В дороге настроение переселенца заметно улучшились, а чашка кофе у Бубнова тому только способствовала.
В отличии от Федотова, Иван Григорьевич выглядел неважно. Тени под глазами и смурной вид, напомнили переселенцу о нелегкой доле главного конструктора. В ожидании результата он, порою, неделями страдает бессонницей, но боже избавь в этот момент напрягать своих сотрудников — только навредишь. Исполнителям проще, не получится — начнут «рыть в другую сторону», а если ошибся главный конструктор, то по головке не погладят. Тут же найдется сволочь, мол, я предупреждал, сигнализировал. Сигнализатор хренов. И не рисковать нельзя. Адова работа. В поисках решения порою месяцами ломаешь голову, а оно возьми да приснится. Вскакиваешь, в полутьме судорожно ищешь авторучку и бумагу — только бы не потерять мысль. Родня в ярости, опять всех разбудил, но ты счастлив. Бывает, компромисс так не находится, тогда скрипя сердцем «лепишь горбатого». Понимаешь, что иного решения нет, что все от неверных исходных условий, но на сердце, словно кошки в подъезде нагадили.
Борис посмотрел на насупленного Бубнова, мысленно почесал репу. Все же, интуиция великая штука — почувствовав состояние оппонента, Федотов начал с двигателя.
Над созданием мотора группа двигателистов работала девятый месяц. Федотов категорически запретил разработчикам сразу строить полноценный двигатель в сборе. На первом этапе отрабатывались только два узла: пара — поршень-цилиндр и топливный насос. Публика, конечно, возмутилась: «Как же так, а мировой опыт? Господа Дизель и Майбах сразу построили свои моторы, а мы? Да что там моторы, они сразу построили авто!». В задницу такой мировой опыт, и пришлось инженерам монотонно подбирать сплавы и формы поршня с цилиндром. Подбирать и после каждого изменения гонять и гонять на отказ одноцилиндрового уродца.
Прав был Федотов? Безусловно, ибо доведя до идеала два основных узла, не потребуется ломать себе голову над причиной отказа — поршень, цилиндр или, к примеру, клапаны системы газораспределения. Топливом Федотов «назначил» солярку со строго определенными свойствами, а для особо одаренных повесил плакат: «Всеядность двигателя залог низкого КПД». В ответ, конечно, ворчанье. Таковы люди.
Научным консультантом проекта согласился стать тридцатилетний Густав Васильевич Тринклер. Будучи студентом пятого курса Санкт-Петербургского технологического института, Густав построил свой первый мотор и получил на него патент. По циклу он занимал промежуточное положение между бензиновым и мотором Дизеля. В Триклер-моторе не было компрессора. По существу он оказался прародителем дизелей будущего.
У мафии длинные руки. Эта истина верна для любого времени. На этот раз в роли мафиози выступил господин Л.Нобиль. В результате мощного наезда, т. е. не слабого отката, директор Путиловского завода запретил Тринклеру совершенствовать его детище. И куда после такого деваться «бедному студенту»? Естественно в загранку. С 1902 года Густав главный конструктор на заводе «Братьев Кертинг» в Ганновере. Сюда волосатые ручонки Нобиля не дотягивались и двигатели изобретателя вскоре пошли в продажу. Возвращение Тринклера на родину Федотов ожидал через полгода, а пока, как мог сам рулил разработкой.
