Он въехал в деревню, дремавшую в тусклом вечернем свете. Вокруг было безлюдно, и только трехногая дворняжка с энтузиазмом обнюхивала землю. Когда он увидел автомобиль, припаркованный на въезде в дом дона Игнасио, сердце дрогнуло в его груди — по крайней мере кто-то был дома. Если Эстелле понадобится какая-либо помощь, она наверняка обратится к сеньоре Мариане, которую очень любила. Он посмотрел на свое отражение в зеркале, лизнул руку и провел ею по своим жидким волосам, пытаясь придать себе более респектабельный вид. Затем Пабло спрыгнул из кабины грузовика, отряхнул пыль с рубашки и брюк и застегнул все пуговицы на груди, кроме верхних, чтобы был виден серебряный медальон с изображением Девы Марии, который он носил на счастье и для защиты от злых духов, проклинавших его на кладбище. Потом он глубоко вздохнул, вспоминая, что живот следует втянуть, а плечи расправить, и направился к парадной двери.
Прежде чем нажать на звонок, он какое-то время колебался. Высокие акации окружали его, как часовые, а дом был огромным, как крепость. Внезапно он ощутил робость и растерянность оттого, что вообще сюда приехал. Он уже собирался повернуться и уйти, как вдруг услышал голоса, раздававшиеся из дальней части дома. Не могло быть никакой ошибки — он явственно различил смех Эстеллы. У нее был очень необычный смех, похожий на веселое журчание ручья. Пабло любил этот звук больше всего на свете и ощутил, как его горло душит приступ ярости. Он сжал кулаки и стиснул зубы, ощущая себя в роли быка, учуявшего ненавистного тореро, и решительно позвонил.
Смех мгновенно стих, растворившись в быстром перешептывании и легком шуме шагов. Пабло снова нажал на звонок, а затем застыл на месте, сохраняя всю свою энергию для схватки. После долгой паузы дверь открылась и в дверном проеме появился дон Рамон Кампионе.
— Чем я могу вам помочь? — учтиво спросил он. Пабло стал подыскивать подходящие слова, но он никогда не был силен в общении с людьми, поэтому просто отвел руку и затем двинул кулаком прямо в самодовольную физиономию своего гораздо более крупного противника, заставив того отшатнуться внутрь дома и затем упасть на пол, откуда он ошеломленно взирал на Пабло Регу.
— Хийо де пута! — воскликнул Рамон, вытирая рукой окровавленный подбородок и изучая кровь, оставшуюся на ладони. — За что это, черт возьми? — Но он прекрасно понимал, за что.
— Папа! — закричала Эстелла. — Что ты наделал? — в ужасе всхлипнула она, увидев, как Рамон, покачиваясь, с кровью на лице, поднимается на ноги.
— Как ты посмел украсть мою маленькую девочку? — запинаясь, прорычал Пабло, готовясь к повторной атаке.
— Он не украл меня, папа, я пошла с ним добровольно. Разве ты не читал мою записку? — гневно прервала его Эстелла, храбро закрывая собой любовника от отца. — Хватит, папа, — приказала она. — Ты уже достаточно натворил!
— Вы обязаны жениться на ней, сеньор, — Пабло угрожающим жестом указал пальцем на Рамона, который с неприязнью смотрел вниз на взбешенного коротышку.
— Есть небольшая проблема — я уже женат, — дерзко сообщил Рамон.
Лицо Пабло стало пунцовым, а губы задрожали.
— И как же вы намерены поступить? — хрипло произнес он, скептически качая головой и едва сдерживаясь.
— Папа, прошу тебя, зайди в дом, и мы спокойно все обсудим, — сказала Эстелла, взяв отца за руку и заходя с ним в дом. Рамон увидел, что они прошли через холл и гостиную на террасу. Он обратил внимание, что уверенность в себе растет у Эстеллы вместе с ребенком, и этот факт заставил его в очередной раз восхититься своей возлюбленной. Он припомнил застенчивую маленькую девчонку, которую соблазнил, и улыбнулся, несмотря на саднящую боль в челюсти.
Пабло плюхнулся в кресло и смотрел на дочь с усталой покорностью. Эстелла уселась напротив, положив руки на свой большой живот. Рамон прислонился к двери со скрещенными на груди руками. Он предоставил Эстелле инициативу разговора, не испытывая никакого желания вести душеспасительные беседы с престарелым папашей. Рамон вообще полагал, что его любовные отношения с Эстеллой — это их личное дело, которое никого больше не должно касаться.
— Папа, я люблю Рамона. Он — отец моего ребенка, и я хочу быть с ним. Замужество меня не интересует. Рамон купит нам дом в Качагуа и позаботится о нас. Только об этом я и мечтаю, — спокойно сообщила она.
— Твоя бабушка перевернулась бы в гробу, — пробурчал он, глядя на дочь водянистыми глазами.
— Значит, ей придется это сделать, папа, — решительно ответила Эстелла.
— Ты совершила адюльтер. Бог тебя накажет, — заявил он, инстинктивно касаясь своего серебряного медальона с изображением Девы Марии. — Он накажет вас обоих.
— Бог все поймет, — возразил Рамон, который ненавидел способы, которыми церковь держала людей в узде, вселяя в их сердца страх неминуемого возмездия.
— Вы безбожник, дон Рамон.
— Вовсе нет, сеньор. Я верующий. Но только я не собираюсь слепо верить той неубедительной чепухе, которую говорят мне эти смертные, именующие себя священнослужителями и утверждающие, что постоянно ведут диалог с Богом. Они не более святы, чем я сам.
— Папа, Рамон хороший человек.
— Пусть радуется, что он не мертвый человек, — отрезал Пабло, поднимаясь. — Ну что же. Давай, продолжай жить в грехе. Я тебя больше знать не хочу.
— Папа, пожалуйста! — со слезами взмолилась Эстелла, протягивая к нему руки. — Прошу, не отворачивайся от меня.
— Пока ты будешь оставаться с этим себялюбивым безбожником, я не желаю тебя видеть, — с горечью отрезал он. Эстелла следовала за ним до самого грузовика. Она попыталась уговорить его дать Рамону шанс, но Пабло отказался слушать. — И это после всего, что мы для тебя сделали, — сказал он напоследок, поворачивая в машине ключ зажигания.
— Папа, пожалуйста, не уходи вот так, с камнем на сердце, — всхлипывала Эстелла.
Но он уехал, даже не бросив на нее последний взгляд в зеркало заднего вида.
Эстелла родила мальчика в той же клинике Вальпараисо, где двадцать два года назад родилась сама. Рамон был горд, как и любой отец новорожденного, и, взяв крошечное создание в свои руки, провозгласил, что ребенок нарекается Рамоном. Он поцеловал сына в лобик.
— Рамон Кампионе, — произнес он и улыбнулся Эстелле. — Нам нет нужды жениться, когда у нас есть Рамонсито, который связывает нас еще крепче.
Эстелла ужасно скучала без матери. Без ее трав и ласковых слов роды были очень болезненными. Она нуждалась в общении с ней, но боялась оказаться отвергнутой. Суровые слова отца нанесли ей глубокую душевную рану и оставили ее в одиночестве и в еще большей зависимости от Рамона, чем раньше. Через месяц после рождения малыша они переехали в прелестный домик на берегу, который Рамон купил на окраине Запаллара, так что она оказалась совсем близко от родителей и друзей, с которыми выросла. Он постарался заверить Эстеллу, что со временем отец одумается и простит ее.
— Время все лечит, — уверенно говорил он. — Даже мой отец когда-нибудь сможет простить меня за то, я что разрешил Элен уехать.
В конце октября Игнасио и Мариана переехали на летний сезон в свой дом в Качагуа. Мариана наняла новую служанку, Гертруду, угрюмую старую женщину, которая ни о ком ничего хорошего не говорила и постоянно жаловалась на плохое здоровье. Игнасио она понравилась, поскольку была так несговорчива, что ему не было никакой нужды изображать свое хорошее к ней отношение. В сущности, она гораздо лучше реагировала на придирки, свойственные его характеру, чем на попытки Марианы смягчить ее добрыми словами и улыбками. Сама Гертруда никогда не улыбалась. Когда Мариана к слову упомянула Эстеллу, Гертруда сочла своим долгом сообщить ей о слухах, что Эстелла родила обезьянку, что является прямым следствием ее внебрачной беременности.
— Вот что случается с теми, кто нарушает заповеди Божьи, — злорадно прокаркала она.
Игнасио и Мариане даже в голову не могло прийти, что их сын может оказаться отцом ребенка Эстеллы.
— А я скучаю без Эстеллы, — сообщила Мариана мужу.
— Понимаю, — ответил он, раскладывая элементы огромного пазла на карточном столе в гостиной.
— Как может Гертруда быть такой недоброй? Надо же такое выдумать, обезьянку, — она безнадежно вздохнула. — И как люди могут болтать подобные глупости?
— Это народный фольклор, женщина, — ответил Игнасио, поправляя очки.
— Но ведь любой образованный человек должен знать, что это неправда.
— Ты ведь веришь в Бога, разве не так?
— Да.
— Но у тебя нет никаких доказательств, что он существует.
— Начо!
— Это всего лишь пример, женщина.
— Но на совершенно ином уровне.
— Ну, как хочешь, — ответил он, втайне надеясь, что жена оставит его в покое и позволит сосредоточиться на пазле.
