четыре-пять рассказов в неделю. Часто у меня не было пишущей машинки, и большую часть своей работы я писал от руки печатными буквами и рассылал в «Атлантик Мансли», «Харперз» и «Нью-Йоркер». Все они возвращались обратно».
Такая вот реальность. Любимый способ уйти от нее – коктейль «бойлерщик», это когда дешевый бурбон запивается пивом.
Лирический герой Буковски – Генри Чинаски. И сложно уследить, где Буковски превращается в Чинаски, где Чинаски превращается в Буковски, чем они вообще отличаются? Оба живут в собственном, нормальному человеку недоступном темпоритме, оба юродствуют, оба блюют на зрителей и читателей, оба топчут «американскую мечту».
«Люди хватают наугад все, что ни попадя: коммунизм, здоровая пища, серфинг, балет, гипноз, групповая психотерапия, оргии, мотоциклетная езда, травы, католицизм, тяжелая атлетика, путешествия, здоровый образ жизни, вегетарианство, Индия, рисование, писание, ваяние, музицирование, дирижирование, туризм, йога, совокупление, азартные игры, пьянство, тусовки, замороженный йогурт, Бетховен, Бах, Будда, Иисус, машина времени, героин, морковный сок, самоубийство, костюмы индпошива, самолетные прогулки, Нью-Йорк Сити – а потом все это рассеивается и исчезает. В ожидании смерти люди ищут, чем бы себя занять. Хорошо, наверное, когда есть выбор. Я свой выбор сделал. Я взял четверть галлона водки и врезал, не разбавляя. Эти русские понимают, что к чему». (В переводе поэта Кирилла Медведва.)
В 35 лет Буковски попал в больницу с кровоточащей язвой желудка. Врачи категорически запретили ему пить, вот даже глоточка пива нельзя. Первое, что сделал пациент, выйдя из больницы, – пошел в бар.
«Выпивка – это форма самоубийства, когда на следующий день вы снова оживаете. Это как убить себя ради возрождения. Я уже прожил 10–15 тысяч жизней» – эта формулировка кажется мне гениальной.
Я, конечно, восхищаюсь этим алкоголиком, ведь превращение жизни в сплошную пьянку, а пьянки – в литературу – это подвиг, событие. Но ни одну книгу я не смог дочитать до конца.
Умер Буковски в 73 года. Ни от цирроза, ни от похмелья и даже не под забором. В старости он уже не напивался, но пить продолжал. Его любимым напитком стало вино. У него была слава, деньги, особняк в Калифорнии, коты и молодая жена. Картинка с открытки. Умер от лейкемии. Незадолго до смерти он написал стихотворение:
Прохладная летняя ночь.
Неподалеку простерся, содрогаясь, ад.
Я сижу на стуле.
Cо мной шесть моих кошек.
Я беру бутылку воды, делаю большой глоток.
Все будет гораздо хуже, чем сейчас.
И гораздо лучше.
Я жду.
Вообще-то Чарльз Буковски в загробную жизнь не верил. Откуда этот содрогающийся ад? И заметьте, никакого алкоголя – только большой глоток воды.
Ангел Ерофеева
Несколько лет назад в Коломне на стене полуразвалившегося дома по адресу: Водовозный переулок, дом 5, появился ангел. Крылья его из бутылок, нимб тоже: прозрачное, зеленое, коричневое и синее стекло. Это ангел Венички Ерофеева, гениального из гениальных, пьяного из пьяных, вечного Венички, всем близкого и своего.
Какой он мне «Веничка», откуда эта фамильярность – не знаю.
В Коломне Ерофеев год учился на филологическом факультете педагогического института и работал грузчиком в винном отделе гастронома «Огонек». Вот коломчане и оставили отметку на память. Крылья бутылочного ангела расправлены. Куда он летит? Летит ли он вообще?
Венедикт Ерофеев родился 24 октября 1938 года в поселке Нива‐3 Мурманской области. Отец его, согласно легенде, мог выпить литр водки и не захмелеть. Отца на шесть лет посадили за антисоветскую пропаганду, поэтому детство писателя прошло в детском доме. Семья воссоединилась только в 1951 году.
В шесть лет Веничка уже что-то карябал на обрывках бумаги. «Что ты делаешь», – спросили мальчика. «Пишу записки сумасшедшего!» – ответил. После «записки сумасшедшего» превратятся в «Записки психопата», тонкую книжечку с заметками и дневниковыми записями, изданную уже после смерти писателя.
Вот запись за 15 октября 1956 года:
«Ни хуя-а-а!
Алкоголь – спасение!
Ни хуя-а-а!»
Или за 18 декабря, например:
«Пи-и-ить!
Пиииииить!
Пи-и-ить, ттэк вэшшу ммэть!!!»
В это время Ерофеев учился на филологическом факультете МГУ, откуда его спустя два года отчислили за пьянство. С формулировкой «за моральное разложение студенчества» его позже отчислили еще из трех институтов, и вышел Венедикт Ерофеев в большое плавание по алкогольному морю.
Он работал грузчиком, истопником-кочегаром, дежурным отделения милиции, приемщиком винной посуды, бурильщиком в геологической партии, стрелком военизированной охраны, библиотекарем, коллектором в геофизической экспедиции, заведующим цементным складом, лаборантом паразитологической экспедиции, лаборантом ВНИИДиС по борьбе с окрыленным кровососущим гнусом. Дольше всего Веничка работал монтировщиком кабельных линий связи в Подмосковье. Где-то там, параллельно с кабельными линиями и черным пьянством, он за два месяца написал «Москва – Петушки».
Смешно, что в Советском Союзе поэма впервые вышла в журнале «Трезвость и культура». Сам Ерофеев говорил, что писал для того, чтобы две странички посмеялись, а потом поскорбели немного.
Вот так просто. И где там автор, где персонаж – кто разберет? Ерофеев сам тоже ездил к маленькому сыну, умеющему произносить букву «ю». Сам пил дикие смеси, например, «слезу комсомолки» (Лаванда 15 г, Вербена 15 г, «Лесная вода» 30 г, лак для ногтей 2 г, зубной эликсир 150 г, лимонад 150 г). Друзья Ерофеева узнавали в персонажах себя и не понимали, где здесь литература. Выдуманному Веничке вонзили шило в самое горло, а настоящий умер от рака горла.
Про «Москва – Петушки» пишут целые трактаты, силясь понять, где там секрет и как же надо было жить, чтоб так написать. Я не филолог и не литературовед, чтобы что-то внятное сказать, меня хватит только на слово «гениально», да и кто со мной не согласится, все согласятся.
Кстати, из всех «коктейлей», описанных в книге, пить можно только «поцелуй тети Клавы» (водка и крепкое розовое вино) и «ханаанский бальзам», он же «Чернобурка» (денатурат с пивом и очищенной политурой).
«Пить просто водку, даже из горлышка, – в этом нет ничего, кроме томления духа и суеты. Смешать водку с одеколоном – в этом есть известный каприз, но нет никакого пафоса. А вот выпить стакан «ханаанского бальзама» – в этом есть и каприз, и идея, и пафос, и сверх того еще метафизический намек».
Все остальное пробовать можно, заранее забронировав себе койку в токсикологическом отделении.
Говорить здесь о том, что пил и в каких количествах Ерофеев, бессмысленно. Кажется, он пил все, что горит, плюс вино с пивом. Но даже у Венички, у человека-символа, у человека, раз и навсегда оправдавшего всех алкоголиков
