Она быстренько привела в порядок комнаты для гостей, поскольку подружка Лусиана с гитарой тоже захотела погостить здесь, пока не вернется господин профессор. Четыре комнаты! В конце концов, нельзя же парочки класть спать вместе, это походило бы на сводничество, ведь официально они не были обручены, а уж тем более женаты.
Весь день по дому разносились звуки музыки. Затем ссорились. Когда фрау Кляйншмидт пыталась вмешиваться, эта ненормальная, Нини, кидалась ей на шею:
— Вы наша любимая вселенская мамочка, ах, ну не будьте такой!
А Лулу подхалимничал и все пытался утешить «мамашу Кляйншмидт»:
— Да не беспокойтесь вы, идите спокойно домой, у нас все будет в порядке, о’кей?
Легко сказать. Через каких-нибудь полчаса вычищенный, сияющий чистотой дом выглядел так, что непонятно было, что за люди здесь проживают!
— Что касается Хели, — заявила Амелия, — так мне вот что непонятно: ведь он же выехал раньше нас, так где, черт побери, он скрывается?
А затем последовал звонок из Вены. На проводе была бывшая супруга профессора Фукса. Она неожиданно заболела, «тяжелый летний грипп» и нуждалась в помощи Амелии, она в совершенной панике. Да и отец господина Максима настаивал, чтобы тот вернулся.
— Ну что ж, тогда мы отправимся в путь, — решила Амелия. — Судя по всему, свадьба все равно не состоится в ближайшее время. Но если что, вы нам сразу позвоните, пожалуйста, фрау Кляйншмидт, хорошо?
Господин Максим даже поцеловал ей, фрау Кляйншмидт, руку. Потом Амелия влезла в свою колымагу:
— Передайте привет папуле и Хели!
Господин Максим сел в свой огромный красивый лимузин, и они уехали.
Нини и Лусиан махали им вслед и даже пробежали до улицы, не в силах расстаться с Амелией и Максимом.
— Жаль, — сказала Нини по возвращении домой, причем выглядела она так, словно плакала. — Максим, ах, да, вот это тип!
— Амелия тоже. — Лусиан высморкался. — Кого угодно может разогреть, классная женщина!
После этого они поругались, доносился ужасный шум, вот уж точно, так не ведут себя в чужом доме, где находятся в гостях. Эта Нини заказала себе такси, решив отправиться в Штутгарт, где она должна была записывать пластинки. Это ей только сейчас пришло в голову.
Лусиан вдруг захотел вернуться в Берлин.
Он позвонил своему агенту, и тот сказал: как приятно услышать его, тут как раз должен состояться рок-концерт против враждебного отношения к иностранцам, так не хочет ли Лулу принять в нем участие и нет ли у него подходящей песни. Есть! Песня посвящена Кериму, его турецкому другу, с которым он играл в группе, и Джону, который в Университете изучал экономику, и его соседке Арци, что торговала на углу овощами. И всем остальным, с кем он болтал, смеялся и выпивал по стаканчику в пивной. Непонятно, каким образом можно протестовать в песнях? Хотя если это помогает удалять ржавчину с некоторых мозгов, то почему бы и нет? Если можете делать это, пожалуйста!
— Ну, матушка Кляйншмидт! — Он обнял ее и чмокнул в щеки. — Мне жаль, но Берлин зовет меня. Передавайте от меня большой привет дяде Тео и Хели, любителю рома. Поездка в Шотландию была отличной, только никто не знает, для чего мы ее вообще совершили! Тете Дуне я напишу. Кто знает, как долго она еще останется в замке с привидениями на лугу ведьм. Вот говорят, что молодежь не знает, чего хочет. Ха, наоборот! Мы знаем, чего хотим лучше, чем старики! Пока, спасибо за все и всего хорошего!
А потом он уехал, и дом опустел. Кругом непривычная тишина.
Фрау Кляйншмидт привела все в порядок и не знала, что делать дальше. Тогда она закрыла входную дверь и отправилась в свой домик, где господа сыновья с нетерпением ожидали, когда она их накормит.
Хели Хабердитцель сидел в машине и насвистывал веселую мелодию. Он держал курс домой, проехал уже Ахен и чувствовал себя великолепно. Никакого наглого Лусиана рядом, воркующей Амелии, увлеченного Тео. Не было и этого слащавого из Вены, и выступающей против «окружающей среды» Нини, что разбрасывалась от шотландских баллад до песни о сперме.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ах, если бы не Дуня! Он не мог выбросить ее ни из головы, ни из сердца. Когда она так близко от него стояла на лугу перед Черным Замком, все чувства его опять проснулись. Проснулись, черт побери, ведь он всего лишь мужчина!
Подавленный, покидал он Инвернесс, после того как подрался с Тео.
Но он не проговорился, что Дуня в сговоре с руководительницей туристической группы. Он ничего не выдал.
Пока не выдал. Но пробьет еще его час! Ему надо только докопаться, каким образом они задумали трюк. И он не он, если и Лусиан в этом не замешан. Парень хотел ему что-то сказать, перед тем как они приехали в Черный Замок. Речь идет о Дуне, звучало, как подготовка к признанию. Все это Хели и вспомнил сейчас. А тогда он просто не обратил внимания! Ну, он прижмет Лусиана сразу после возвращения в Ламмвайлер.
Ха!
Достаточно он побыл мальчиком для битья, посредником, которого вечно прогоняла Дуня. Она, видите ли, находила в нем только друга: утешь меня, Хели, опять мне так плохо!
Но на самом деле она не нуждалась в утешении. Она все устраивала таким образом, как ей хотелось. Подружиться с руководительницей туристической группы — пожалуйста! Интересно, когда Тео узнал об этом, — или он уже давно знал?
Но если Тео не знал этого, и если он как-нибудь разозлит его, Хели, когда начнет важничать, тогда он все узнает. Все!
Сначала Хели хотел объехать Эдинбург, но потом передумал. Он вспомнил Дженифер, Дженифер Мак-Тэвиш. Все произошло, как при смене кадров в кино: лицо Дуни поблекло, а лицо Дженифер начало приобретать все более четкие очертания.
У него возникло желание увидеться с ней, поговорить: он настоятельно нуждался в сострадании. Кому еще мог излить он свою душу? Лоттхен называла его вассалом — вассалом Тео. Но он не являлся таковым. И даже если так, то не потерпит этого больше! Он должен упорядочить свою жизнь, все, что принадлежало Тео, выбросить за борт. И Дуню тоже. Независимо от того, поженятся они или разойдутся.
Довольно.
Он хотел, он желал увидеть Дженифер: женщину, словно сошедшую с полотен Рафаэля, похожую на итальянскую принцессу. Итак, он въехал в город. Только, к сожалению, не знал ни адреса Дженифер, ни в какой школе она работает.
Но вот ее фото он все еще носил в кармане брюк да домашний номер телефона Мак-Тэвишей.
Приняв решение, он остановился перед почтамтом, огромным серым зданием в викторианском стиле. Отыскал свободную кабинку и позвонил.
К телефону подошел старый Норман. Он приветствовал Хели так сердечно, словно услышал голос своего старого школьного приятеля. Затем подошла Этель, все повторилось, но зато он получил номер телефона Дженифер. Да, она должна быть дома, он может в этом убедиться, не так ли? Дженни как раз вчера вспоминала его. С трудом продиралась Этель сквозь мешанину английских и немецких слов. Хели поблагодарил, справился о самочувствии. Все в порядке. Они сидят сейчас с постояльцами в саду и пьют чай.
А что еще?
Хели повезло: Дженифер как раз находилась дома и никак не могла взять в толк, почему он в Эдинбурге. Они договорились встретиться у памятника Вальтеру Скотту, недалеко от которого Дженифер жила.
Памятник по праву являлся достопримечательностью города. Мраморный писатель возвышался над готической башней, обрамленной четырьмя арками, и читал книгу. Не поднимая глаз, он не обращал внимания на шумную жизнь, бурлившую у его стоп. Прислонившись к колонне, стояла леди в белом, похожая на героиню одного из его исторических романов: платье до щиколоток с повязанным вокруг талии шарфом, распущенные по плечам золотисто-рыжеватые волосы. Улыбаясь, она глядела на Хели.
Высокий и неуклюжий, в пиджаке, небрежно наброшенном на плечи, он еще издали развел руками, извиняясь за опоздание. Не зная Эдинбурга, ему пришлось долго, блуждать, а, когда он наконец нашел нужную улицу, там не оказалось места для парковки машин. В конце концов он пристроил машину, но опоздал к Дженифер.
