– Почему ты говоришь “если дойдет до процесса”, что ты имеешь в виду? – глухо спросил Эрик. – Тебе вдруг захотелось, чтобы я признал вину? Что на тебя нашло?
– Я ничего не хочу, – мягко ответила Патрисия. – У нас двое суток до суда, и я должна быть уверена, что ты в полной мере сознаешь, что тебя ждет. Поэтому и Лорен попросила прийти. Еще есть время подумать. Когда начнется суд, сдавать назад будет поздно. Как тебе известно, твое дело отдали судье Майку Питерсу. Я навела справки, этот судья – сторонник смертной казни. Если присяжные признают тебя виновным, он без всяких сомнений приговорит тебя к смерти.
– Но я невиновен, черт подери! – в отчаянии воскликнул Эрик. – Теперь и ты меня подозреваешь, что ли?
– Ни секунды, Эрик. Но я была бы плохим адвокатом, если бы не поделилась с тобой своими сомнениями. Речь идет о твоей жизни! Через сорок восемь часов мне предстоит убеждать присяжных, которым прокурор скажет, что твою ДНК нашли на пуловере, испачканном кровью жертвы, что письмо с угрозами в ее адрес было напечатано на твоем принтере и что у тебя нет алиби на ночь убийства. Я сделаю все, чтобы отстоять тебя, Эрик. Но я уже три года из кожи вон лезу, чтобы оспорить эти доказательства, и за сорок восемь часов до суда у меня нет веских оснований сказать, глядя тебе прямо в глаза, что я сумею тебя оправдать. А если тебя не оправдают, значит, признают виновным в убийстве Аляски Сандерс. И тебе не избежать смертной казни.
– Мы подадим апелляцию! – возразил Эрик.
– Конечно, подадим, – ответила Патрисия. – Но закон штата Нью-Гэмпшир гласит: казнь должна состояться в течение года после приговора. У нас не будет пространства для маневра, чтобы тебя вытащить. А главное, должна сообщить важную вещь: по закону приговоренных казнят с помощью смертельной инъекции, за исключением случаев, когда это невозможно. В Нью-Гэмпшире нет не только зала для инъекций, но даже нужных препаратов.
– Значит, электрический стул? – Лорен задохнулась от ужаса.
Патрисия Уайдсмит ответила не сразу:
– В Нью-Гэмпшире нет электрического стула. Будет повешение. Эрика повесят в этой самой тюрьме.
– Что? – вскричала Лорен. – Но этого не может быть! Сейчас уже никого не вешают!
– Бывают вещи и похуже, – прошептала Патрисия.
Эрик сидел с бесстрастным видом. Лорен разрыдалась.
Они долго молчали. Издалека доносился беспокойный тюремный шум. Наконец Эрик мрачно спросил:
– А если мы примем предложение прокурора?
– Закон штата Нью-Гэмпшир гласит, что если виновному в убийстве не вынесен смертный приговор, то его должны приговорить к пожизненному заключению без права на освобождение. Значит, этого и будет требовать прокуратура в твоем случае.
– А ты что думаешь? – еще раз спросил Эрик Патрисию.
– Эрик, ты не должен признавать вину! – вмешалась Лорен. – Ты же не виноват, нельзя себя оговаривать!
– Лорен, а ты придешь, когда меня будут вешать? – взорвался Эрик. – Хватит у тебя мужества смотреть, как я подыхаю в петле?
Вид у Эрика был холодный и решительный. Лорен плакала.
– Эрик, – снова заговорила Патрисия, – что бы ты ни решил, я буду рядом. Буду защищать тебя душой и телом. Я знаю, что ты невиновен, я в этом глубоко убеждена. Не будь я уверена, меня бы не было здесь, с тобой. Но какая-то частица моего “я” считает, что, признав вину, ты дашь нам время найти доказательства твоей невиновности. Я очень надеюсь их отыскать. Но какой смысл доказывать невиновность, если тебя казнят! От тебя останется только очередное имя, вокруг которого будут идти споры о смертной казни. Я хочу, чтобы ты был на свободе. А для этого мне нужно немного времени. И это время мне можешь дать только ты.
* * *
– Вот почему Эрик признал вину, – сказала Лорен. – Для него это был единственный шанс избежать смертной казни и надеяться на последующее оправдание. В общем, он принял предложение прокурора, судебного процесса не было. Но схлопотал пожизненное без права на пересмотр приговора. С тех пор мы с Патрисией изо всех сил стараемся его вытащить. Чтобы привлечь общественное мнение, создали эту ассоциацию, “Свободу Эрику Доновану”. А главное, ведем собственное расследование.
– И чего вы добились? – спросил я.
– У нас есть кое-какие факты. Зацепки. Но за одиннадцать лет мы не нашли ничего конкретного, чтобы отправить дело на пересмотр. Как же это бесит! Иногда я просто впадаю в отчаяние.
– Значит, ты стала копом, потому что твоего брата посадили?
– Да, чтобы попытаться перестроить систему изнутри. Чтобы служить настоящему правосудию, а не той пародии на него, что бросает за решетку невинных людей. А главное, я себе сказала: кому, как не копу из городка, где произошло убийство, разобраться в том, что случилось в тот апрельский вечер 1999 года.
Луч солнца упал на циферблат ее часов, они ярко вспыхнули. Словно вещь вдруг заявила о себе. Она с тоской взглянула на них:
– После того, как Эрика посадили, я поклялась, что никогда с этим не смирюсь. Никогда его не брошу. Однажды во время свидания в тюрьме Эрик сказал, что беспокоится за родителей. Он знал, что вся эта история навредила магазину, что покупатели теперь ходят туда неохотно. Я его успокаивала: “Это все пройдет, Эрик, не волнуйся”. Но он все равно тревожился: “А гонорар Патрисии? Как они справятся?” – “Патрисия работает бесплатно, так принято в ее адвокатском бюро. Все хорошо, правда, честное слово”. В конце концов он заговорил про эти часы, они у него хранились в спальне, под отстающей половицей. Часы очень ценные, он потому их и прятал, чтобы не украли. Купил за три месяца до ареста с огромной скидкой, собирался перепродать и недурно подзаработать. В тот день Эрик велел мне забрать часы, так как они ему все равно уже не понадобятся, и продать их, чтобы помочь родителям. Он ничего не знает, но я не стала их продавать. Это значило бы согласиться с тем, что он никогда не выйдет на свободу. Вместо этого я стала их носить. А когда он освободится, верну их ему. Они мне напоминают о моей борьбе.
– Они почти как цепь у тебя на руке, – заметил я.
Лорен мое замечание рассердило – видимо, я оказался прав.
– Почему ты всем этим интересуешься, Маркус?
– Два года назад я сам вел расследование. Моего очень близкого друга арестовали и обвинили в убийстве. Все было против него. Мне удалось добиться его оправдания и вытащить его из тюрьмы.
– Я не знала.
– Это сюжет моей книги “Правда о деле Гарри Квеберта”.
– Надо почитать.
Она не утерпела и тут же одним глазом заглянула в телефон, посмотреть, что пишут в интернете про это дело. Увиденное явно произвело на нее впечатление:
– С ума сойти. Само собой, я, как и все, слышала в свое время про арест Гарри Квеберта. Знала его только по имени, книжку знаменитую не читала. Но не знала, что за этим расследованием стоишь ты. Значит, ты сразу поехал в Нью-Гэмпшир, чтобы попытаться доказать, что он невиновен?
– Ровно так все и было: однажды, июньским утром, я узнал эту новость и рванул на машине из Нью-Йорка, наплевав на все. Меня все пытались отговорить – издатель, агент, родные…
– Но ты не сдался…
– Я знал, что Гарри невиновен. Был абсолютно убежден. Он не мог убить ту девочку. Что знаешь, то знаешь. Сама понимаешь, что я хочу сказать.
– Понимаю как никто, сама переживаю это с братом одиннадцать лет.
Думаю, мой рассказ о деле Гарри Квеберта окончательно убедил Лорен, что я могу помочь ей с поисками. Поэтому после обеда она предложила зайти к ней выпить кофе, а главное, поделиться доказательствами, которые собрала, чтобы снять с брата обвинение.
* * *
Лорен жила в прелестном доме из красного кирпича. Классическая архитектура, открытая галерея, где хорошо проводить летние вечера, сидя в садовых креслах и поглядывая на тихую улицу. Вокруг – маленький, но замечательно ухоженный сад.
Мы расположились на кухне. Лорен включила хромированную итальянскую кофемашину, приготовила нам два эспрессо и уселась за мраморной стойкой напротив меня. Извлекла из ящика картонную папку – досье по делу Аляски Сандерс. Я представил себе, как она по утрам и вечерам без устали перечитывает эти страницы. И она, словно почувствовав, сказала:
