22 ноября 1847 г. Долгие годы пытался я проникнуть в тайну считалочки на лангедойле[92], предшествующей средневековому колдовскому заклинанию. И пришел к выводу, что в ней содержится ключ к другому волшебному тексту, каковой прежде считал я пустословием и каковой после длительных изысканий мне почти удалось расшифровать. Отныне истина в моих руках, и я знаю, где найти ей подтверждение. Рыцарь печального образа , неотступно преследующий меня, не помешает мне оставить некие приметы для братьев моих человеческих!
23 июня 1848 г. Пишу в спешке. Я слышу ружейные залпы. Восстание разгорается. Боюсь, что гражданская война повергнет страну в море огня и крови. Вчера выходил на улицу, но не посмел продвинуться далее Малого моста, ощетинившегося баррикадами.
27 июня. Восставшие разгромлены. Уцелевших преследуют. Надобно спрятать книгу в надежном месте – кто знает, что ждет меня впереди. Многие тысячи мятежников убиты. Генерал Кавеньяк никому не дает пощады. Один друг сказал мне, что повсюду идут аресты. Двадцать пять тысяч человек уже за решеткой. Я уезжаю искать убежища у дочери.
Декабрь 1851 г. Мне исполнилось восемьдесят лет, и недуг уже не победить. Я многое повидал. Племянник того, другого[93], захватил власть. Упадок, движение вспять. Три сотни убитых на Больших бульварах. Зачем мне жить дальше? Чтобы наблюдать, как диктатор сменяет диктатора? Я спрятал манускрипт среди сотен книг в библиотеке супруга моей дочери. Если кто-то найдет сей манускрипт, пусть постарается проникнуть в тайну, и коли ему это удастся, я обещаю, что он не получит удовольствия, ибо предчувствую: грядут времена великой бойни, каковая превзойдет границы моего воображения.
Луи Пелетье
– Н-да, весьма оптимистично… Давайте отложим пока эти разглагольствования и разберемся сначала с Марго Фишон. – Виктор вернулся к тексту на велени и прочитал:
В светлый день МафусаиловРаспрощаешься со всеми,Кто тебя любил из ближних,И, тропой времен шагая,Долгий путь преодолев,В монастырь прибудешь древний,Где отведаешь три каплиСеребристых вод из дома Йонафаса,Какового предали огню святомуЗа бесовское деянье,Вызвавшее Божий гнев.Поиски Средины МираЗавершатся где-то рядом.Там под сводом галереиМуж стоял вооруженный,Некогда стоял на стражеДревнего монастыря.И с тех пор источник спрятан,Но разгаданной быть тайне.Все усилия не зря…
Буквы сливались – и виной тому был не только замысловатый почерк. Виктор подумал, что скоро придется обзавестись очками.
– Нам понадобится помощь эрудита, какого-нибудь умника вроде Кэндзи, – сказал Жозеф. – Он уже просветил меня на предмет Мафусаилова дня – это восьмой день любого месяца.
– Вы показали ему рукопись? – забеспокоился Виктор.
– За кого вы меня принимаете? Я очень аккуратно его расспросил – он ничего не понял.
– Ну так растолкуйте мне этот текст.
– Итак, некий Йонафас, сожженный на костре, обитал в монастыре. Название монастыря не уточняется. Что за тропа времен – тоже неизвестно. Насколько я понимаю, суть такова: если хочешь прожить столько, сколько прожил Мафусаил, нужно выпить воды из источника, который находится… например, в часовне древнего монастыря. Как-то так.
Виктор двумя руками взъерошил волосы на затылке:
– Это что же, речь об источнике вечной молодости?
– Я в такие сказки не верю.
– Поставьте себя на место того, кто верит. Во многих мифах и легендах есть рациональное зерно… Действительно, ничего не остается, как обратиться за помощью к Кэндзи. Идемте!
– А кто же за прилавком останется? – Жозеф испугался, что тесть выдаст его Виктору: ведь вопросы о Мафусаиле были заданы отнюдь не нынешним утром.
– Заприте лавку – после скандальной ссоры с мадам де Салиньяк клиенты к нам как-то не торопятся.
Кэндзи, облаченный в элегантный желто-сиреневый халат, завтракал на кухне. Вокруг него суетилась Мелия, давно поддавшаяся чарам этого мужчины с непроницаемым лицом и посеребренными сединой висками. Она даже изменила своей привычке вечно напевать себе под нос, чтобы не потревожить хозяина, предававшегося, по мнению лимузенки, размышлениям о чем-то высоком и недоступном ее пониманию.
На самом деле Кэндзи после бурной ночи, проведенной с Джиной, и позднего пробуждения к размышлениям о высоком пока был не способен. Услышав шаги на винтовой лестнице, он поспешно пригладил волосы и застегнул воротник рубашки.
– А, это вы?
Виктор и Жозеф подсели за стол.
– Джина уже ушла?
– Еще не проснулась.
– Вам кофе или чай? – спросила Мелия.
Жозеф хотел было потребовать горячий шоколад, но Виктор его опередил:
– Ничего, спасибо. Кэндзи, как по-вашему, «рыцарь печального образа» – это…
– Не кто иной, как Дон Кихот, – сказал японец, намазывая маслом бисквит. – Стыдно не знать.
– Такой высоченный тощий чудак, который сражался с ветряными мельницами, – пояснила Мелия, довольная, что выпал случай блеснуть познаниями. – У нас была тарелка с его портретом. Вид у него там уморительный!
Виктор раздраженно отмахнулся.
– Кэндзи, а если я перечислю вам такие приметы: Средина Мира, свод галереи, вооруженный мужчина и древний монастырь… вы сможете назвать квартал Парижа, где все это есть?
Бисквит с маслом замер в двух сантиметрах от губ японца.
– Вы, стало быть, тоже увлеклись шарадами? Жозеф меня уже расспрашивал о…
Со стола на пол с грохотом обрушился заварочный чайник.
– Прошу прощения, – пробормотал Жозеф.
Кэндзи нахмурился, покосившись на зятя. Молодой человек сидел красный как рак – не ожидал, что его дурные предчувствия сбудутся так скоро, и теперь терзал под столом на коленях открытый манускрипт, чтобы обрести душевное равновесие. Это не укрылось от взора Мелии, которая как раз присела на корточки, чтобы подобрать осколки фарфора.
– О, какая прелесть! Миленькая книжечка, напоминает о временах моего детства – мамаша вечно заставляла меня варить конфитюры. – Не заметив, что ее слова повергли в оцепенение Виктора и Жозефа, она продолжала: – С тех пор терпеть не могу это занятие. Мамаша меня доводила до изнеможения – это ж надо фрукты собрать, потом их почистить, надробить сахара, присматривать, чтоб варенье не выкипело, прокипятить банки, наполнить их… Мне нравился только самый последний этап. Мамаша у меня была привереда – считала, что банки да горшочки с конфитюром надобно закрывать только телячьей кожей, для нее слово какое-то есть специальное… э-э… Вот я дурья башка, grossa testa, pauc de sens![94]
– Велень? – подсказал Кэндзи, отпив зеленого чая.
– Велень! – обрадовалась Мелия. – Ваша правда! Так я, собственно, к чему, месье Пиньо? У вас книжица как раз из тех, какие моя мамаша покупала у разносчиков, чтоб на листы разодрать.
Виктор и Жозеф воззрились друг на друга так, будто хотели загипнотизировать. Кэндзи молча переводил взгляд с одного на второго. Его глаза опасно поблескивали. Налив себе еще зеленого чая, он вдруг разразился речью:
– Да уж, у книг немало врагов. Сапожники подбивают веленью задники дамских туфелек, коллекционеры вырезают из манускриптов буквицы, миниатюры и фронтисписы. Кондитеры заворачивают пирожки и пирожные в листы велени из редчайших сборников рецептов, а бакалейщики делают кульки из драгоценных пергаменов. Но, как говаривал Библиофил Жакоб[95], любая домохозяйка этих варваров за пояс заткнет. Из века в век домохозяйки закрывают горшки с маслом и с вареньем историческими документами. Еще, пожалуй, невосполнимый ущерб наносят мамаши, которые, дабы занять на время своих отпрысков, дают им антикварные книги с гравюрами на дереве – раскрашивать, и ботаники, которые превращают бесценные ин-фолио и ин-кватро в альбомы для своих гербариев. Жозеф, вы позволите мне взглянуть на манускрипт? Он из наших фондов? – Японец уставился зятю в лицо, и тот пережил под этим взором несколько неприятных секунд. – Кстати, стоимость заварочного чайника я вычту из вашей зарплаты. Итак, я задал вам вопрос.
– Э-э… ну… гм…
Виктор не дал зятю продолжить фонетическое упражнение в междометиях – схватил за рукав и потащил к лестнице, бросив через плечо:
– Этот манускрипт – одно из моих личных приобретений. Благодарю вас, Кэндзи. И вам спасибо, Мелия. Идемте, Жозеф, в торговом зале полно работы.
– Н-да, дела… Приходят когда захотят, уходят когда вздумается… – пробормотал японец. – Мелия, приготовьте поднос с завтраком для мадам Джины.
Виктор и Жозеф закрылись в подсобке.
