— Ладно, спрашиваю тебя.
— А-а, неплохо, — сказал Скрамм и закашлялся. Это был дребезжащий, булькающий звук, исходящий, казалось, из-под воды. — Всё не так уж плохо. Это очень мило, парни, — всё, что вы делаете для Кэти. Вообще-то мужчина сам должен заботиться о своей семье, но, наверное, было бы глупо с моей стороны зацикливаться на гордости. Не в моих обстоятельствах.
— Не говори так много, — сказал Пирсон. — Все силы потратишь.
— Да какая разница? Раньше, позже — какая разница? — Скрамм молча посмотрел на них и медленно покачал головой. — Ну почему я заболел? Я так хорошо шёл, я был фаворитом у букмекеров. Я ведь люблю ходить даже когда устал. Люблю смотреть на людей, дышать воздухом... почему? Это всё бог? Бог сделал это со мной?
— Я не знаю, — сказал Абрахам.
Гэррети снова захлестнуло волшебство чужого умирания, и это неприятно его поразило. Так не честно. Скрамм — его друг. Он попытался задавить в себе это ощущение.
— Сколько времени? — спросил вдруг Скрамм, и на Гэррети навалилось жуткое воспоминание об Олсоне.
— Десять десять, — сказал Бейкер.
— Мы прошли приблизительно двести миль, — добавил МакФриз.
— Мои ноги не устали, — сказал Скрамм. — А это что-то да значит.
Маленький мальчик на обочине орал во весь голос, легко перекрывая своим визгом привычный рокот толпы:
— Эй, ма! Посмотри на этого бугая! Посмотри на этого лосяндру, ма! Эй, ма! Смотри!
Гэррети обшарил взглядом толпу и увидел мальчишку в первом ряду. На нём была футболка с Роботом Рэнди, а в руке он держал недоеденный бутерброд с джемом. Скрамм помахал ему.
— Дети — это хорошо, — сказал он. — Да. Надеюсь, у Кэти будет мальчик. Мы оба хотели мальчика. Девочка тоже ничего, но вы знаете, парни, мальчик... он сохраняет твою фамилию и передает ее дальше. Не то, чтобы Скрамм такая уж прекрасная фамилия, — он усмехнулся, а Гэррети вспомнил о словах Стеббинса про бегство от смертности.
Один из Идущих — румяный парень в обвисшем голубом свитере — подошел к ним, чтобы передать слух. У Майка, одного из кожаных братьев, начались кишечные колики.
Скрамм потер лоб рукой. Его перекорёжило приступом тяжелого кашля, но он справился.
— Эти ребята — с моего участка, — сказал он. — Мы могли бы вместе поехать, если бы я знал. Они хопи.
— Да, — сказал Пирсон. — Ты говорил.
Скрамм озадаченно посмотрел на него:
— Правда? Впрочем, не важно. Похоже, я не один отправляюсь в дорогу. Вот интересно...
На его лице появилась решимость. Он ускорил шаг. Немного отойдя, он замедлился на минуту и повернул голову к ним. Теперь на его лице читалось непоколебимое спокойствие. Гэррети переполняли противоречивые эмоции; он посмотрел на Скрамма с восхищением.
— Думаю, парни, мы с вами уже не увидимся, — голос Скрамма был преисполнен достоинства. — Прощайте.
МакФриз ответил первым:
— Прощай, друг, — хрипло сказал он. — Удачной дороги.
— Да, удачи, — сказал Пирсон и отвернулся.
Абрахам попытался сказать что-то и не смог. Он отвернулся, бледный, с дрожащими губами.
— Будь здоров, — сказал Бейкер с торжественным лицом.
— Прощай, — сказал Гэррети непослушными губами. — Прощай, Скрамм, удачной дороги, хорошего отдыха.
— Хорошего отдыха? — слегка улыбнулся Скрамм. — Кто знает, может настоящая Прогулка только начинается.
Он увеличил скорость и вскоре нагнал Майка и Джо, индейских братьев с невозмутимыми лицами. Майк не позволил коликам себя согнуть. Он шел, прижав обе руки к низу живота, и сохранял при этом постоянную скорость.
Скрамм заговорил с ними.
Группа наблюдала. Троица переговаривались довольно долго.
— Да что же они задумали? — прошептал Пирсон про себя, и в голосе его слышался страх.
И вдруг совещание закончилось. Скрамм пошел вперед, оторвавшись от братьев. Даже с такого расстояния Гэррети слышал его иззубренный, ломанный кашель. Солдаты следили за этими тремя очень внимательно. Джо положил руку брату на плечо и крепко сжал. Они посмотрели друг на друга. Гэррети не мог увидеть в их бронзовых лицах никаких признаков эмоций. Затем Майк увеличил скорость и догнал Скрамма.
Секунду спустя Майк и Скрамм развернулись на сто восемьдесят градусов и двинулись к толпе, которая почувствовала в них острый привкус обреченности, завопила и отпрянула прочь, словно они несли ей чуму.
Гэррети посмотрел на Пирсона и увидел, что у него крепко сжаты губы.
Майк и Скрамм дошли до ограждения, ловко развернулись (здесь им выдали по предупреждению) и оказались лицом к приближающемуся вездеходу. Два средних пальца одновременно пронзили воздух.
— Я ебал твою мать, и это было клёво! — закричал Скрамм.
Майк сказал что-то на своем языке.
Идущие оглушительно заорали, и Гэррети почувствовал подступающие к глазам слёзы. Толпа безмолвствовала. Участок дороги за спинами у Майка и Скрамма был пуст. Они получили по второму предупреждению, сели на асфальт, скрестив ноги, и принялись тихо разговаривать друг с другом. И это было очень, мать его, странно, подумал Гэррети, проходя мимо, потому что Майк и Скрамм говорили вроде бы на разных языках.
Он не оглядывался назад. Никто не оглядывался, даже когда всё было кончено.
— Кто бы ни выиграл, ему лучше сдержать слово, — внезапно сказал МакФриз. — Уж лучше сдержать.
Никто ему не ответил.
Глава тринадцатая
Джоанна Гринблюм, давай спускайся!
Джонни Олсон. Новая Цена Верна[49]
Два пополудни.
— Ты жульничаешь, говнюк! — крикнул Абрахам.
— Я не жульничаю, — спокойно сказал Бейкер. — Ты должен мне доллар сорок, тупоголовый.
— Жуликам не плачу, — и Абрахам зажал в кулаке десятицентовик, который только что подкидывал.
— А я обычно не играю с людьми, которые называют меня говнюком, — мрачно сказал Бейкер, но тут же улыбнулся. — Но в твоем случае, Эйб, я сделаю исключение. У тебя в запасе столько выигрышных комбинаций, что я просто ничего не могу с собой поделать.
— Заткнись и кидай, — сказал Абрахам.
— Ой, пожалуйста, не кричи на меня так, — смиренно сказал Бейкер, комично вращая глазами. — А то я чего доброго в обморок хлопнусь!
Гэррети рассмеялся. Абрахам фыркнул, подкинул монетку в воздух, поймал ее и шлёпнул на запястье:
— Твоя очередь.
— Ладно, — сказал Бейкер, подбросил свою монету, поймал ее — гораздо более ловко, — и (Гэррети был в этом уверен) зажал между пальцами ребром вверх.
— Теперь ты первый показываешь, — сказал Бейкер.
— Не-а. Я в прошлый раз первым показывал.
— Ох, бля, Эйб, а я перед этим показывал первым три раза подряд. Может это ты жульничаешь?
Абрахам проворчал что-то, подумал, и открыл монету. Ему выпала решка с изображением реки Потомак, обрамленной лавровыми ветвями.
Бейкер приподнял ладонь, заглянул под нее и улыбнулся. У него тоже была решка.
— Ты должен мне доллар пятьдесят.
— Господи, ты должно быть решил, я совсем идиот! — заорал Абрахам. — Думаешь, я полный дебил? Ну давай, признай это! Решил простофилю до нитки обчистить?
Бейкер как будто задумался над этим.
— Давай, давай! - ревел Абрахам. — Я переживу!
— Теперь, когда ты сказал, — ответил наконец Бейкер, — знаешь, я как-то не задумывался, простофиля ты или нет. То, что ты баклан, уже давно понятно. А насчет "обчистить до нитки", — положил он руку Абрахаму на плечо, — так это, друг мой, как пить дать.
— Давай так, — хитро сказал Абрахам. — Ставлю свой долг — или обнулишь, или удвоишь. Только на этот раз ты показываешь первый!
Бейкер задумался. Он посмотрел на Гэррети:
— Что скажешь, Рей?
— О чем? — Гэррети потерял нить разговора. У него определенно появились какие-то странные ощущения в левой ноге.
— Ты бы сыграл на удвоение с этим вот пареньком?
— Почему бы и нет? В конце концов, он слишком глуп, чтобы тебя обжулить.
— Гэррети, а я-то думал, ты мне друг, — холодно сказал Абрахам.
— Окей, полтора доллара — вдвое больше или ничего, — сказал Бейкер, и именно в этот момент чудовищная боль пронзила левую ногу Гэррети, да так, что вся боль последних тридцати часов показалась в сравнении с ней легким недомоганием.
— Моя нога, моя нога, моя нога! — закричал он, не в состоянии помочь себе.
— Боже, Гэррети, — автоматически сказал Бейкер, и в голосе его было только лишь легкое удивление, а потом они прошли мимо, а Гэррети стоял посреди дороги, и его левая нога обратилась в скорёженный, агонизирующий мрамор, а Идущие все проходили и проходили мимо, оставляя его позади.
— Предупреждение! Предупреждение 47-му!
Не паниковать. Поддашься панике — знаешь, что будет.
