— Господи! Правда что ли?
— Ага. Вот так вот близко.
— Тебе это... не обидно?
МакФриз только пожал плечами.
Гэррети посмотрел на часы. Они показывали 3:02. Всё будет хорошо. Его тень, растянувшаяся под воздействием послеполуденного солнца, двигалась теперь немного уверенней. Вокруг стоял приятный, свежий весенний денёк. Нога была в порядке.
— Ты по-прежнему думаешь, что сможешь... просто сесть? — спросил он МакФриза. — Ты пережил большинство уже. Шестьдесят одного человека.
— Скольких кто из нас пережил — не так важно, я думаю. Просто наступает такой момент, когда воля просто кончается. Не имеет значения, что я думаю, понимаешь? Когда-то мне нравилось мазюкать маслом по холсту. И получалось неплохо. А потом однажды - бац! Не было такого, чтоб мне постепенно надоело, — нет, я просто прекратил. Бац. Не было желания продолжать ни одной лишней минуты. Ложась вечером спать, я любил живопись, а когда проснулся, — как отрезало.
— Выживание сложно назвать увлечением.
— Насчет этого не уверен. Как насчет любителей экстремального дайвинга? А охотники на крупную дичь? А скалолазы? Или даже просто какой-нибудь слабоумный заводский рабочий, чьи представления о хорошем времяпровождении ограничиваются дракой в субботу вечером? Все эти вещи сводят выживание именно что к простому увлечению. Таковы правила игры.
Гэррети ничего не ответил.
— Ты лучше поднажми чуток, — сказал МакФриз. — Мы теряем скорость. А нам это нельзя.
Гэррети поднажал.
— Мой отец — совладелец автокинотеатра, — сказал МакФриз. — Он собирался связать меня, заткнуть кляпом рот и засунуть в подвал, а сверху прикрыть кучей всяких кинозакусок, и плевать там на Отряды.
— И что ты сделал? Уболтал его?
— На это не было времени. Когда они позвонили, оставалось всего десять часов. Нас ждал самолет, а в аэропорту Преск-Иль — машина из проката. Отец бесновался, кричал, а я просто сидел, кивал, со всем соглашался, а вскоре в дверь постучали, и когда мама открыла ее, на пороге стояли два просто гигантских, огроменных солдата. Господи, они были так уродливы, что часы останавливались при виде их. Отец только раз посмотрел на них и сказал: "Пит, иди-ка ты наверх и собери свой рюкзак". — МакФриз подкинул рюкзак на плече и усмехнулся воспоминанию. — И не успели мы опомниться, как все вместе оказались на борту того самолета. Даже моя сестричка Катрина. Ей всего четыре. Мы приземлились часа в три ночи и поехали к границе. Думаю, из нас всех только Катрина по-настоящему понимала, что происходит. Она все повторяла "У Пити приключение". — МакФриз взмахнул руками в странном незаконченном движении. — Они живут в мотеле в Преск-Иль. Не хотят ехать домой, пока все не закончится. Так или иначе.
Гэррети посмотрел на часы. 3:20.
— Спасибо, — сказал он.
— За то, что снова спас твою жизнь? — весело рассмеялся МакФриз.
— Да, именно так.
— А ты уверен, что с моей стороны это было одолжением?
— Я не знаю, — сказал Гэррети и, помолчав, продолжил: — Но я тебе кое-что скажу. Оно изменилось для меня навсегда. Ощущение утекающего времени. Даже когда идешь без предупреждений, всего две минуты отделяют тебя от внутренней стороны кладбищенской ограды. А это не очень много.
Словно по заказу рявкнули винтовки. Продырявленный парень издал высокий, захлебывающийся звук, словно индейка, внезапно подхваченная бесшумно подкравшимся фермером. Толпа низко выдохнула, или застонала; этот звук можно было принять и за тихий оргазм.
— Совсем мало, — согласился МакФриз.
И они шли. Тени становились длиннее. В толпе стали появляться куртки, словно фокусники доставали их из своих шелковых цилиндров. Раз Гэррети уловил дыхание чьей-то курительной трубки, и этот запах вдруг пробудил скрытые, горько-радостные воспоминания об отце. Чей-то домашний пес вырвался из хозяйской хватки и выбежал на дорогу; за ним волочился красный пластиковый поводок, его язык розово свисал наружу, а на челюсти виднелись пятна пены. Взвизгивая, пес нелепо гонялся за собственным куцым хвостом и был застрелен, когда случайно врезался в Пирсона, который грязно обругал стрелявшего солдата. Силой выстрела собаку откинуло к краю толпы, и там она и лежала, тяжело дыша и дрожа, пока угасали последние искры ее взгляда. Никого это происшествие особо не задело. Маленький мальчик пробрался через полицейский кордон, вышел к собаке, на левую полосу движения и стоял там, всхлипывая. Солдат направился в его сторону. Мать мальчика пронзительно закричала в толпе. Целую ужасную секунду Гэррети думал, что солдат собирается застрелить мальчика, как только что застрелил пса, но тот лишь равнодушно толкнул пацана обратно в толпу.
В шесть часов солнце коснулось горизонта, окрасив небо в оранжевый цвет. Воздух стал холодным. Все подняли воротники. Зрители топали ногами и терли ладони, пытаясь согреться.
Колли Паркер выдал свое стандартное ругательство в адрес дурацкой мэнской погоды.
К четверти девятого мы будем в Огасте, подумал Гэррети. А там рукой подать до Фрипорта. Депрессия навалилась на него. А дальше что? Ну увидитесь вы на пару минут, если только ты, не дай боже, не потеряешь ее в толпе. А потом что? Закругляться?
Его вдруг захлестнула уверенность, что ни матери, ни Джен там все равно не будет. Только ребята придут, с которыми он ходил в школу, — чтобы посмотреть на придурка-самоубийцу, которого они взрастили среди себя, сами того не подозревая. И Общество Помощи Женщинам. Эти тоже придут. Они два вечера подряд поили его чаем. В те стародавние времена, когда Прогулка была еще впереди.
— Давай начнем сдавать назад, — сказал МакФриз. — Будем делать это медленно. Соединимся с Бейкером. В Огасту войдем втроем. Изначальные три мушкетера. Что скажешь, Гэррети?
— Давай, — сказал Гэррети. Идея ему понравилась.
Они стали сбрасывать скорость, понемногу за раз, вскоре оставив командовать парадом мрачнолицего Гарольда Куинса. То, что они уже среди своих, они поняли, когда Абрахам, почти невидимый в сгущающемся сумраке, спросил:
— Вы наконец решили вернуться навестить старых-добрых друзей?
— Господи, да он же просто вылитый... — сказал МакФриз, уставившись в измученное, покрытое трехдневной щетиной лицо Абрахама. — Особенно на свету.
— Восемьдесят семь лет тому назад, — возвышенно начал Абрахам, и на короткое мгновение Гэррети показалось, будто чужой дух завладел его семнадцатилетним телом, — наши отцы создали на этом континенте[52]... а, мать его. Не помню, как там дальше. Нам надо было выучить ее в восьмом классе, чтобы получить пятерку по истории.
— Лицо отца-основателя и разум осла-сифилитика, — грустно сказал МакФриз. — Абрахам, а ты как ввязался в этот бардак?
— Взял наглостью, — тут же ответил Абрахам. Он собрался было продолжить, но его прервали выстрелы. Раздался знакомый звук падающего на землю тела.
— Это был Гэллент, — сказал Бейкер, оглянувшись. — Он шел мертвяком весь день.
— Взял наглостью, — задумчиво сказал Гэррети и рассмеялся.
— Ну да, — Абрахам поднял руку к щеке и почесал впадину под левым глазом. — Помните, надо было эссе написать?
Все закивали. Эссе на тему "Почему я считаю себя пригодным к участию в Долгой Прогулке?" было стандартной частью интеллектуальных испытаний. Гэррети почувствовал теплую влагу в области правой пятки, но не был уверен что это — кровь, гной, пот или всё вышеперечисленное. Боли не было, хотя носок прохудился именно в этом месте.
— В общем, дело было в том, — сказал Абрахам, — что я не чувствовал себя особо годным к участию в чем-либо. Я прошел испытания чисто под влиянием момента. Я шел в кино, и так получилось, что проходил мимо спортзала, где проходили испытания. Ну, вы знаете — чтобы туда попасть, надо показать свое разрешение на работу. И оно как раз было со мной в тот день. Если бы его не было, я не стал бы заморачиваться, идти за ним домой, я бы просто пошел себе в кино и не умирал бы сейчас здесь в этой веселой компании.
Все молчали, обдумывая это.
— Я сдал упражнения, потом пробежался по вопросам, а в конце были эти три пустые страницы. "Пожалуйста, ответьте на следующие вопросы так честно и не предвзято, как только сможете, используя не более 1500 слов", вот же ж дерьмо, подумал я. Дальше было довольно весело. Ну и ебанутые же там были вопросики.
— Ага, как часто у вас бывает стул? — сухо сказал Бейкер. — Нюхали ли вы когда-нибудь табак?
— Да-да, в таком духе, — подтвердил Абрахам. — Я и забыл об этом идиотском вопросе про табак. Я просто пробежался по ним, отвечал в основном всякий бред, и вот дохожу я до этого эссе о том, почему я годен. В голове вообще ни одной мысли не было. Наконец, какой-то мудак в армейской куртке проходит между рядами и говорит: "Пять минут. Пожалуйста, все заканчивайте". Ну я и написал: "Я думаю, что годен к участию потому, что я — бесполезный кусок говна, и мир без меня станет лучше, разве что я выиграю и разбогатею, и в этом случае я куплю в каждую комнату своего дварца[53] по ван Гогу и закажу шестьдесят высококлассных шлюх и никого не буду трогать". Тут я подумал минутку и дописал в скобках: "(Также я выдам своим шестидесяти высококлассным шлюхам пенсию по выслуге лет)". Я решил, что это уж точно их выбесит. А через месяц — я уже и забыл обо всем — мне прислали письмо, что я годен. Я чуть в джинсы не кончил.
