остававшемся в бездействии, подверженном всевозможным лишениям и сильно унывшем.
Я приехал к Омеру-паше уже в половине февраля месяца и застал войска его в весьма плохом состоянии, так что хотя Омер-паша, по-видимому, был недоволен тем, что принужден очистить Черногорию от войск своих, но не думаю, чтобы он до того ослепился, что не видел сам весьма жалкого состояния своих войск и того, что битва с черногорцами становилась для него весьма сомнительною. Нельзя не сознаться, что сам Омер-паша был тому причиною. Начав военные действия в такое неудобное для похода время (в декабре месяце), он должен был рассчитывать на дурную погоду и не останавливаться за нею. Чего ожидал он, расположивши свой лагерь в окрестностях Златицы или лагерь Дервиша-паши в Граховской долине, оба по колено в воде? Надеюсь, не хорошей погоды, которая могла наступить только месяца через три – в марте или апреле месяце. Не новой ли помощи войскам? Но и то несколько батальонов было доставлено из Константинополя и окрестные страны остались совсем без охраны на случай какого-нибудь неприязненного движения христиан. Если бы Омер-паша воспользовался первым впечатлением, произведенным появлением такого огромного числа войск на черногорцев, и пошел, не останавливаясь, в Цетин, то, весьма вероятно, что успел бы овладеть им. Кончилась ли бы этим война? Это другой вопрос. Война черногорцев с Кара-Махмутом служит явным свидетельством противного. Весьма вероятно, что Омер-паша, наученный его примером, боялся вторгнуться далеко в горы и надеялся силой прокламаций, обещаний и денег окончить войну, начатую оружием.
Очень важная ошибка Омера-паши состояла в выборе операционной линии. Сообщения от Скутари, где хранились все запасы для действовавшей против Черногории армии, до лагеря Омера-паши подвергались тысяче случайностей. Надо было переправляться через все озеро, на котором не было других судов, кроме так называемых лондр, управляемых одним веслом и до того мелко сидевших в воде, что при сильном ветре, какой обыкновенно господствует здесь зимой, нет никакой возможности пускаться на них в дальний путь.
Этого мало: дорога от озера до Подгорицы была совершенно залита водою и едва проходима для вьючных лошадей, а от Подгорицы до Спужа, расстояние верст в двадцать, с трудом можно было дотащиться в один день. Имей черногорцы хоть немного кавалерии, они совершенно пресекли бы сообщения Омера-паши со Скутари, и то они, мало-помалу ободряемые успехом, нападали на отдельные транспорты и даже пускались на своих утлых лодченках на Скутари; однажды, невдалеке от самого города, напав на спящий экипаж двух купеческих судов, вырезали его и, торжествующие, привели суда по реке в Цермничку нахию.
Вообще, если план соединения войск Омера-паши с отрядом Измаила-паши был задуман удачно, то выбор операционной линии и медленность Омера-паши были главнейшею причиною неуспеха действий его. Омер-паша мог сам вполне убедиться в том, потеряв в два месяца военных действий всех вьючных, транспортных и значительную часть кавалерийских лошадей. Правда, первые принадлежали раям, христианам Боснии и Герцеговины, за которых турецкое правительство ничего не заплатило; но бедные раи этих провинций были окончательно разорены, и отряд Омера-паши часто терпел от несвоевременной доставки провианта.
Между тем, как турецкие войска стояли в бездействии и унынии, черногорцы вдруг подвинуты были к страшной энергии. Отряды их снабжены были порохом и свинцом и даже провиантом; село Негуши укрепилось орудием; в отряде, где находился князь, явились переносные орудия. Следствием такого внезапного изменения порядка вещей было то, что когда Мустафа-бей, стоявший против Цермнички-нахии, наскучив бездействием, решился наконец двинуться вперед и с 5.000 пехоты и иррегулярного войска напал на Годинье, – цермничане, в числе 1.500 человек, под предводительством храброго Егора Петровича Негоша, некогда служившего в русской службе, разбили турок, прогнали их назад и взяли одно орудие. Сам начальник низама, один из храбрейших турецких офицеров, был убит.
Между тем, удачное авангардное дело в отряде князя правителя, под Главицей, принудило турок переправиться обратно через Зету. Эти успехи и нерешительность Омера-паши сильно поколебали и без того сомнительную к нему привязанность пиперян, а неприличное обращение с женщинами и жестокость с некоторыми из них самих турецких офицеров произвели ропот, который готов был превратиться во всеобщее восстание.
Всем читающим русские или иностранные газеты известен исход этой войны, стоивший Турции около 3.000 человек убитых, раненых и погибших от войны и около двух миллионов руб. сер., не считая всех насильных поборов с Боснии и Герцеговины, войны, не принесшей никакой пользы и только разжегшей еще более взаимную ненависть соседних двух народов.
Путевые записки о славянских землях
(Писано в 1859 г.)
Глава I
Вид на Триест с «Общины». – Внутренняя жизнь города. – Впечатление, оставленное им. – Плавание по Адриатическому морю на пароходе и парусном судне. – Лессино. – Зара в древние, средние и новые времена. – Население и управление Далмации. – Католики и Православные. – Расставанье с Зарой наших моряков.
Много раз, в различное время года и дня, при восходе солнца и при закате его, в ту пору, когда мириады звезд кропили своим трепетным блеском усталую землю, и когда яркое солнце обливало ее потоком лучей, – много раз подъезжал я к Триесту, после скучного сухопутного переезда от Вены: и всегда, поднявшись на вершину «Общины», останавливался невольно, пораженный чудной картиной города, раскинувшегося у подошвы и на скате горы, и безграничного моря, то тихого и гладкого, как стекло, то бурного и пенящегося у своих берегов, одинаково величавого и прекрасного, особенно когда подъезжаешь с материка, и глаз еще не привык к этому зрелищу.
Море так близко и приветливо ластится к городу, небо такое ясное, голубое, итальянское, воздух так легок и наполнен свежестью садов и воды, что Триест, когда глядишь на него сверху «Общины», представляется самым благодатным, полным мира и счастья городом. Не то, когда въезжаешь в него: вас прежде всего поражает эта суетливая, полная труда и заботы жизнь, которую вы встретите в каждом торговом городе, а Триест торговый город по преимуществу, и только торговый! Биржа заменяет все интересы; упадок цен на пшеницу или возвышение курса волнует его более, чем какое-либо политическое событие, не имеющее влияния на его торговую деятельность; Ллойд – душа города. Я уже сказал, что посещал Триест в различные эпохи; останавливался в его великолепной гостинице, когда она носила с гордостью на своей вывеске могучее в то время имя Метерниха, и тогда, когда эта вывеска, сбитая и втоптанная в грязь, была заменена другой, с именем «Национальной гостиницы». Но все это было только наружное и частное изменение; это была
