смертной. Он так бы и превратился в мумию, но друзья привели к нему жертву, и Барни, наперекор своей воле и ведомый хищническим инстинктом, выпил ее кровь, до последней капли. Барни возродился, но до сих пор ненавидит тех, кто спас его, за то, что они вернули ему жизнь и прежнюю форму, вопреки его желанию, и заставили его страдать всю вечность. Он спрятался в своем замке и не выходит из него. А его родители, братья, сестры, друзья – скорбят и не могут достучаться до угнетенного разума этого бедолаги. Его разум погиб навсегда.
«Барни сошел с ума… Так вот, что скрывает от меня Седрик! Как он может? Зачем он изводит себя? Зачем пытается пожертвовать собой ради нашей любви? Нет, Седрик, не такой ценой! Ты же поклялся мне!» – Слезы текли из моих глаз, губы дрожали, как в лихорадке: мое сознание было оглушено жестокой правдой.
Но могла ли я принять его жертву? Имела ли я право делать его несчастным на всю вечность? Отторгнуть от семьи и друзей?
Нет.
– Теперь ты поняла, чего я хочу? Я хочу оградить бедного безумца от тебя и твоей навязчивой ненужной любви, чтобы он увидел, как заблуждался! – ледяным тоном сказал Грейсон.
– Но разве это возможно? – с надеждой в душе спросила я.
– Возможно ли? Пока не знаю, но время покажет. Ты же не хочешь, чтобы он страдал из-за тебя?
– Нет! – ответила я, с ужасом осознав, какая судьба ожидает Седрика на самом деле. – Я не хочу! Я не знала, что он делает с собой!
– Поздно сожалеть! Твое покаяние ни к чему не приведет! Пожинай то, что посеяла, моя милая!
– Тогда убей меня! Я не могу жить, зная о том, что Седрик гибнет из-за меня! – взмолилась я.
– О, нет, глупенькая, ты будешь жить и мучиться, а я буду наслаждаться, наблюдая за тем, как ты уничтожаешь себя своими же мыслями! – Грейсон прикоснулся к моей щеке, и я вздрогнула: вампир смотрел на меня, как кат на жертву. – Сейчас я принесу твои ужасные стоптанные тапочки, а ты вытрешь свои слезы, умоешься, и мы пойдем к гостям. Я ненавижу, когда ты плачешь, и люблю одновременно. Ты так красива, когда плачешь. В первый и последний раз я уступаю тебе. Слышишь? В следующий раз я заставлю тебя выполнить мой приказ, и лучше тебе не дожить до этого дня, – мрачно процедил Грейсон и, поднявшись с кровати, вышел из комнаты.
Медленно соскользнув с кровати, я зашла в ванную, чтобы умыть лицо. Мое горло болело: Грейсон так старался задушить меня, что на белой коже остались синие следы его пальцев. Умыв лицо, я вернулась в комнату.
Грейсон уже ждал меня.
На полу, рядом с кроватью, стояли мои любимые черные балетки.
– Спасибо, – сказала я, поспешно надевая обувь.
– Гости уже ждут нас, – спокойно ответил он. – Приподними волосы.
Я молча выполнила его приказ, и он надел на мою шею похожее на широкий золотой ошейник колье и погладил мои волосы, пропустив пряди между своих холодных белых пальцев.
«Колье… Конечно, гости не должны видеть его издевательств надо мной!» – усмехнувшись в душе, подумала я.
Вампир взял меня за руку, мы вышли из комнаты и неторопливо направились к ожидающим нас гостям.
– Веди себя прилично, иначе, я рассержусь, – предупредил меня вампир, когда мы подошли к большим белым дверям. Очевидно, это и была конечная точка нашего маршрута через весь замок.
– Мне уже нечего терять, не находишь? Теперь, когда ты рассказал мне правду о том, за что ненавидишь меня, я могу… – возмущенно начала я.
– Ты ничего не можешь. Запомни: судьба Седрика по-прежнему в моих руках, – мрачно перебил меня Грейсон.
– Но ты ведь не желаешь причинить боль своему лучшему другу, не так ли? – тихо воскликнула я, встревоженная тем, что он вновь взял в руки нить, которой может играть мной как куклой.
– Могу или нет – это неизвестно, ты же знаешь, какой я, – насмешливо усмехнулся на это Грейсон.
– Да, знаю! Ты подонок! – процедила я и тут же почувствовала жгучую боль на своей левой щеке. Через секунду я лежала на полу, оглушенная сильной пощечиной. Машинально схватившись за горящую огнем щеку, я испуганно посмотрела на вампира.
Но вместе со страхом меня охватил гнев: я дрожала от ярости, с усилием сдерживая ругательства, вертевшиеся на языке, но боялась, что вторая пощечина будет еще сильнее, но не убьет меня, а лишь причинит мне еще больше боли. Или, следующим будет его кулак? И я молчала, напряженно думая о том, ограничится ли вампир одной пощечиной или мое тело ждали еще большие физические страдания.
– Что это, Вайпер? Ты оскорбляешь меня? – свысока смотря на меня, зловеще спросил Грейсон. – А не боишься, что мое терпение когда-нибудь лопнет?
– Ненавижу тебя! – вырвался из моих легких тихий возглас.
– В следующий раз, клянусь, я убью тебя, – жестким низким тоном ответил на это он. – Вставай, и следи за тем, что говоришь, несчастная!
– Убьешь? Ха! Как тебе угодно! – парировала я. – Ты освободишь меня от страданий, чертов вампир!
– Значит, ты осмелела настолько, что идешь мне наперекор? – насмешливо улыбнулся он.
Вампир был прав: теперь, когда я знала о том, что он ничего не сможет сделать Седрику из-за Маркуса – своего лучшего друга, ведь было очевидно, что Грейсон блефовал, когда говорил, что, может, и причинит боль Маркусу, во мне вновь появилась смелость.
– Да, Грейсон! Я буду сопротивляться твоей тирании до последнего вздоха! Ты можешь бить меня, издеваться надо мной и пить мою кровь, но я больше не буду куклой, которой ты крутишь, как тебе заблагорассудится! – воскликнула я, нарочно назвав его Грейсоном, ведь это так не нравилось ему. Я поднялась с пола и гордо подняла голову, показывая вампиру, что объявила ему войну: меня подхлестывали гнев и жгучая ненависть к этому садисту.
Но, к моему изумлению, в ответ на мою тираду, Грейсон рассмеялся своим красивым низким смехом. Его реакция встревожила меня: неужели он не принимал мои слова всерьез, и я только рассмешила его своей внезапной смелостью?
– Ну, наконец-то! Теперь наша игра будет еще интереснее: охотнику всегда приятно и сладостно покорять свою жертву. Твоя пассивность не устраивала меня – мне нужны сопротивление, динамика! И сейчас я ее получил. Победа без яростного сопротивления врага – разве это победа? – сквозь смех, говорил вампир.
Меня охватил ужас: для него все это было только игрой, веселой забавой, победой над врагом!
Я не хотела доставлять Грейсону удовольствие игрой и борьбой с моим сопротивлением, но и не могла больше терпеть то, что он постоянно унижал мое человеческое достоинство. У меня не было желания быть игрушкой в его руках, пластилином, из которого он лепит, что пожелает. Так что же мне делать?
