Поднялось семь рук, но как жалкие пистолеты могли противостоять убойной силе автоматов!
Морис спокойно вмешался:
— Без паники, у меня есть чем отбиться… Мой личный запас.
В этот-то момент корсиканцы и открыли огонь.
Стекла ресторана разлетелись вдребезги, оборонявшиеся бросились на пол. Кроме одного, прошитого очередью наискосок.
Первым убитым стал Самюэль.
Снаружи Роллен наконец поставил машину поперек улицы. Он выскочил из салона, пока Карно запрашивал помощь. Пригнувшийся к земле Роллен видел, как любопытные жители высовывались из окон. Среди них были даже дети. Вот куча идиотов! Их же вполне могли убить!
— Убирайтесь! Скорее! Здесь опасно!
И тут же последовало доказательство его слов: один корсиканец наставил оружие на молодого полицейского. Зевака из окна пятого этажа вовремя это заметил.
— Осторожно! — крикнул он, показывая на угрожавшего.
Роллен увернулся, далеко отскочив. Очередь лишь продырявила кузов автомобиля. Роллен считался асом на стрельбах в тире. Заслуженная репутация: он «снял» нападавшего одним выстрелом. Разогнулся, переводя дыхание, глянул на «рено». Оттуда донесся стон. Вне себя от тревоги, Роллен кинулся к машине. Шальная пуля зацепила Карно.
— Черт, что с тобой?
— Подарочек в плечо, больно-то как!
— Держись, старина, у тебя же ребенок.
— Не беспокойся, я о нем помню, хочу успеть поставить его на ноги.
Роллен схватил носовые платки и зажал рану.
— Брось, лучше свяжись с управлением.
— Заметано. Не отнимай повязку от раны.
Успокоиться. Выдохнуть. Не кричать. Снова став полицейским с холодной головой, он включил переговорное устройство в салоне:
— Говорит лейтенант Роллен, вы меня слышите?
— Так точно, лейтенант.
— Сообщаю о раненом офицере полиции, пришлите «скорую помощь».
— Несколько карет уже в пути.
— А подкрепление?
— Будет на месте через три минуты.
Одиль и Паскаль укрылись за машинами. Едва прозвучало стандартное «Полиция, бросьте оружие!», как на них обрушился град пуль. Полицейские принялись стрелять наобум, лишь бы чуть охладить напор атакующих.
Мобильный Каршоза завибрировал. На экране высветилось имя Роллена.
— Привет! Ты где, парень? Карно?! Вот дерьмо, надеюсь, рана несерьезная… А что с подмогой? Супер, не двигайтесь с места, продолжайте блокировать проезд с вашей стороны.
Дал отбой, улыбнулся Одиль:
— Все отлично, девочка, наши будут здесь меньше, чем за три минуты.
Обстрел усилился. Судя по плотности огня, люди Вайнштейна перешли к активным действиям.
— Неважный вечерок для ребят, — хмыкнула Одиль. — Корсиканцы не ожидали такого приема.
— И не думали, что их заблокируют с двух сторон.
Нападавшие поняли — уйти не получится. Разве что удастся снести одно из заграждений. И с этой целью пригнувшаяся тень метнулась к полицейским. Убрать стражей порядка — и останется лишь сдвинуть их транспорт.
И свобода — там, в конце улицы…
Вдруг со стороны ресторана послышались автоматные очереди.
— Слышите, командир? Похоже, это «узи».
Немедленно последовал ответ корсиканцев.
— А вот островитяне используют изделия Хеклера и Коха. Я издалека узнаю баварскую «музыку».
— Проклятие, да какой же сегодня будет урожай трупов?!
— Наплевать на них, девочка! У меня руки чешутся прочистить мозги одному недалекому судье. Хотелось бы, чтобы Романеф растолковал, что к чему. Где, скажи на милость, турки во всей этой заварухе?
Паскаль не заметил, как с тылу к нему подбиралась тень. Одиль стояла лицом к нападающему, и на то, чтобы предупредить напарника, у нее была лишь доля секунды:
— Ложитесь, командир!
Прогремел двойной выстрел. Быстрый как кошка, Каршоз перекатился и обернулся, чтобы открыть огонь. Но нужды в этом не было: на земле валялось тело.
— Бинго, девочка! Ты подстрелила старика Батиста!
Ресторан «Пальма Афулы». 23 часа 54 минуты 27 секунд.
Морис получил ранение в колено, у троих животы нашпигованы свинцом, четверо отдали богу душу. Вайнштейн побледнел. Ситуация становилась неуправляемой. И надо было идти ва-банк.
Перед рестораном. 23 часа 54 минуты 32 секунды.
Тино прикинул итоги. Пятеро бездыханных на асфальте, двое выведены из строя, никаких вестей от Батиста. Нападавших оставалось лишь четверо. Сейчас или никогда.
Ресторан «Пальма Афулы». 23 часа 54 минуты 38 секунд.
Вайнштейн прислушался. Выстрелы не заглушали больше мотив, который он ненавидел больше всего на свете — пение сирен. Полицейских сирен. Судя по дружному хору, к ресторану спешили все фараоны города. «Что ж, — сказал он себе. — Пропадать, так с музыкой, покончим с этим раз и навсегда».
Перед рестораном. 23 часа 54 минуты 47 секунд.
Никакой надежды на спасение. Ни кровинки в лице Тино. Полицейские пиликалки приближались со всех сторон. Через несколько секунд придется сдаваться. Так и не смыв кровью оскорбление. Постыдный эпилог! Отец должен быть отомщен. Тино теперь — глава клана. И как глава клана он шагнул вперед.
На улице. 23 часа 54 минуты 52 секунды.
Вайнштейн вышел, держа в руке оружие. И молил Бога дать ему сил и отваги.
Тино двинулся навстречу Еврею. И молил Бога дать ему осуществить правосудие.
Оба испепеляли друг друга взглядом.
Их разделял десяток метров. Океан. Ненависть.
Улицу огласили звуки выстрелов, которыми обменялись враги.
И мостовая приняла в свои объятия еще два трупа.
С двух сторон улицы. 23 часа 55 минут.
Полицейские фургоны перекрыли все выходы. Армия вооруженных бойцов заполонила тротуары. К чему дальнейшее сопротивление? Уцелевшие в схватке подняли руки. Перед машиной Роллена и Карно тормознула «скорая помощь». Раненый потерял много крови, но врач, быстро оглядев, успокоил его: отделается только шрамом. «И заработаешь красивую медаль», — утешил Роллен.
Позади машины. 23 часа 58 минут.
Паскаль рыдал над телом Одиль. Одна из бабочек моли сделала свое дело, напарница погибла, защищая его. История повторилась, отвратительная и трагичная…
Глава 43. Однодневки
Как сумасшедшая она металась по квартире. Лючии ди Ламмермур[44] в ее смирительной рубашке далеко было до безумия Антонии Арсан — будто оглохшей от горечи, угрызений, чувства вины.
Взрывчатая смесь.
Неизлечимая боль.
«Что я наделала, Жак! Из-за меня погибла Одиль, и исправить ошибку я не могу. Искупить моей жизнью? Готова хоть сейчас! Но так мало мне осталось времени, что предложение было бы нечестным».
Ее преследовало мертвое лицо Одиль. Комиссар сама закрыла мешок, в котором тело увезли в Институт судебной медицины. Каршоз осыпал Арсан оскорблениями, она не защищалась.
«Я даже не сдержала обещание, данное тебе, дорогой мой. Как я ни старалась, Вайнштейн погиб. Пусть идет с Богом! Его бывшей жене осталось лишь жечь свечи в память о нем».
Антония бродила по комнате, наталкивалась на мебель.
«Старик Батист остался лежать на поле схватки. Он оплатил свой долг. Что ты говоришь, Жак? Каково мое мнение насчет смерти Тино? Что ж, я не сожалею о происшедшем. В ближайшем будущем парень совершил бы вдвое больше преступлений, чем отец. Это был настоящий психопат, Матье воспитал его для убийств. Конечно, я сочувствую Иоланде, но ведь она должна была направить его на путь истинный. Исполняй она как следует свой материнский долг, сын был бы сейчас жив».
Пройдя возле секретера, Антония снова прочитала лежащее на нем медицинское заключение.
«Видишь этот клочок бумаги, дорогой? Подписан профессором Клюнуа. Я встречалась с ним вчера во второй половине дня. Клюнуа был категоричен: химиотерапия со следующей недели. Или конец через полгода. И никаких гарантий к тому же. Он укорил меня, что я и так слишком запоздала».
Скоро семь, а она так и не ложилась спать. Совсем нет сна. Антония остановилась перед клеткой Жоржа.
— Открою тебе секрет, малыш: человеческие существа подобны однодневкам[45].
Жорж требовал внимания и ласк, Антония взяла его в руки.
— Однодневки… А, ты же не знаешь. Это насекомые, проклятые природой. Сначала они находятся три года в стадии личинки. Затем вдруг расправляют крылья и взлетают. Их трагедия в скоротечности существования. Большая часть погибает прежде, чем взлетит. Оставшиеся живут всего несколько часов и едва успевают взглянуть на мир.
Вернула зверька на место.
— Мы похожи, дружище. Лишь появившись на свет, должны постигать правила жизни, ходить в школу, забивать голову наукой, выбирать профессию — не будучи даже подростком, сдавать экзамены и искать работу. Странно — тебе двадцать, а ты и не видел, как пролетело время. Говоришь себе, что передохнешь потом, будешь наслаждаться жизнью, но нет: нужно вкалывать, чтобы питаться, одеваться, платить за жилье.
