Филипп Буэн
Сожги в мою честь
От переводчика
Добрый вечер, дамы! Мне хотелось бы представить автора детективов Филиппа Буэна. Некоторые считают его наследником традиций Сименона: оба бельгийцы, у обоих в детективной линии обязательны социальные и даже политические проблемы. Январские события в Париже показали, что тема, поднятая в романе «Va, brule et me venge» (роман 2011 года), актуальной быть не перестает. Мне еще было интересно работать с языком, здесь современные реалии и речь улиц. Итак…
Филипп Буэн (род. в 1949 г.) — бельгиец по национальности.
Получив образование по специальности «Маркетинг и торговля», работал бизнес-администратором, занимался информатикой и вычислительной техникой. До того, как стать писателем, работал на компанию «Хьюлетт-Паккард».
Это своеобразный срез нескольких дней из жизни большого французского города. Мой редактор Reine deNeige считает, что это книга про жестких личностей с порой жестокими убеждениями, со своей жестокой правдой. Большое ей спасибо за помощь и поддержку. Как выяснилось, у нас за плечами один лингвистический университет, оконченный в разные годы. Надеюсь, мы успешно доведем этот перевод до конца!
Аннотация
Криминальная полиция Лиона взбудоражена грязным преступлением, оставившим следы. На самом высоком уровне — от судьи Романеф до комиссара Арсан — у каждого свой интерес и выгода в расследовании. Молодой полицейский хорватского происхождения Милош Машек, начинающий, но добросовестный, быстро понимает, что и он должен вести свою игру, помогая комиссару вести следствие. Вдова зрелого возраста, шеф отряда розыска и быстрого реагирования Антония Арсан — сильная личность. Она не очень скрывает свои жесткие убеждения, поддерживает смертную казнь, безжалостна к преступникам и бандитам. Большая поклонница трудов энтомолога Фабра, комиссар сравнивает всех людей с насекомыми.
Часть 1. Черная энтомология
Так и сделал Господь: налетело множество песьих мух в дом фараонов, и в домы рабов его, и на всю землю Египетскую: погибала земля от песьих мух.
Исход 8:24
Глава 1. Клещ
Спеть бы, да тошно,Спеть бы, да не о чем,Жизнь это, просто жизнь…
Странная ты штука, моя жизнь. И выбрана ты не мной. В день моего появления на свет ты вошла внутрь меня — случайно, самозванкой, не заботясь о том, подойдешь ли мне. И я изрыгаю тебя — слишком ты заставила меня страдать. А теперь твой черед помучиться: ты не интересуешь меня больше.
Спеть бы, да сердцуДушно, неможется,Ненависть это, ненависть…
Знаю: ты всего лишь продажная девка, убогое чувство, но ведь любви во мне больше не осталось — и я прикипаю к тебе. Ненавидеть — это все еще существовать, представлять себе, что можно строить планы на будущее. Мой план — отмщение. И пожалуйста, не разочаруй меня.
Спеть бы, да зябну,Камнем гранитнымСтынет рука, рука моя…
Ты писала стихи, рисовала солнышки и дарила ласки. В юности вела за собой чувства и сопутствовала безумствам. Теперь, моя верная сообщница, умоляю — перестань дрожать в тот миг, когда должна будешь убить.
Спеть не получится,Рядом попутчица —Смерть это, просто смерть…
Старая отвратительная приятельница, ты прикидываешь опасности, с которыми я столкнусь. Эксперт в области риска, надеешься сцапать меня до назначенного срока. Не лги, лицемерка, твои слуги с косами поджидают, сглатывая слюну в предвкушении: «Хочешь сойти с предначертанного пути? Что ж, давай, тупица, ждем тебя на повороте!». Их угрозы мне до одного места, решение принято, я больше не боюсь их кос — орудий смерти!
Вот начинаетсяПуть-путешествие —Катит мой поезд, катит…
Твои серые вагоны и станут сценой моей пьесы.
Общество задыхается, беззаконие душит его, плутократы правят миром.
Народ не в силах выносить, но никто не борется.
Скованный по рукам и ногам, он вопиет в бездействии.
Протесты бесплодны. Я перехожу к делу.
Республика отдала богу душу, мерзавцы убивают и грабят в полной безнаказанности. Во имя новых идей — якобы гуманистических — полицейских обратили в мальчиков для битья, судьям затыкают рот, газеты находятся под жестким контролем. Только безумцы осмеливаются бунтовать. Что ж, к черту мораль, этику, законы, написанные под убийц, мошенников, клятвопреступников! Назад, в первобытное состояние, теперь я верю только в свое правосудие.
Око за око, зуб за зуб. Через пару минут я казню двух людей.
Одного «с особой жестокостью», как напишут газеты. Чушь собачья! Чудовище будет наконец наказано по заслугам.
Впервые за все время, что я жажду этой минуты, слава богу, или слава дьяволу, или тому, кто не существует — моя душа иссохла, я верую теперь только в пустоту, — он наконец мой, полностью в моей власти. О нет! Тебя здесь недоставало! Заткнись, совесть, во мне больше нет жалости! И меньше всего к этому куску дерьма, насосавшемуся человеческой крови: он издохнет, как клещ.
Я вижу его в конце коридора, в купе первого класса — сидит, как Будда, напротив своего сторожевого пса. За окном проносится Бургундия. Он смотрит, как на землю опускается вечер. Осенью в это время склоны холмов точно вспыхивают, окутанные сиянием, величественные, словно их писал Тернер[1].
Тип, что сопровождает клеща — пес, готовый вцепиться в глотку. Он читает порноиздание, написанное спермой. Покрытый прыщами и шрамами, этот парень — настоящий дегенерат. Не знаю его имени, в общем-то, мне на него плевать. Не повезло ему оказаться здесь. Что ж, тем хуже для его тушки, придется убрать и шестерку.
А вот у хозяина голова не только затем, чтобы шапку носить. Империя его огромна: не сосчитать предприятий от Дижона до Валанса. Господин Матье Бонелли — так его зовут — купается в грязных деньгах и крови. В его гнилой среде не особенно выбирают средства. Когда рвутся к власти, идут по трупам.
Изменило ему счастье, зря он оставил еще один труп: за него он мне дорого заплатит.
Я выслеживаю цель днем и ночью. Прежде, чем прикончить его так, как я планирую, нужно было найти подходящее место. План сумасшедший, знаю. Убить на улице было бы куда проще. Или в машине — притормаживаешь, стреляешь, срываешься с места. Имей только нервы чуть покрепче — и уйдешь невредимым. Но такая смерть была бы слишком быстрой… а я хочу видеть, как он зовет мать, издыхая. Долгие месяцы следуя за Бонелли тенью, мне пришлось ломать голову, где его настигнуть. В Лионе возможности не представится: на вершине холмов Мон-д’Ор его вилла — настоящий бункер. Гориллы-охранники пасут ее от входной двери до гостиной. Рабочие кабинеты — та же песня: окружены толпой вооруженных людей днем и ночью. Пытаться убрать его там было бы безумием, настоящим самоубийством.
Терпеливо изучая и обдумывая его пристрастия и мании, мне удалось обнаружить брешь.
У клеща есть одна страсть: при первой же возможности Бонелли едет поездом. Этот отброс обожает поезда! Даже больше: вбухивает огромные бабки в их уменьшенные копии. Настоящий фанат железных дорог. Наверное, мальчишкой мечтал водить локомотивы. А сейчас, на седьмом десятке, играет в начальника вокзала у себя на чердаке.
Вот почему насекомое — неизлечимый фанат — путешествует поездом, пересекая свою империю. Рядом с Дворцом герцогов в Дижоне он владеет ночным клубом, который высоко ценит местная элита. Частный, роскошный, снобистский. Стакан виски стоит там пятнадцать евро. За такие деньги благовоспитанные люди могут быть уверены, что находятся среди равных себе. Дела идут неплохо, заведение всегда битком. А хозяин снимает кассу каждое четвертое воскресенье, сопровождаемый своим громилой — тот ходит за ним, как пришитый.
Никакого отступления теперь, я прикончу его здесь, на линии Дижон-Лион, в вагоне улучшенного типа. Другой возможности у меня нет. В Гренобль, куда он ездит постоянно, Бонелли отправляется экспрессом. В остальное время шофер возит его в бронированном «бентли» и всегда строго по расписанию. Знаю точно — у меня все четко помечено. Мое насекомое отрегулировано почище швейцарских часов.
Но говорить об успехе дела заранее нельзя. Методичность и скрупулезность — вот ключи к успеху. Чтобы отшлифовать план, каждое воскресенье с середины июля я сажусь в этот поезд, который знаю уже, как свои пять пальцев. Он никогда не заполнен до конца, вагоны первого класса пусты, к тому же находятся в хвосте состава — идеальное место для осуществления задуманного. Контролер проходит только после Макона.
