— Как дела?
— Тсс, — прошептала фру Хауге, приложив палец к губам. — Ей было ужасно плохо, она болтала всякую чепуху, но теперь она спит и похоже, температура немного спала.
— Это — уполномоченный ленсмана? — раздался голос тети Бетти. Сидя в подушках, она пыталась убрать непокорные пряди волос, закрывавшие ей глаза. — Попроси его войти.
— Пожалуйста, — пригласила, отступив в сторону, ее сестра. — А тебе это не вредно, Бетти?
— Это как раз тот человек, с которым мне надо поговорить, — ответила Бетти. — Садитесь! — сказала она таким тоном, каким разговаривала в школе с учениками.
Йоханнессен аккуратно уселся на стул, выпрямив спину, в самом деле как примерный ученик.
— Вы интеллигент? — огорошила его вопросом Бетти.
— Слегка, — растерянно ответил Йоханнессен.
— Хорошо! — одобрила его Бетти Ура. — Потому что сейчас от вас требуется внимательно проследить за ходом моих мыслей. Не возражайте мне, у меня нет времени. В любую минуту мне может стать худо, а то, что я скажу, — важно.
— Ладно! — согласился Йоханнессен.
— Двенадцатого августа здесь на фабрике было совершено преступление, — сказала Бетти. — Слышите, молчите и попытайтесь проследить за ходом моих мыслей.
— Я… — произнес Йоханнессен.
Тетя Бетти лишь ткнула в его сторону указательным пальцем и продолжала:
— В тот же день или. точнее говоря, в ту же ночь из Бергенской тюрьмы бежали двое заключенных. То есть в ночь перед двенадцатым августа. Понятно?
— Да, — ответил Йоханнессен.
— Они поднялись сюда, в горы, они совершили кражу со взломом ночью, они спрятали деньги. Да, этого я не знаю, но я так думаю.
— Я тоже думаю так, — сказал Йоханнессен.
— Они вернулись сюда вместе с дружком по кличке Омар, которого подкупили, чтобы получить алиби в Бергене той ночью, когда была совершена кража со взломом. Я была членом суда, или как там еще называется это в суде, так что я слышала все это дело. Один из них явился сюда в горы и был здесь некоторое время.
— Йенсен, — сказал уполномоченный ленсмана. — Тот, кого они называют— Подхалим!
— Вам это известно? — спросила тетя Бетти.
— Я знакомился с его делом и делом его дружков, — ответил Йоханнессен. — Продолжайте!
— Вчера вечером — да, потому что теперь, наверно, утро, не правда ли? Сейчас — сегодня или уже завтра?
— Сейчас — завтра, — ответил Йоханнессен.
— Так я и думала. Итак, вчера, в субботу, мы с Нильсом стояли на перроне, и тут я увидела, что с поезда сошел тот, кого зовут Хёгле. Третий. И тут я все поняла. Они собрались, чтобы забрать деньги оттуда, где они спрятаны. Я сказала Нильсу, чтобы он стерег бандитов, пока я позвоню в полицию. Но позвонить я не успела, потому что была застигнута лавиной. А теперь вам надо отыскать Нильса, он отправился за этими парнями, а они пошли в гостиницу, и, быть может, он отправился туда следом за ними. Вы поняли, что я говорю?
— Я понял каждое слово! — ответил Йоханнессен.
— Весьма удовлетворительно, — одобрила тетя Бетти и, закрыв глаза, откинулась на подушки.
В конце концов, однако, все кончилось хорошо
Двумя прыжками Йоханнессен одолел лестницу гостиницы, а расстояние между лестницей и бюро обслуживания — одним. Он рванул к себе регистрационную книгу и посмотрел последнее имя — Расмус Хёгле, номер 19. Словно ветер взлетел он снова наверх — ключ торчал в дверях, дверь была не заперта.
В комнате, пропахшей пивом и дымом сигарет, никого не было. Кровать стояла не убранная, на полу валялись окурки и пустые бутылки из-под пива.
Йоханнессен снова вихрем промчался по лестнице вниз и схватил хозяина гостиницы за полу куртки, чтобы узнать, куда девался клиент из номера 19? — Уехал первым поездом.
— Был с ним мальчик, мальчик лет двенадцати?
— Нет! Его ждали какие-то парни, но мальчика не было.
Йоханнессен помчался на станцию и нашел кассира, продававшего билеты на первый поезд. Да, он продал три взрослых билета до Бергена и ни единого детского.
— Был сегодня на перроне Нильс Хауге?
— Нильс Хауге, тот мальчик, что украл часы у Монсена? Но ведь на него обрушилась лавина! Или он сбежал?
Йоханнессен не стал тратить время на объяснения, дел было по горло! Сначала надо было позвонить в Берген и предупредить полицию. Утренний поезд уже прибыл на станцию, и пассажиры, конечно, разошлись кто куда; так что до сих пор парням везло.
И еще Нильс! Йоханнессен известил спасателей на горном склоне, чтобы они прекратили поиски там, где обрушилась лавина; мальчика, наверно, там нет. — Вот как, он что, сбежал? — Он удрал, этот щенок. Отец Нильса спускался с холмов, а люди так странно и сочувственно смотрели на него — сын совершил новое преступление, а потом удрал. Его ищет полиция. Известно было совсем немного, только лишь то, что на мальчишку не обрушилась лавина, он только дурачил людей!
Чего только не придумают!
В каждом доме возле станции люди, сидя за воскресным завтраком, болтали о Нильсе, который корчил из себя бог знает кого, а сам бежал из дома, и теперь его разыскивает полиция.
— Подумать только, какая дерзость, — прежде чем слинять, он пустил слух, будто на него обрушилась лавина, — воскликнула мама Кристиана.
— Как он мог пустить такой слух? Следи за своими словами, — упрекнул ее муж.
— Ты такой доверчивый, — не осталась в долгу жена. — Я, во всяком случае, рада, что Кристиан не очень долго с ним дружил, раз он так повел себя.
И вот все мужчины-спасатели спустились с гор. Последние был Монсен с собакой.
— Вы не можете объяснить, почему у моей ищейки так изранены лапы? — спросил Монсен одного владельца собаки, который шел рядом с ним.
— Скверная тренировка, — ответил тот, — она бегала по асфальту, а не по земле.
— Так что, мне надо бегать по холмам и горным склонам, чтобы держать ищейку в форме? — сердито спросил Монсен.
— Вас никто об этом не просит, — равнодушно сказал его собеседник. — Но если хотите, чтобы у вашей собаки были нормальные лапы, она должна бегать по лесам и горам.
— Невероятно, как много надо знать об этих ищейках, — удивился Монсен. — И только для того, чтобы завести собаку! А у меня собака потому, что мне так хочется!
— А кто вы, собственно говоря, такой? — спросил какой-то тип. — Кем вы работаете?
— Я — часовщик, — ответил Монсен.
— Если бы мне захотелось теперь самому починить свои часы и я стал бы ковыряться в них вечером, когда у меня много времени, что бы из этого вышло? — спросили остальные.
— Думаю, что-нибудь помешало бы починить часы, во всяком случае, в самый первый раз.
Так и с ищейкой. Ее не превратишь в спасателя одними лишь словами: «Спаси ради меня несколько человек! Только спаси!» Тут тоже нужно умение. Доброе утро! Спасибо за приятную компанию.
«Какой несговорчивый задавака!» — подумал Монсен.
Ведь он, Монсен, всего лишь попытался выполнить свой долг, найти этого мальчишку в снежном обвале, и вот прослыл чуть ли не дурачком. К тому же Один не годится в спасатели, да и мальчишки в обвале не было. А тут является этакий сопляк, который еще качался в колыбели, когда он сам был уже взрослым и чинил часы в Гамбурге и Швейцарии, и рассказывает, как надо тренировать ищеек. И завтраком его не накормили, и сапоги у него набиты снегом, который тает и действует на нервы.
Теперь уж он разозлился по-настоящему!
В номере 19 гостиницы стояли отец и мама Нильса, Юннесдал и Кари. Ей дали понюхать принадлежавшие Нильсу свитер и фуражку.
— Ищи, Кари! И-ищи!
Кари обнюхала вещи и стала бродить по полу. Она сунулась под кровать, обнюхала стул и остановилась.
— Ищи, Кари! Ищи!
Она взглянула на людей, пытаясь понять, что они от нее хотят, поискала в коридоре и на ступеньках лестницы и снова остановилась. Немного пометалась из стороны в сторону, обошла дом. Нет. Было ясно, что она не обнаружила ничего интересного.
— Ищи, Кари!
Она со всей охотой оказала бы им эту услугу и обнюхала все вокруг, если бы понимала, чего от нее хотят. Ведь ее готовили совсем к другому. Она навострила свои длинные уши навстречу сквозняку, может, это — звук. Нет. Множество разных звуков, но среди них ни одного, который сказал бы ей что-то особенное. Она спустилась немного по дороге и снова вернулась наверх. Нет, ей нечего рассказать. В конце концов отступились. Мама снова пошла к больной, а мужчины вошли в дом подкрепиться. Куда девался отец, никто не видел. Кари беспокойно металась, стараясь найти себе какое-нибудь применение.
У Нильса не было отчетливого представления о том, сколько времени он лежал в снегу, ему казалось, что прошла целая вечность, но ведь это было невозможно. Стучал пульс, колотилось сердце, и Нильсу не верилось, что люди могли это не услышать. Но нет, не слышали.
